Публичные слушания по объединенной жалобе 477 бывших бесланских заложников и родственников погибших в школе №1 прошли в Европейском суде по правам человека во вторник. В числе заявителей пока числятся и Светлана Хуцистова, и Тамара Шотаева. Надо сказать, что Страсбургский суд крайне редко проводит слушания по жалобам (судопроизводство в ЕСПЧ осуществляется в письменном виде). Однако по делу Беслана суд не только назначил слушания, но и сделал их открытыми.
Более того, судья Изабель Берро-Лефевр допустила еще одно исключение. Она приняла решение о синхронном переводе заседания на русский язык (официальные языки ЕСПЧ — французский и английский). Специально был приглашен один из лучших российских синхронистов, бывший переводчик Михаила Горбачева — Павел Палажченко. Точность его перевода была блестящей. Прямая трансляция слушаний велась на сайте ЕСПЧ.
«Чтобы граждане России услышали и поняли». Так мотивировала свое решение судья Берро-Лефевр.
Зал заседаний ЕСПЧ полон — огромный, синий с золотыми еврозвездами, прекрасно оборудованный. Сторона заявителей представлена активистами «Голоса Беслана». Восемь женщин, на груди у каждой — уменьшенная до размеров бейджика фотография погибшего в школе №1 родственника. У сестер Эммы Тагаевой-Бетрозовой и Эллы Кесаевой — на фотографии-бейджике сразу три человека. Руслан, Алан и Аслан Бетрозовы — муж и сыновья Эммы.
«Голос Беслана» (а также подавляющее большинство из 477 заявителей) представляют два юриста — Кирилл Коротеев («Мемориал», Россия) и Джессика Гаврон (барристер Европейского центра защиты прав человека, Великобритания).
Вторая группа заявителей — актив комитета «Матери Беслана» и юрист Сергей Князькин, руководитель Международного центра защиты, Татарстан (известен, в частности, тем, что защищал от обвинения в мошенничестве Григория Грабового).
Сторону ответчика — правительство Российской Федерации — представляет целая юридическая бригада. Возглавляет ее представитель правительства РФ в ЕСПЧ Георгий Матюшкин.
В зале несколько студенческих делегаций, в том числе одна — из МГУ. Будущие юристы читают подготовленный к слушаниям пресс-релиз суда с кратким описанием коллизии бесланской жалобы…
Я с любопытством наблюдала за реакцией этих молодых людей в ходе слушаний. Было очевидно, что они впервые слышат иную версию бесланской трагедии. 10 лет из года в год 1 сентября нам говорят: в смерти трехсот с лишним заложников виноваты террористы, государство не виновато…
Так же было и с «Норд-Остом». 10 лет говорили про «блестящую спецоперацию» на Дубровке. Когда Страсбургский суд признал российское государство виновным в том, что «заложников отравили газом и не спасали», врать прекратили.
— Le cour! — торжественно объявляют в зале.
Все встают. Восемь основных судей, один запасной и секретарь заседания выходят из совещательной комнаты и рассаживаются по местам. Председательствующий судья разрешает публике сесть.
Публичные слушания по делу Беслана затрагивают три ключевых вопроса.
— Все ли сделало государство для предотвращения теракта?
— Все ли сделало государство для минимизации потерь среди заложников?
— Все ли сделало государство для объективного расследования причин трагедии и, главное, гибели людей?
Итак, вопросы и ответы.
1. ЧТО СДЕЛАНО, ЧТОБЫ ПРЕДОТВРАТИТЬ ТЕРАКТ?
Первым выступает господин Матюшкин. Представитель Российской Федерации говорит на русском языке. Оказывается, он плохо знает английский, а его французский вообще никто не слышал.
«Принимая во внимание невероятный трагизм событий, — читает по бумажке Матюшкин, — я не считаю для себя уместным вступать в юридическую полемику с заявителями, присутствующими в этом зале…»
На этом, в принципе, выступление можно было бы и закончить. Но господин Матюшкин продолжил. Он дотошно перечислил теракты, которые произошли в Европе и на Ближнем Востоке с 1975 года вплоть до норвежского Брейвика. Таким образом ответчик подводил присутствующих к утверждению, что российское государство не смогло предотвратить бесланскую трагедию, потому что «предотвратить террористические акции или бескровно освободить заложников в принципе невозможно».
— Но вопрос стоит по-другому, — прокомментирует ответ Матюшкина представитель бесланских заявителей Джессика Гаврон. — Что государство сделало, чтобы предотвратить теракт?
— В случае с Бесланом власти имели дело с хорошо обученными боевиками и наемниками, которым не составило труда скрываться в лесах и горах, готовя террористическую акцию, — ответит Матюшкин. — Несмотря на то, что боевики за два месяца до бесланских событий активизировали свои действия, не было оснований ожидать, что они могут захватить детей… В материалах расследования отсутствуют доказательства, что объект атаки был определен.
— Российское правительство признало, что спецслужбы были уведомлены о передвижении большой группы боевиков на границе Ингушетии и Северной Осетии. Эта информация поступила 18 августа 2004 года. 25 августа поступила информация о возможном теракте в День знаний (1 сентября). Это свидетельствовало о том, что образовательные учреждения являются предпочтительной целью террористов, — объясняет Джессика Гаврон. — Также спецслужбы владели информацией, что возможен теракт по «буденновскому сценарию с захватом более тысячи заложников». Была информация и о том, что захват заложников планируется именно в Северной Осетии, что требования террористов будут о выводе войск из Чечни и что на подготовку теракта была переправлена большая сумма денег из Турции. Беслан находится на границе Ингушетии и Северной Осетии. Так что было сделано для усиления безопасности школ в Беслане в День знаний? 1 сентября 2004 года все бесланские школы были оставлены без охраны. Сотрудники милиции были переброшены на федеральную трассу. Школу №1, находившуюся в ста метрах от РОВД, охраняла безоружная женщина-милиционер…
— Ничто не позволяет утверждать, что в случае усиления охраны школ террористы не выбрали бы другой социальный объект… — настаивает Матюшкин.
2. ЧТО СДЕЛАНО, ЧТОБЫ ЖЕРТВ БЫЛО МЕНЬШЕ?
…Отвечая на второй вопрос суда — что сделало государство, чтобы минимизировать жертвы — Матюшкин сказал:
— Террористы срывали переговоры… С другой стороны, удалось добиться некоторых результатов. Они выпустили 26 заложников, разрешили вывезти трупы убитых заложников и требовали на переговоры четырех лиц (Зязикова, Дзасохова, Рошаля и Аслаханова. —Е.М.), но при этом отказывались принять воду, пищу и медицинскую помощь для заложников. Власти пытались косвенно повлиять на террористов, связавшись с лидерами НВФ (имеются в виду попытки связаться с Закаевым и Масхадовым, связь была установлена, Закаев подтвердил свою готовность немедленно вылететь в Россию, Масхадов — обратиться к боевикам с воззванием отпустить заложников, но такой возможности предоставлено не было. — Е.М.). Переговоры не могли привести к положительному результату, о чем свидетельствует отрывок разговора переговорщика ФСБ с террористом (имеется в распоряжении «Новой газеты» и на самом деле ни о чем не свидетельствует, так как является вырванным из контекста — полностью записи переговоров с террористами ни Европейскому суду, ни даже Следственному комитету России предоставлены не были. — Е.М.).
…Сами требования террористов были заведомо невыполнимыми. У нас уже имеется негативный опыт выполнения подобных требований в 1994–1996 годах, в том числе Хасавюртский договор. Уступки не только не сократили количество терактов, но привели к распространению террористического и религиозного радикализма в регионе.
…Штурм не рассматривался в качестве варианта разрешения кризиса. В то же время власти стянули спецподразделения, внутренние войска и армию в Беслан. Но танки и тяжелое вооружение были отодвинуты от школы, чтобы не попадаться на глаза террористам и не провоцировать их.
…Никто не мог даже подумать использовать тяжелое вооружение по школе, полной детей. Подобные действия в любом случае оказались бы замеченными и вызвали однозначную реакцию у вооруженного местного населения…
…Первые взрывы в школе были неожиданностью для всех. Спецназу пришлось вступить в бой с марша, без подготовки, некоторые бойцы спецназа даже не успели надеть бронежилеты. Преследовалась лишь одна цель — спасти максимальное количество заложников…
— Государство не смогло предотвратить теракт в Беслане, — обратился к судье на английском языке представитель заявителей Кирилл Коротеев, — поэтому должно было по факту трагедии сделать все, чтобы минимизировать жертвы. Что же было сделано? Из документов, которые представило российское правительство, следует, что оперативный штаб был создан лишь через полтора дня после захвата. Большая часть входивших в него людей не собирались, не обсуждали план действий и не принимали никакого участия в планировании специальной и спасательной операций. Четыре члена штаба, ответственных за эвакуацию и спасение заложников, дали показания на суде, что ничего не знали о точном количестве заложников. Они планировали помощь исходя из количества заложников в 354 человека, тогда как в школе было более 1000 человек. Два заместителя директора ФСБ, генералы Проничев и Анисимов, не вошли в состав оперативного штаба, однако, как видно из допросов должностных лиц, именно они принимали ключевые решения и отдавали приказы. Эти приказы были устными и никак не фиксировались. Ни письменно, ни на аудио- или видеоносители. В свою очередь, этот факт сделал невозможным для следствия анализ действий членов оперативного штаба.
Переговоры с террористами осуществлялись беспорядочно. С одной стороны, их уполномочен был вести сотрудник ФСБ, который на суде показал, что не был осведомлен даже о реальном количестве заложников в школе. С другой стороны, переговоры с террористами вели Аушев, Гуцериев, Рошаль и другие. Все они не входили в оперативный штаб и неизвестно кому подчинялись. (Из допросов Аушева и Гуцериева следует, что приказы им отдавал генерал ФСБ Проничев. — Е.М.)
…Правительство РФ признало, что, с одной стороны, «штурм не планировался». Однако также правительство признает факт, что спецназу ЦСН ФСБ были переданы в управление танки, гранатометы, огнеметы — оружие неизбирательного поражения. В материалах дела представлено достаточно доказательств того, что это оружие было использовано в ходе штурма. Более 50 свидетелей, включая самих танкистов, сотрудников полиции, очевидцев и заложников, дали показания о стрельбе из танка, из огнеметов и гранатометов между 2 и 4 часами 3 сентября, то есть когда в школе было большое количество заложников. Правительство РФ никак не объяснило необходимость применения оружия неизбирательного поражения в ходе штурма бесланской школы...
3. КАК РАССЛЕДОВАЛИ ТЕРАКТ?
…В ответе на третий вопрос суда — было ли проведено объективное расследование трагедии и установлена причина гибели людей — у господина Матюшкина явно вырвалась обида на неблагодарных бесланских потерпевших.
— Следствие предприняло все возможные усилия восстановить картину происшедшего и исследовать все версии! — гневно читал Матюшкин. — Внутригосударственное судопроизводство было проведено на самом высоком уровне и самым эффективным образом!
–— Осмотр места происшествия, то есть школы №1, свидетельствует, что уже на первых этапах следствие не приняло достаточных мер для установления причин гибели заложников, — возражает Кирилл Коротеев. — Не были обследованы мастерские и классы, из которых, по показаниям сотрудников МЧС, было вынесено по меньшей мере 60 убитых заложников. Не были проведены надлежащим образом судебно-медицинские экспертизы, что позволило бы установить точную причину смерти заложников. У террористов взяли на гистологию образцы внутренних органов, выявляя содержание наркотических и других веществ. Но ни одного вскрытия тел погибших заложников не провели! Ни одна жалоба потерпевших на бездействие следствия не было удовлетворена (жители Беслана обращались в российские суды более 130 раз, ни разу ни один суд не принял решение в их пользу. — Е.М.). 10 лет потерпевшие не имеют доступа к материалам уголовного дела по Беслану.
— Они сами отказались от ознакомления с материалами следствия, — резко сказал Матюшкин. — Европейскому суду были представлены расписки потерпевших об отказе с ознакомлением!
— Не все отказались! — возражает Кирилл Коротеев. — А не допускают к материалам дела — всех!
…Расписки у потерпевших были отобраны зимой 2005 года, когда еще многие заложники даже не были опознаны. Некоторые семьи в результате ошибочного опознания своих детей вынуждены были пройти через эксгумацию и повторное захоронение. Многие заложники проходили лечение или реабилитацию. Именно в это время следователи активно разъезжали по бесланским семьям и требовали: либо читайте в кабинете у следователя многотомное дело, либо подпишите отказ от ознакомления. И убеждали — зачем вам опять погружаться в этот ужас? На страже ваших интересов — государство…
Ни у кого из бесланцев не было адвоката. Да и не нашлось в России ни одного адвоката для Беслана. На протяжении 10 лет сами потерпевшие вынуждены были изучить УК и УПК РФ, федеральные законы, международное право, чтобы представлять свои интересы в судах, которые изначально были против них. Но Беслан уже тогда понимал, что настоящий суд будет не в России. Он будет — в Страсбурге.
Непросто было найти и достойных представителей по бесланской жалобе в ЕСПЧ. Те, кто начинал этот долгий путь за справедливостью, не выдержали уровня требований бесланцев. Были ленивы и некомпетентны. Много обещали, но мало делали. Беслан отказывался от своих представителей несколько раз. Уже даже ЕСПЧ прислал уведомление: еще одна замена — отложим дело на неопределенный срок. Осенью прошлого года потерпевшие остались совсем одни. Я полагаю, в этот момент правительство РФ потирало руки. По крайней мере, именно тогда оно активизировалось, требуя признать жалобы бесланцев неприемлемыми по техническим моментам (пропущенные сроки, неправильно составленный формуляр и проч.).
Элла Кесаева обратилась за помощью к российским правозащитницам Лидии Графовой и Светлане Ганнушкиной. Обе рекомендовали обратиться в «Мемориал» к Кириллу Коротееву. Кесаева поставила условие: он должен приехать в Беслан. До этого момента ни один из юристов, представлявших это дело, ни разу не был в Беслане.
Кирилл приехал в декабре прошлого года. Произвел на Эллу Кесаеву впечатление «совсем молодого и слишком интеллигентного».
— Кирилл очень застенчив в общении, — смеется Элла. — Но я помнила, что сказала Светлана Ганнушкина: «У Коротеева удивительно развито логическое мышление!» А потом узнала, что первую жалобу в ЕСПЧ он выиграл в 20 лет. Сейчас ему всего лишь 30, но какой опыт! И ты видела, как он выступает? Как лев!
«ЗАЧЕМ ВАМ ОПЯТЬ ПОГРУЖАТЬСЯ В ЭТОТ УЖАС?»
Кирилл Коротеев с удовольствием фотографируется с бесланскими женщинами. На странице своего ФБ он напишет: «Сегодня имел огромную честь представлять интересы бесланских потерпевших…»
Я фотографирую их всех вместе на ступеньках Страсбургского суда. И вдруг осознаю: эти женщины НИКОГДА не были такими счастливыми ПОСЛЕ российских судов. Ни разу за все эти 10 лет.
…Эту радость не испортит даже поведение представителя Российской Федерации. Впрочем, за 10 лет, если бесланцы к чему и привыкли, так это к хамству и вранью.
— Из федерального и регионального бюджетов было выплачено в качестве компенсаций бесланским потерпевшим более 30 миллионов евро*, — заявил Матюшкин, завершая свое выступление в суде.
На это самом месте у меня одновременно вывалились из рук диктофон, ручка и блокнот.
— Тридцать миллионов евро? — уточнила я у соседа, французского журналиста.
— Уи! — кивнул коллега.
— Начиная с 2009 года всем пострадавшим компенсируются расходы на связь, транспорт и коммунальные услуги. Между прочим, потерпевших — более 3000 человек! — деловито сообщил суду господин Матюшкин. — Семьям пострадавших, в которых появляются новые дети, оказывается ежемесячная матпомощь, на что израсходовано более 4 млн евро. Понимая важность адаптации физического и психологического оздоровления, власти организовали лечение и реабилитацию в лучших лечебных заведениях России и за рубежом. Все пострадавшие были обеспечены бесплатными медикаментами. В отношении КАЖДОГО была разработана индивидуальная программа реабилитации за счет государственных средств…
По первому ряду, где сидели бесланцы, пошло волнение. Впрочем, порядок никто не нарушил. Женщины дождались конца слушаний, чтобы уточнить у Матюшкина, зачем он так наврал.
— Я два месяца пыталась записаться в Северо-Кавказский медицинский центр (его построили в Беслане после теракта. — Е.М.), — сказала потерпевшая Светлана Маргиева. — Мне так и не удалось!
— Я после теракта родила ребенка, — сказала заложница Жанна Цирихова. — О какой материальной помощи вы говорите?
— Я тоже заложница, — сказала Ирина Дзагоева. — Мне было 17 лет, в школе погибла моя сестра, я получила ранение и долго лечилась. Ни о какой ИНДИВИДУАЛЬНОЙ программе реабилитации я никогда не слышала. Никто в Беслане не слышал.
— Вы сказали, что все экспертизы по погибшим были проведены в соответствии с законом, — тихо сказала Эмма Тагаева-Бетрозова. — Я нашла своего сына в морге, он был абсолютно цел, одежда была цела… У него было только два огнестрельных ранения. А в экспертном заключении написано, что причину смерти установить невозможно, потому что он на 60% обгорел. Следователь, когда я его спросила, чья пуля убила моего сына, ответил: а не все ли равно? Зачем же вы говорите, что следствие прошло на высоком уровне?
— А вы Путину пожалуйтесь! — ответил женщинам представитель Российской Федерации Георгий Матюшкин.
P.S. Завершив публичные слушания, суд удалился для вынесения решения о приемлемости жалобы. Эта процедура должна занять рекордные (по скорости) для Страсбурга сроки. Решение будет принято до конца этого года. Секретарь суда также проинформировал стороны о том, что после признания жалобы приемлемой разбирательство по существу будет продолжено в письменном виде, а при необходимости будет назначено еще одно публичное слушание по делу Беслана.
* Из регионального и федерального бюджета были выплачены стандартные на тот момент компенсации: единовременная материальная помощь в размере 100 тыс. рублей на каждого погибшего, а также по 18 тыс. рублей для оплаты захоронения каждого погибшего.
Кроме того, по 50 тыс. рублей каждому пострадавшему, получившему ранения тяжелой и средней степени тяжести. Тем, кто получил легкие ранения, выделили по 25 тыс. рублей. Другие граждане из числа заложников получили по 15 тыс. рублей. C тех детей, которые не попали в заложники, успев убежать от террористов, компенсации 15 тыс. рублей были взысканы по суду и возвращены государству. Остальные компенсации — порядка миллиона рублей в среднем — люди получили из специально образованного после теракта фонда, пожертвования в который перечислял весь мир. Видимо, именно эти деньги и имел в виду Матюшкин.