«Как там говорят? До пятницы я совершенно свободен». Утром во вторник «безработный блогер» Сардана Авксентьева сидит напротив меня в ресторане «Доктор Живаго». Мы едим блины со сметаной и — странное дело для бывшего мэра столицы вечной мерзлоты — никуда не спешим. На Сардане ладно скроенная мужская голубая рубашка, аккуратные жемчужные запонки, у нее идеальный сливочный френч, в панике сделанный после дежурного в общем-то вопроса продюсера Vogue перед съемкой «А как у вас дела с маникюром?». В «Живаго» Авксентьева приехала на метро. В Москве она на несколько дней — гостит у дочери, зятя и двухлетней внучки, работает бабушкой: «Мы с внучкой только начинаем знакомиться. Я для нее тетя из телевизора». Еще, отпраздновав прошлым летом пятидесятилетие, Сардана начала знакомиться с таким интересным занятием, как сидеть на шее у мужа. Уже сделала опасное наблюдение: «Это за-ме-ча-тельно». «Понимаете, я небо начала разглядывать, — говорит Авксентьева. — Вновь созерцаю, как меняется природа, как снег идет. До недавнего времени «снег» — это сразу «сколько снегоуборочных машин вышло на улицу?».
11 января в своем двухсоттысячном инстаграме, при помощи которого она, беспартийный кандидат, в 2018-м выиграла выборы мэра Якутска у ставленника «Единой России», Сардана сообщила, что скоро ложится в больницу на операцию. Попросила работодателей отпустить ее «с легким сердцем», а фолловеров — не драматизировать ситуацию и поддержать на новых выборах своего первого зама, тридцатипятилетнего единоросса Евгения Григорьева. «Незаменимых людей нет, а история Якутска отмеряется столетиями», — писала Авксентьева.
Не драматизировать, конечно, не получилось. Интернет захлебнулся в предположениях: любимого «мэра здорового человека» «додавили», «ушли» и вообще «Сардана, моргните два раза, если вас держат в заложниках». Кажется, впервые в истории российской политики мэр провинциального города составил конкуренцию Бритни Спирс.
«Все не то, вот все не то, — рассказывает мне сейчас Авксентьева. — Если бы меня серьезно поджимали, подняв крик, при этой степени известности, я могла достигнуть ровно противоположного результата. Ну а если бы еще и посидела в изоляторе пару месяцев — стала бы еще популярнее? Ну не убили бы же меня. Но это не мой путь. Я не хочу действовать через подобное противостояние. У меня сейчас действительно не то состояние здоровья, чтобы продолжать карьеру мэра. Когда врачи прямо говорят: «Не надо стрессов», я что — пойду биться головой о стену?»
В конце января все в том же инстаграме Сардана обтекаемо сообщила, что выписалась из стационара онкологического диспансера Якутска. И первое, что сделала, будто по заветам Vogue (нет, наш продюсер тогда ей еще не звонил), — провела основательный детокс гардероба. Свой диагноз Авксентьева не афиширует, говорит, что ее случай не такой тяжелый, как у многих, успела себя вовремя «поймать» и верит, что все будет хорошо. Но вот если бы еще пару месяцев попсиховала...
Тут надо сказать спасибо коронавирусу. Осенью 2020-го глава Якутска приехала в Москву в числе мэров ста крупнейших городов России учиться урбанистике. Сдала тест на ковид — и анализ на онкомаркеры: его в лаборатории настоятельно советовали делать всем дамам после пятидесяти. Результаты были тревожные. Все остальное, то, о чем она не хочет говорить, Авксентьева делала в Якутске. «Я считаю, у нас в городе хорошие онкологи. Я приезжала на ПЭТ КТ в Москву, но определенных вещей, которые наши врачи заметили на снимке, там не увидели. Наверное, бывают какие-то запущенные случаи, когда надо ехать в столицу, но у меня было иначе. У нас, кстати, сейчас строят новый онкодиспансер. Я разговаривала с докторами о том, почему в Якутске так много онкологических заболеваний. Люди беспокоятся: мол, дело в плохой экологии, продуктах, воде. Врачи мне объяснили: у нас лучше выявляют. На более ранней стадии».
В медийную политическую историю России Авксентьева вошла несколькими эффектными жестами. Выставила на торги мэрский автопарк и пересадила чиновников на такси. Урезала расходы на приемы делегаций и командировки. Пересмотрела взаимоотношения города с подрядчиками (один из них в качестве ноу-хау положил асфальт прямо поверх снега). Отменила избыточные, на ее взгляд, празднества, включая местный «фестиваль варенья» — показ шуб ветерана советской моды Ирины Крутиковой (сама Авксентьева даже в лютые якутские морозы ходит в пуховике). Она на камеру проголосовала против поправок в Конституцию — примирительно заметила, что большинство из них не так уж плохи, но вот одобрить отмену прямых выборов мэров городов — все равно что «выстрелить самой себе в ногу». Наконец, Сардана инициировала продажу здания мэрии. Когда британский The Economist назвал ее народным мэром, опровергающим российские стереотипы («мэр — это солидный мужчина, ведет роскошный образ жизни, член «Единой России», не избран, а назначен»), стало понятно, что у Авксентьевой нашли серьезный политический капитал. Обычно ведь у отечественных мэров капиталы иного рода.
Параллельно с восторгами по обе стороны российской границы звучали упреки в популизме. «Понимаете, для того, чтобы ваш голос был услышан, о себе необходимо заявить, — объясняет мне Сардана. — Да, меня часто упрекают, что я занимаюсь пиаром. Но никакие пиар-команды и политтехнологи меня не обслуживали. Я никогда не проходила тренингов личностного роста. Все поступки, которые я совершала, — результат моих личных размышлений. Ведь когда мы говорим: «А давайте что-нибудь сделаем со зданием мэрии, оно большое и дорогое», люди тут же кидаются изучать и обсуждать бюджет города. Если просто говоришь: «Бюджет Якутска на столько-то состоит из дотаций, субсидий и субвенций», никто тебя не хочет слушать. Людей надо приглашать к диалогу. Потому что они должны быть заинтересованы в своих деньгах. Городские деньги — это их деньги. Многие думают так: депутаты, мэр, кто-то там еще распределяют деньги — дайте их и мне. Это не иждивенчество, не инфантилизм. Как бы правильно сформулировать? У нас всегда виноват мэр, виноват депутат. Но кто-то же их выбрал? Мы с вами двадцать лет ходим на выборы и выбираем этих людей».
Рассказываю Сардане, что этот номер Vogue как раз посвящен диалогу. Сегодняшняя власть — она вообще слышит? Или замкнулась в башне из слоновой кости и ключ выбросила? Сардана на секунду задумывается. И объясняет, что власть, конечно, слышит, сама убеждалась не раз. Но вот как реагировать на услышанное, знает не всегда. Потому что в масштабах такой страны, как Россия, сложно принимать универсальные решения. Есть вечно всем недовольная, но при этом сытая Москва. И есть, к примеру, Якутск, где, несмотря на пресловутые алмазы, до сих пор не построен мост через Лену. Добраться на поезде в эту часть Дальнего Востока из Сибири невозможно — от конечной станции Якутск отделяет широкая река. Машинам везет больше: зимой по льду Лены наводят переправу, летом запускают паромы. Но вообще Якутск — единственный столь крупный город России, который почти полгода не имеет нормального сообщения с остальной Россией, кроме воздушного. Якутия уже почти четыреста лет «наша», а моста все нет. «Наверное, должна быть более сильная региональная политика, — говорит Авксентьева. — Когда создавались федеральные округа, на это и был расчет. Но пошло наоборот. Наместники стали более жестко следить за ситуацией, но обратной связи с мест в федеральный центр больше не стало. Вроде бы цифровая трансформация сделала так, что голос каждого стал слышен, но почему-то у нас в России любая полемика заканчивается площадной бранью. Мы не можем спокойно говорить о проблеме, неизбежно скатываемся на личности».
Впрочем, Сардана по образованию — историк, так что справедливо замечает: примерно то же самое творилось, когда изобрели автомобиль, но правил дорожного движения еще не было. «Мы должны пройти определенный эволюционный путь. Вот мы с вами взрослые люди, научились реагировать на критику, обросли броней, и нас все равно ранит. Потому что стараешься, хочешь как лучше, надеешься услышать: «А тут я предлагаю сделать вот так», «Я с этим не согласен», «Вот это вы зря, лучше, может быть, вот так». А снизу тоже не умеют разговаривать. Поэтому и сверху не знают, как правильно спустить ответ. Тот, кто старается быть конструктивным, тут же прослывет кем? Правильно, конформистом, соглашателем. Сегодня модно быть оппозиционером, ругать власть. Но я убеждена, что палитра жизни гораздо богаче, чем черное и белое, как бы мне ни нравилось это сочетание».
Сардана убеждена: то, что она — политик-женщина, ей, конечно, здорово помогло. Женщины склонны больше проявлять эмпатию, тоньше реагируют на настроения, лучше считывают собеседников. В наше время, когда всё у всех как на ладони, в сети, женская логика и восприятие мира помогают политику быстрее подстроиться под новые обстоятельства. Простой пример: очень долго в Якутске запускали некую «автоматизированную систему взаимодействия администрации и жителей». Было, как у нас обычно принято, сложно: надо зайти на сайт, зарегистрироваться, прикрепить документы, а дальше обращение навеки уходило в недра интернета. А Авксентьевой, чуть что, писали в инстаграм. Прямо в лицо бросались обвинениями: тут труба течет, там крыша. Она мало того что отвечала — еще и люди с чемоданчиком появлялись, готовые все починить.
«Есть один универсальный и, возможно, полезный каждому вывод, который я сделала за эти годы, — говорит Сардана. — Люди все сами знают о своих проблемах. Решаемых или нерешаемых. Но устали они от невнимания. Они пишут: «Эй, ты! Где ты там? А ну иди сюда, у меня труба». Не стоит обижаться, вставать в позу, надо собираться и ехать. Даже если ты просто извинишься, объяснишь, что сейчас починить технически невозможно, но весной обязательно попробуем, люди будут благодарны. Нужно завязывать нормальный диалог».
Конструктивный диалог состоялся и на съемочной площадке Vogue. Не было обычного «это платье уберите. Это — ни в коем случае. А это — дорого, что подумают люди?». Сардана понимала, что находится «на чужой территории», что глянцевая съемка для нее — это арт-эксперимент и поучаствовать в нем как минимум любопытно. В обычной жизни она никогда не была иконой стиля. Скорее, наоборот. Ее концепция всегда была простой — одежда мэра не должна вызывать вопросов. Никто не должен спрашивать: «Ой, а что это с ней? А чего она вдруг?» Не модно? Ну и ладно. Главное, чисто и аккуратно. В какой-то момент люди перестали следить, что на ней надето. Важно, что она говорила. И Сардана посчитала это «вау-достижением». Главное — не приехать на мероприятие в библиотеку в резиновых сапогах, как случилось с ней однажды (не успела переодеться после субботника). Впрочем, этот faux pas любимому мэру тоже простили.
Всех, кто мог встретить ее по одежке, Сардана уже встретила. Когда-то был стремительный студенческий брак, потом она еще раз влюбилась, в сорок два, когда казалось, что ничего подобного уже не случится. Муж Виктор — кандидат экономических наук, «человек спокойный, рассудительный и очень заботливый». В интервью Кате Гордеевой Сардана растрогала всю страну рассказом о том, что муж, зная, как она любит утром надевать тапочки, обязательно ставит их рядом с постелью. Виктор встает рано, около пяти. Читает прессу, после чего за завтраком докладывает жене сводку: «Обрати внимание, по коронавирусу в Москве сделали то-то», или «Появилось такое-то приложение», или «Индекс Доу — Джонса пошел вверх». Иногда Сардана сопротивлялась: «Не рассказывай мне всего этого, я плохо понимаю, как индекс Доу — Джонса коррелируется с моей деятельностью». И все равно слушала. «А знаете, чего я никому не рассказывала? — спрашивает она меня. — Как приходила иногда домой вечером и просто падала на него от усталости. Виктор меня обнимал, и мы некоторое время так и стояли. А потом он говорил: «Ну все, все, давай, молодец. Что-то ты расклеилась, давай, соберись». Без поддержки, без того, что тебя любят за то, что ты есть, женщина на таких должностях не сможет. Теперь я отдаю Виктору долг».
Мужу она пообещала: в ближайшее время в активную политику ни ногой, ни в тапочках, ни в сапогах. «Он сказал: «Хватит, я хочу, чтобы ты просто была», — рассказывает Сардана. Возможно, она станет кого-нибудь консультировать: получилось на вечной бюрократической мерзлоте — получится по всей России. Впрочем, Авксентьева никогда не производила впечатление человека, который вцепился во власть мертвой хваткой. Она открыто допускала, что в любой момент может проснуться тем самым «безработным блогером» и это никак не может стать ее личной трагедией. «Когда держишься за место, появляются страхи, желание не сделать ничего «такого», — говорит Сардана. — Я всегда старалась поймать определенный дзен и просто работать, творить, размышлять. Плыть по волнам в лучшем смысле этого слова».
И все-таки ее уход — не капитуляция ли это перед системой? А главное, перед делом, лицом которого она, вольно или невольно, стала — новой женской российской политики? Как теперь не испугаться, что тебе тоже не хватит здоровья? Тем более если рядом нет того, кто по утрам заботится о тапочках. «Конечно, есть сожаления, что не все успела, — говорит Авксентьева. — Но, разговаривая с людьми, я понимаю, что какой-то булыжник с места все-таки сдвинула. Опыт Якутска услышан. Причем одной сделать это было невозможно, мы это сделали вместе с жителями. Их запросы стали более грамотными и целенаправленными, люди научились формулировать. За два с половиной года — это просто экспресс-курс! В этом Якутск и драйвер, и ньюсмейкер, и все на свете. Хотя не без, извините, вселенского срача. Это разговор про стакан, который наполовину то ли пуст, то ли полон. Кто-то говорит: «Вот видите, не получилось». А кто-то: «Но, оказывается, может получиться». Если вслед за мной придет кто-то помоложе и покрепче здоровьем, все получится. Из истории это уже не вырубишь. Даже в космос сначала собака полетела, а потом уже...»
0
