ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Aug. 3, 2020

— Хорошо, ну а как можно ее определить?

— Я предлагаю определять элиту через фактор монопольного владения чем-либо. Элиту составляют люди, владеющие монополией на некие ресурсы, причем это не обязательно деньги или власть. Простой пример, которым я объясняю этот постулат студентам: в отдаленной деревеньке элита — тот, у кого есть телефон. Захотел — дал позвонить, захотел — не дал. Местная, но элита. То же самое — абсолютно во всех сферах.

— Давайте разбираться. Разве понятие культурной элиты не объективно?

— Нельзя выделить элиту по фактору культуры, она все же очень многообразна. Будучи великим писателем, человек может ничего не понимать, например, в физике, и тогда возникает вопрос — а он относится к элите или нет?

— В своем направлении он — элита. Относится!

— Хорошо. Имя писателя делает критик. Нравился Добролюбову роман Тургенева, он его и возвел на пьедестал. Нравился Белинскому ранний Достоевский — он им и восхищался, а поздним — нет. Критика — интерсубъективная форма субъективных ощущений, критерий не реальный. А если бы критиком был человек с иным вкусом?

— У нас была бы другая культурная элита?

— Нет, были бы все те же, но акценты могли быть расставлены иначе. Но давайте возьмем элиту информационную. Откуда она берется? В XXI веке СМИ, которые могут себя прокормить, не существуют по определению. В наших условиях информационная элита уже вторична, ибо зависит от элиты экономической, которая обладает монополией на блокирование или распространение информации.

— Хорошо. Возьмем другой вид элиты — научную.

— И вы увидите то же самое. Научная элита — это вовсе не великие ученые, а те, кто определяет, кто сможет реализоваться как великий ученый, а кто нет. В СССР научную элиту составляли директора институтов, а не великие физики. Конечно, став великим физиком, человек получал право голоса в кругу тех, кто принимает решения. В США научная элита — директора фондов, распределяющие деньги на научные изыскания, главы университетов… Так — в любой сфере. Принцип монополии на ресурс был и останется главным в определении элиты.

— «Не обязательно деньги и власть». А что еще?

— Есть иные виды капиталов, например доверие. Его можно получить благодаря таланту или харизме. Если вы стали «совестью нации» — уверяю, это очень весомый ресурс.

— Какие-то элиты более значимы?

— Ключевые виды элит — экономическая и политическая, ведь они держат два ключевых ресурса — материальные богатства и власть. В некоторых странах (и у нас) политическая элита делится на классы политиков и чиновников. У элиты экономической механизм передачи монополии самый простой: это наследственность. С политической элитой сложнее. На Западе существует такая подсистема политической элиты, как аппараты партий, имеющие огромное влияние, формально властью не обладая. Они играют роль коммуникационного механизма между политиками и бизнесом. Избираемый политик свободен, он не дает экономической элите обещаний, их дает партия. Она и сделает все, чтобы избранник выполнил данное ею обещание. Вот почему богатый политик — большая беда: он плохо управляем. В нашей стране, где элита толком не сформирована, партии так, как на Западе, не нужны — у нас бизнес генетически сформирован политикой, это по сути одни и те же люди. Зачем им механизм коммуникации? Наша система управления еще молода, и лишь когда она усложнится, понадобится специальный институт для связи отдельных ее частей. Идея большей роли парламентов в назначении правительства — шаг в сторону такого усложнения. Партии так встрепенулись, когда возникла эта тема, — у них появляется сектор, в котором они реально нужны.

— Выходит, обновление элит почти не происходит?

— Экономической элите оно и не нужно. Именно ее стабильность позволяет ей отвечать за стабильность системы в целом, а все остальное отвечает за ее изменчивость. Обновление в последние двести лет если и происходило, то лишь потому, что происходило разорение или «размывание» элитарной группы по причине удешевления денег. Или, как в случае с Вандербильдами, случилось физическое вырождение рода. А капитал размножившихся Дюпонов растворился между ними. Механизмом обновления можно назвать «революцию управляющих»: когда богатые люди уходят в тень, где тихо стригут купоны со своих акций. Элита — она «над». В Италии правительство меняется раз в полгода, а политика не меняется вовсе. Почему? Там была и есть элита, чувствующая себя совершенно спокойно. Она скрыта от глаз, ее функция — корректировка пути. И все.

— Но ведь и в рамках закрытого элитного сообщества нельзя исключить столкновения интересов?

— У элиты истинной все позиции согласованы давным-давно, а мелкие детали можно уладить за игрой в гольф. Как сформированы элиты в каждой отдельно взятой отрасли? Они клановы. Клан — социальная структура, позволяющая сообществу защищать себя и свою целостность. Да, слово «клан» у большинства из нас ассоциируется с мафиозными структурами, но я напомню, что кланы мафии возникли в раннем Средневековье как реакция местного населения на оккупацию Южной Италии арабами. Элита кланова априори и боится неэлиты куда больше, чем друг друга. Формирование элитного клана неизбежно, ибо это форма самозащиты. А разнообразие кланов повышает эффективность всей системы: они друг друга контролируют и в силу собственных интересов формируют равновесие. Это то, что составляет нашу проблему сейчас: наши элиты пока не сложились, они молоды, однообразны, толком не разделились и оттого менее эффективны. Они не доросли до понимания, что настоящая элита не стремится быть на виду, наши «светятся» — пусть уже и не в малиновых пиджаках. А кланы политиков, чиновников и партий в силу своих функций организованы по-разному. Единственной частью мира, где политические кланы играли ключевую роль, была Латинская Америка. Знаете почему? Латинская Америка, как и постсоветская Россия, возникла в одночасье, смела и объявила несуществующей всю предыдущую социальную структуру. Старая испанская или португальская элиты были отменены, новой стали командиры народно-освободительных армий.

Вспомните Сальвадора Альенде. Его прадед был главврачом Армии освобождения Чили в начале XIX века, дядя по отцу — мэром столицы, дядя по матери — создателем и лидером соцпартии. Деда хоронили аж четыре президента, а молодой Сальвадор был «распределен» на должность министра здравоохранения. Если интересно, можете порыться в этой истории! Но сейчас политические кланы в чистом виде встречаются редко: политическое влияние по наследству передавать трудно, а должности — нельзя. Такие попытки не сработали даже в Южной Корее. Поэтому значение этих кланов слабеет. Латиноамериканский вариант не возник в США: этому помешали массовая миграция и экономические обстоятельства. В Англии политэлита сформировалась, но не могла быть абсолютно независимой, как это было в XIX веке. Как описывал этот замкнутый политический мир Честертон в романе «Человек, который знал слишком много».

— От кого защищается элита, если она монополист?

— От абсолютной власти. В условиях сильной власти клановая форма — способ отбиться от претензий монарха на равенство всех в подчиненности ему.

— По вашей логике, элиты не могут существовать в условиях демократии. Но они существуют!

— Верно, демократия элиту не предусматривает априори, поскольку с ее точки зрения это болезнь общества. И в условиях демократии элитам нужны некие структуры, которые защищали бы их право быть сильнее других. Элита не должна быть слишком явной, ведь формально ее нет, и ее защищает такой механизм, как тайна. Ее как бы нет, но она — «работает»: не выдвигает кандидатов, но выбирают в итоге того, кто ей удобен. Это тонкие механизмы, которые ювелирно настраиваются и точно работают. Это та самая корректировка векторного пути...

В США это именуется глубинным государством, во Франции — глубоководными рыбами. И парадокс и определенная красота ситуации в том, что именно при демократии элита существует комфортнее, чем при любом другом строе. Да, безусловно, при демократии элита должна иметь такие механизмы реализации своей монополии, которые внешне не противоречили бы демократическим принципам. Сила современных элит в том, что они действуют внутри традиционных процедур. Они корректируют происходящие процессы, обладая при демократическом строе теми же ресурсами, что и при любом другом, при этом не обладая никакой ответственностью, поскольку юридически ее нет.

— Красиво. И откуда «конспирология» берется, понятно. А кланы тоже имеют деление?

— Самая старая форма элитных кланов — так называемые бизнес-кланы. Форма передачи монополии тут проста и легитимна, это наследование. Как его отменить? Кстати, именно отсутствие наследственного принципа во власти сгубило СССР — власть не понимала, зачем ей «ломаться», если она не может передать «бразды» детям. Элитные кланы возникли в бизнесе еще веке в XV, а кто-то полагает, что вообще в Византии. Когда-то деньги кланов перекачивали в Голландию. Потом их перебросили в Англию, затем в Америку. Мне кажется, сейчас для них подбирают новую точку базирования. Это лишь предположение, но политологическое сообщество говорит об этом все чаще.

— А почему вы так думаете?

— Анализирую происходящее в Америке, только и всего. США явно слабеют, Китай — усиливается, но он, думаю, не может быть точкой базирования средств, поскольку его невозможно взять под контроль. Финансовые кланы — самая устойчивая система, ими пронизан мир. Надо понимать, что Рокфеллеры или Ротшильды, находящиеся на виду, вряд ли являются ключевыми фигурами в большой финансовой игре. Они известны, а «старые деньги» не любят шума.

— «Старые деньги»? Хорошее определение.

— Это моя версия. Но если вы триста лет назад вложили 10 фунтов в некую компанию, и она жива, то с учетом инфляции у вас на счету уже миллиарды. А если ваш банк не акционерная компания, вы не обязаны подавать отчет о своей деятельности, достаточно отправить данные в налоговые органы. Так что есть экономические системы, находящиеся не на поверхности. Блокирующий пакет акций, всего-то 15 процентов, может быть разбросан по огромному количеству предприятий и обеспечивать контроль, со стороны почти никому не видимый.

— Забыли про чиновников! У назначенцев должны быть другими и внутренние законы, и ощущения.

— Задача входящих в элиту чиновников — отбиваться от других претендентов на должности. Главное в этом клане — единство интересов, лояльность в обмен на карьеру. Самая острая проблема в их аппарате — механизм контроля подчиненных. Способ эффективного контроля один: создать ситуацию, когда в случае твоего неуспеха подчиненного просто, пардон, сожрут. Чиновники постоянно измеряют степень лояльности подчиненных, культивируя понятие «свой — не свой».

— Процесс вливания в эту систему так же сложен, как и ее внутренние законы?

— Сущность любого элитного клана базируется на том, что он априори достоин того, чтобы находиться над обществом. Тайного клана — тем более. По этому принципу пополняются и его ряды, новые члены которого проходят через процедуру посвящения, которая на деле важнее, чем вся его деятельность, поскольку сообщает чувство сопричастности к избранным. А еще так создается идеальная ниша для выскочек, без которых клану трудно. Форму же территориальной организации кланов называют кланами-клубами. Элита стремится совмещать свой быт, да и сформировать его «на уровне» возможно лишь в узком кругу. Вспомните элитные поселки.

— А можно немного конспирологии? Скажите, а как же разговоры об управлении мира масонами, тайными обществами?

— Жив принцип — тайна как способ образования клана. Почему в масонстве так важен был процесс посвящения? Да потому что это было настоящее политическое орудие — масоны сломали традиционный монархический строй Европы не заговорами, а подрывом веры в божественное право монарха править. Заговоры, интриги были потом. К слову, подъем английского масонства совпадает с периодом передислокации в Англию тех самых «старых денег». Словом, дело не в том, что Рокфеллеры воюют с Ротшильдами, а масоны — с немасонами. Решение вопросов, которые выходят за рамки процедурных, происходит в межэлитарном пространстве, без шума.

— Хорошо, оставим масонов. А «Римский клуб»?

— И он, и клуб Бильдербергский — это своего рода информационно-аналитические центры элиты, но не сама она. «Римский клуб» — пропагандист, который обнародует принципиальные тезисы. Бильдербергский клуб — организация аналитическая. Собирающиеся в нем по спецприглашениям люди — не мировая элита, но те, кто ей интересен. Идеи приглашенных могут обогатить элиту. На заседания клуба, кстати, представители элиты не приезжают, материалы смотрят потом... И если настоящая мировая элита где-то и собирается, нам этого не узнать. Но тайные или полутайные организации существуют. Возьмите хоть Propaganda Due, масонскую ложу «Пи 2», участвовавшую в политической жизни Италии, Бразилии, Аргентины и Уругвая. Масонообразные организации — оружие элиты. Они позволяют делать то, что невозможно проделать как в публичном, так и в непубличном пространстве.

— И все это незыблемо?

— Элиты будут существовать, пока существует человечество, трансформируясь, но сохраняя целостность. Они будут работать только в своих интересах, стремясь сохранить монопольное владение своей «областью», имея общую слабость: желание как можно дольше жить и править. Заставить их измениться может лишь понимание, что им нужны перемены ради продолжения их существования и сохранения капиталов. Но при этом, повторю, они — вечны.

ДОСЬЕ

Дмитрий Анатольевич Журавлев — политолог, директор Института региональных проблем, один из участников создания Ассоциации политических экспертов и консультантов (АСПЭК). В конце 1990-х возглавил информационное агентство Acta-Publika, преобразованное впоследствии в агентство «Московские новости». Работал в аппарате полномочного представителя Президента в Приволжском ФО, затем в Администрации Президента РФ. Еще в 2009 году подготовил работу о роли клановых структур в элите современного мира и России.