ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Oct. 5, 2018

Федор Николаевич Юрчихин — российский космонавт (423‑й космонавт мира и 98‑й космонавт России). Родился в Батуми. В 1983 году окончил факультет летательных аппаратов МАИ, в 2001‑м окончил Российскую академию государственной службы, кандидат экономических наук. Работал инженером в НПО «Энергия», в главной оперативной группе управления ЦУПа. В 1997 году был принят в отряд космонавтов РКК «Энергия». За плечами Юрчихина пять космических полетов на МКС в составе экипажа американского шаттла «Атлантис» и кораблей «Союз».

Мы встретились с Федором Николаевичем в зале павильона «Космос» на ВДНХ, где он недавно запустил в жизнь проект «Космический урок» для школьников. Ведет его сам, приглашает таких же, как он, известных коллег-космонавтов, мечтает о том, чтобы кто-то из его учеников связал свою жизнь с отечественной космонавтикой.

— Федор Николаевич, вы не испытываете трудностей, популяризируя космонавтику во время ее кризиса? Если в более благополучные годы, в начале 2000‑х, мы не смогли совершить рывок вперед, то теперь, в условиях санкций, сделать это, наверное, будет еще сложнее.

— Как наследники той великой страны, которая дала миру Циолковского, Королева, первого космонавта Земли Юрия Гагарина, мы несем моральную ответственность за будущее пилотируемой космонавтики и космонавтики в целом. Детям я не рассказываю про наши проблемы. У них, к счастью, еще горят глаза, и моя задача — разжечь этот огонек интереса к космонавтике еще сильнее. А что касается санкций, уверен, если мы правильно расставим приоритеты, то преодолеем и их.

Полноценный обед надо научиться выращивать на орбитальной станции

— Какие же у нас должны быть приоритеты?

— Своя, российская национальная программа. Если вы внимательнее послушаете американские официальные выступления об их планах, то заметите: они никогда не говорят, что работают на развитие международных связей, проектов, партнерских отношений… Они развивают космонавтику исключительно для своих национальных интересов, усиления лидирующей роли Америки в мире. И другого они ни говорить, ни делать никогда не будут. И обвинять их в этом по меньшей мере наивно. Они четко понимают, чего хотят.

Думаю, что в таких условиях и нам не стоит кивать на условия «партнерских» программ, если те не приносят нам никакой пользы. Это все равно что при наличии у вас семьи, у которой полно своих проблем, вы думаете прежде всего о том, как повысить благосостояние соседей.

— А действующие программы действительно не приносят нам пользы?

— Если сравнивать две программы — «Мир» и МКС, результаты, достигнутые за 15 лет эксплуатации «Мира» и почти 20 лет эксплуатации МКС, то далеко не уверен, что счет в пользу МКС. Наоборот. И если польза от международного сотрудничества в 90‑е годы была только в выживании отрасли, то теперь настал час заявить, что главный наш приоритет в космонавтике — это национальный интерес.

— То есть вы предлагаете идти исключительно своим путем, ни на кого не оглядываясь?

— Безусловно. С учетом накопленного опыта, в том числе совместного. Как это делают все страны. И особенно США и Китай.

— И на чем же этот путь будет основан?

— Мы часто говорим о Луне, о Марсе — это и понятно, все новое и неизведанное сильней всего будоражит воображение и притягивает к себе. Но я бы не сбрасывал со счетов орбитальную космическую станцию. Нельзя уходить с низкой орбиты. Задачи, которые мы на ней решаем, никто не отменял.

— Какие же вопросы еще не решены?

— Да многие, необходимые для наших будущих длительных полетов за пределы родной земной орбиты: фундаментальные исследования, растениеводство, поведение животных в условиях длительных полетов, поиски противодействия негативному воздействию невесомости на организм… Уверяю вас, направлений, и интересных, очень много.

— А ведь мы в свое время были пионерами в этих направлениях.

— Конечно, если взять наши советские станции «Салют» и «Мир», те результаты, которые были ранее на них достигнуты, были прорывными для своего времени. На «Салюте» мы первыми в условиях невесомости вырастили растение от семени и до семени. Это был арабидопсис из семейства капустных. Затем на «Мире» получили несколько урожаев ржи, год за годом подбирая для нее подходящие условия: свет, специальные фильтры, защищающие от вредных микропримесей, которые присутствуют в атмосфере станции. Представляете, сколько длился этот эксперимент, который породил космическую оранжерею! Сегодня нам кажется это фантастикой. Где оранжереи на борту российского сегмента МКС? Или мы решили проблемы растениеводства в условиях длительных полетов? А вылупившиеся на борту «Мира» японские перепела! А выращенные там же кристаллы, а настоящий годовой (365 суток 23 часа) полет Владимира Титова и Мусы Манарова, которому в этом году исполняется 30 (!) лет, а 437 «марсианских» суток Валерия Полякова! Сейчас на российском сегменте МКС таких заметных прорывов мало.

— Кстати, как идут дела с растениями у астронавтов NASA?

— Сегодня они опережают нас в этом вопросе — у них различные эксперименты с растениями на борту МКС, и американцы уже начинают использовать их в пищу. Причем многие методы они позаимствовали в свое время у нас. И это нормально — изучение и использование международного опыта. Это касается и различных систем станции. К примеру, принципы работы наших систем «Электрон», «Воздух», АСУ… Но, используя наши разработки как отправную точку, астронавты сегодня шагнули дальше. Перечислю лишь немногие их эксперименты, каких нет у нас сегодня: изучение поведения пламени и жидкости в невесомости, проведение медицинских ультразвуковых исследований. Особо хотел бы выделить из оборудования американского сегмента МКС тренажеры. Кроме велосипеда и беговой дорожки, которые есть и у нас, у них есть тренажер ARED (Advanced resistive exercise device). Статистика утверждает: занятия на этом тренажере способствуют меньшей потере кальция в костях. ARED имитирует работу со штангой, гантелями, эспандерами для многих групп мышц организма. У нас же этот тренажер заменяет... обычный резиновый эспандер.

— Слышала, что из-за этого AREDа у астронавтов начались проблемы со зрением.

— Я не полностью владею информацией, возможно, это связано с излишним весом — астронавт работал со «штангой» в 150–180 кг. Возможно, в этом проблема.

— А у вас какой рекорд по поднятию тяжестей в космосе?

— Мне проблемы со зрением не нужны, а потому я больше 70–80 кг не поднимал. Выполнял объем нагрузки за счет повторений.

— Итак, получается, пользу от международного сотрудничества больше ощущает американская сторона?

— Изначально у них была программа Freedom, которую подписали четыре агентства: NASA, ЕКА, Японское агентство аэрокосмических исследований JAXA и Канадское космическое агентство. Но когда стало понятно, что не справятся без России с техническими задачами, появилось предложение объединить две программы — их Freedom и нашу «Мир‑2», которая планировалась на смену станции «Мир». Так и получилась МКС. И для NASA открылся прямой путь к нашим технологиям. Безусловно, и нам необходима была программа МКС. Для сохранения космической отрасли в «лихие 90‑е». Но по прошествии уже почти 20 лет, если подводить итоги, кто более выиграл от сотрудничества, могу с уверенностью сказать: наши партнеры. Остается им позавидовать.

Станция должна видеть всю страну

— Мое мнение: нам надо уже сегодня, а лучше вчера, всерьез задуматься о создании после МКС своей национальной орбитальной станции. Глубоко убежден: не надо нам запускать сейчас на МКС модули НЭМ (научно-энергетический модуль) и УМ (узловой модуль). Их лучше приберечь для новой российской станции, которую хорошо бы начать собирать на околоземной орбите в 2023–2024 годах.

— Но ведь модули после МКС было бы просто оставить на орбите и на их основе создать новую станцию.

— Нельзя, потому что надо сразу выводить их на эффективную орбиту в интересах страны, в национальных интересах. На какой орбите летает МКС? 51,6 градуса. Мы эффективно видим с нее 7–8% территории России, может, чуть больше. Мы главные наши города — Москву (55,5 градуса с.ш.) и Питер (59,5 градуса с.ш.) видим под углом, а ведь многие вопросы, связанные, к примеру, со спектрометрией, требуют вертикального обзора Земли. Куда бы я ни приехал, везде меня спрашивают: ты наш город из космоса видел? Вот в Якутске, где я был недавно, тоже спросили. А что мне ответить, если он расположен на 62‑м градусе северной широты и очень плохо виден со станции? Большая часть наших промышленных городов расположена севернее, чем мы летаем.

Для этого и необходима высокоширотная космическая станция. Тогда все увидим под правильным углом зрения: и экологию крупных городов, и трубопроводы, и пожары, и вырубку тайги, и, возможно, Северный морской путь. А если сейчас вывести и пристыковать новые модули к МКС, то позже, когда, возможно, мы решим создавать свою станцию с наклонением орбиты в 63 градуса или более, модули эти к ней уже не пристыкуются. Жаль будет терять новые модули, если станцию затопят через 3–4 года после их стыковки.

И еще один аргумент для нас в пользу высокоширотной (более 63 градусов) станции — возможность использования космодрома Плесецк.

Для справки: орбита китайской космической станции — 42 градуса. И им не нужна высокоширотная станция. А нам нужна.

— Вот вы упомянули спектрометрию, но у нас же в планах Роскосмоса есть вывод на орбиту группировки ДЗЗ-спутников. Они могут снимать наши города под любыми углами.

— Во-первых, полноценной группировки надо еще дождаться. Во-вторых, человеческий глаз ничем не заменишь. Он увидит то, на что аппарат никогда не среагирует.

— Например?

— На станции «Мир» экипажу была поставлена задача снимать военные действия в Персидском заливе. Человек более мобилен, чем автоматический аппарат. Он всегда может самостоятельно оценить ситуацию и что-то изменить в настройках аппаратуры… Я помню эту работу экипажа, насколько была востребована информация на Земле. А сколько имеется фото- и видеорегистраций начала извержения вулканов, сделанных космонавтами в различных экспедициях! Ни один автомат почему-то этого не зарегистрировал. Или вот еще пример. Когда случилась вспышка сверхновой — со станции мы могли наблюдать ее прямо из космоса при помощи ультрафиолетового телескопа «Глазар», астрофизической лаборатории «Рентген». Извините, я опять о прошлом, о станции «Мир».

Зачем в невесомости ручка «Фишер», если есть карандаш?

— Вернемся к разговору о приоритетах. Руководство отрасли всегда объясняло необходимость в кооперации с американцами нехваткой своих средств.

— Согласен, первые годы работы станции прошли на фоне «богатого» наследства 90-х, ознаменованного слабым состоянием нашей отрасли. Во многом мы создавали станцию на деньги американцев. Но что мы приобрели нового и ценного за счет этого партнерства? Далеко ли шагнули вперед?

— Но у нас ведь снова нет своих денег. Теперь уже из-за санкций?

— Деньги? Где-то с 2008–2010 годов бюджет отрасли стал существенно расти. И сегодня, даже несмотря на санкции, я думаю, деньги можно найти. Вы знаете, мы, россияне, благодаря нашей смекалке часто реализовываем какие-то проекты гораздо экономичнее, чем американцы или европейцы. Приведу избитый пример с обычной ручкой. Американцы, создавая свою космическую ручку фирмы «Фишер» для невесомости (чернила в ней находятся в специальном картридже под давлением), потратили приличную сумму долларов. Что сделали наши? Стали пользоваться обычными карандашами, которые пишут в невесомости независимо от силы притяжения. Мы очень любим карандаши с тонким грифелем, чтобы не затачивать каждый раз. Да и обычные ручки и фломастеры тоже идут у нас в дело. До какого-то момента они пишут, потом мы их меняем, но все равно это получается дешевле. Хотя и ручки «Фишер» на борту МКС имеются.

— Что еще у нас уже сегодня сделано дешево, но сердито?

— Примеров можно привести множество. Понимаете, мы мыслим совершенно по-разному. Вот вы никогда не задумывались, почему у американцев в модулях входные люки квадратные, а у нас круглые?

— Никогда не задумывалась. А почему?

— Я спрашивал у ребят, с которыми работал на МКС. Они объяснили мне это так: квадратные люки пришли к ним из... фантастических фильмов, типа «Космической одиссеи» или «Звездных войн». Легенда гласит, что режиссеры приглашали инженеров из NASA и те давали советы по конфигурации космических аппаратов и внутреннего пространства. И вот якобы то, что они тогда, в конце 60-х годов прошлого века, насоветовали, настолько въелось в головы инженеров, конструировавших реальные люки, что они уже не представляли их другими. А у нас люки изначально были круглыми — наши умы оказались расчетливей: круглые более технологичны, их легче закрыть, загерметизировать, чем квадратные. Это поняли потом и в NASA, но есть в космосе такое понятие, как универсальность: сделав квадратный люк на первых модулях, остальные пришлось делать такими же.

Во время программы «Мир» — «Шаттл» к нашей станции пристыковывались американские корабли. Наши специалисты отвечали за ориентацию комплекса, а следовательно, за его вектор состояния перед стыковкой, и им необходима была информация о векторе состояния шаттла. Сами понимаете, если люки разные, то и системы координат — наша и их — разные. Безусловно, перед любыми ответственными операциями многочисленные встречи специалистов, протоколы… В каком виде, когда и как представлять информацию. Короче, присылают они нам свои схемы и компьютерные расчеты положения шаттла при стыковке, а наш руководитель группы математического моделирования без всякого компьютера, на пальцах, прикинув наш и их векторы будущей стыковки, определяет, что расчет коллег неверен! «С вашими расчетами вы у нас с другой стороны к станции подлетите», — сказал он, смеясь. Американцы берутся все пересчитывать и через некоторое время признаются в своей ошибке. Таких примеров очень много. Думаю, что есть много таких историй, которые позволяют и им потешаться над нами. Но к чему я это рассказал — мы такая нация, которая сама может осуществить любой проект. Если только настоящим специалистам не будут мешать.

«Королев бы в наших условиях не справился»

— Кто же нам мешает? Или, может, правильно спросить: что нам мешает?

— Среди наших профессионалов бытует мнение, что в наших современных условиях с высочайшим уровнем бюрократизации процесса разработки, утверждения и сборки кораблей даже у великого Королева ничего бы не получилось. Чтобы внести одно изменение в изделие, сейчас требуются годы! Изделие устаревает еще на бумаге, не успев родиться. Может, поэтому у нас так много проектов нового космического корабля? Но если вернуться к стилю работы 1957 года, то мы увидим, что никто не ожидал таких рекордных темпов, с какими были сделаны первый спутник, а уже меньше чем через месяц — второй. И во втором спутнике был пассажир — Лайка! Не было ни одного запуска, который не отвечал бы на какой-нибудь новый вопрос Королева. И люди работали с настоящим интересом за небольшие, заметьте, деньги. Сегодня все прорывные идеи губят на корню такие барьеры, как тендеры, казначейство, договоры и налогообложение. Если мы сегодня хотим создать что-то прорывное и хорошее, давайте создадим другую систему, которая позволит это хорошее создать. Ведь когда нашу космонавтику обвиняют в том, что в ней пропадает больше всего денег (40% от всех средств нецелевого использования по стране), не думаю, что виноваты в этом плохие люди, работающие на предприятиях. Создана такая система, что руководителям отрасли легче пустышками отрапортовать о сделанной работе. Есть такое понятие — освоить деньги. И сегодня их осваивают. А на что? Где результаты этого освоения? Сравним строительство космодромов Байконур и Восточный. В первом случае от высадки геологов в 1954 году до старта первой ракеты в 1957-м прошло всего три года. И что интересно, с того первого «стола», изначально рассчитанного, если не ошибаюсь, на 50 пусков, уже стартовало более 500 (!) ракет. То есть все было построено на совесть. Теперь — Восточный: техника современная есть, технологии отработаны, но строился первый стартовый комплекс почему-то шесть лет, то есть в два раза дольше. Такое ощущение, что вместо современных бульдозеров строители пользовались даже не большой совковой лопатой, как байконурцы, а лопаткой из «Детского мира»... Я уже не говорю про огромное количество уголовных дел на Восточном, про пустоты, которые сейчас вдруг обнаружились под стартовым комплексом.

Получается, что средства на Восточном тоже осваивали. И тому виной система: не освоишь вовремя — лишат, отнимут деньги. Неужели нельзя создать особую законодательную базу для такого сегмента промышленности, как строительство космической техники и сооружений? Ведь у нас по сравнению, к примеру, с сельским хозяйством — разные риски. По сравнению с производителями каких-то мелких приборов — разные сроки изготовления изделия, а единая система налогообложения требует с нас больше налогов, чем с производителя мелкого товара. И еще. Уверен, для каждого направления промышленности нужна своя законодательная и финансовая база в зависимости от задач, ожидаемых результатов и сроков.

«Мы построим около Луны дом, а вы — двери»

— Предположим, у нас приняли решение строить свою станцию. Какой она будет — постоянно или временно посещаемой?

— Все будет зависеть от задач. В интересах технологического прорыва постоянно держать человека на станции нет необходимости. Ведь 60% экспериментов может выполняться в автоматическом режиме.

Экипаж прилетел — забрал одни результаты, подготовил к запуску несколько новых экспериментов — улетел. Его длительное отсутствие принесет пользу при проведении цикла экспериментов, связанных с микрогравитацией. Например, при выращивании полупроводниковых кристаллов требуется чистая невесомость, чтобы работало меньше приборов, никто не стучал, не занимался физкультурой, не создавал дополнительных вибраций. При временных командировках космонавтов на орбиту можно также получить большую экономию энергии, потому что не понадобится ее тратить на выработку кислорода для экипажа, на постоянную регенерацию воды. Оговорюсь, все это не относится к экспериментам по длительному пребыванию человека в космосе, к экспериментам, где необходимо его присутствие. Если вопрос стоит о такой экспедиции, то ее несложно будет совмещать с растительными экспериментами, а также с другими, не требующими абсолютной гравитационной тишины. А эксперименты с особыми условиями можно запускать в отдельных нежилых модулях, которые будут летать на некотором расстоянии от станции и по необходимости пристыковаться к ней для обслуживания.

— Перейдем к более дальним орбитам. Вы одобряете идею участия России в американской программе Lunar Orbital Platform-Gateway («Лунная орбитальная платформа-шлюз»)?

— А в качестве кого мы там будем участвовать? Каков будет наш вклад?

— Мы построим для LOP шлюзовой модуль.

— Что такое шлюзовой модуль? Переводя на «земной» язык, это просто двери. Вот американцы построят павильоны со сложнейшей коммуникацией, напичканные самой совершенной электроникой, а мы построим двери... И что?

— Ответственные лица из прежней команды руководителей отрасли говорили, что это даст нам право присутствия на этой платформе.

— В течение какого времени и за какие деньги? Может, один-два раза нас и пустят туда бесплатно, но потом обязательно выставят счет, как выставляют сейчас за построенный нами, но на их деньги функциональный грузовой блок на МКС. И опять я хотел бы спросить, как «Лунная платформа» отвечает нашим национальным интересам? Если не мы будем строить саму платформу, а они по своим требованиям и шаблонам, то наш труд подпадает под определение «обслуживание». Думаю, негоже государственному органу выступать в этих отношениях в качестве простого подрядчика, наемного рабочего. Кроме того, что это унизительно, я не вижу здесь никакого продвижения вперед по нашей лунной программе, которая, напомню, базируется на приоритете получения первичных данных с исследовательских луноходов, а не с орбитальной станции.

Хотелось бы напомнить, что обсуждаемая сегодня американская лунная программа родилась там в спешке и, неровен час, Штаты сами от нее откажутся, как в свое время отказались от программы высадки астронавтов на астероиде.

— А когда же мы полетим на Марс?

— Про Марс, я считаю, пока говорить рано. Думать — надо. Я бы считал хорошим проектом тот, который обещал бы нам полет туда и обратно за полгода. В противном случае нам придется задержаться там на два года, до следующего удобного «окна», а это приравнивается к гибели экипажа элементарно от голода, не говоря уже о проблемах с радиацией, отсутствием геомагнитного поля, дикого холода на Красной планете и много чего из того, что мы, возможно, пока не знаем.

— Например, живых организмов?

— Не исключено. Ученые же не отрицают криптожизнь на Марсе.

— Это было бы здорово, первопроходцы могли бы привезти их на Землю.

— Вы считаете, что это здорово? Я так не думаю — исходя из огромного риска для землян. Если вы помните по биологии, несколько десятков тысяч лет назад у разных представителей живых существ на нашей родной планете Земля спирали ДНК были закручены по-разному: у одних по часовой стрелке, у других — против. В итоге победили те, у которых против, а остальные вымерли. А теперь представьте, кого или что, с какой ДНК мы можем теоретически встретить на Марсе и как это потом отразится на нас с вами.

Без мечты не рождается великих проектов

— Какие вопросы чаще задают вам школьники на космических уроках?

— Самые разные. Есть, конечно, самые популярные: «Как вы спите? Как едите? Как ходите в туалет?» Но я говорю им: «Не ждите от меня, что я сейчас все разжую и просто вложу в ваши головы. Давайте вместе подумаем, как это все может происходить в условиях невесомости. Ваши варианты?» И, вы знаете, очень часто они сами находят правильные технические решения.

— Если сравнить интерес детей к космосу сейчас и 20 лет назад...

— Сейчас он, конечно, меньше.

— А в США?

— То же самое. И, учитывая это, правительство там вкладывает сейчас очень большие деньги, чтобы подогреть этот интерес. К примеру, проводятся конкурсы, призом в которых является реальная постановка эксперимента школьника на борту МКС. В свое время по программе Skylab мальчишка предложил запустить в космос паука. Это была очень интересная идея, ведь паук может долго обходиться без воды, без еды, у него решена в невесомости проблема со стабилизацией в пространстве. Что же сделал астронавт в первый день? Он сфотографировал паутину и сломал ее. Что сделал паук? Начал ее тут же восстанавливать. На следующий день космонавт снова фотографирует паутину, и все увидели, что она кривая. Никакой симметрии, никаких продольно-поперечных линий! Только через 5–7 дней паук снова стал плести нормальную паутину. Я помню, как меня вдохновила заметка об этом! Этот случай доказывает, что иногда сложные вещи имеют очень простое решение. И простой с виду эксперимент может дать потрясающие результаты.

— Скажите, а из-за чего падает интерес детей к космосу?

— Наши дети стали более рациональными, что ли. Возможно, это уже брюзжание, но мне кажется, что мимо них сегодня проходит главное качество детей во все времена — умение мечтать. Отсюда и падение интереса. И не только к космонавтике. И в этом виноваты и мы. Ведь у нашего ребенка должен быть престижный диплом, машина, квартира, успешная (!) профессия… Давайте вернем детям мечту! Мечту о подвигах, путешествиях, приключениях. О звездах! И еще, помните: «Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!» В нашем детстве это были не просто слова из романа. При встречах с детьми я стараюсь им внушить — не бойтесь ставить перед собой высокие цели. Помните: наша судьба в наших руках.