Адриано Челентано – не только певец и композитор, актёр и режиссёр. Есть у него одна ипостась, которая, может, и заставила его состояться во всех названных амплуа. Сегодня она почти вышла у Челентано на первый план. О чём речь?
Cтарость, как сказала одна наша актриса и по образованию врач, не для слабонервных. Особенно, добавим, если человек всю жизнь пел-танцевал, снимался в кино, собирал полные стадионы концертами или полную кассу фильмами, жену любил, детей растил, слабый пол по всему миру заставлял трепетать при виде его сексуальной персоны, вообще всё успевал, «Фигаро здесь, Фигаро там». И вот осень жизни, волос на голове убавилось, морщин прибавилось, дети выросли, жена, некогда яблочко наливное средиземноморского сорта, располнела и ступает тяжело и осторожно… Здесь и выходит на сцену, перед полным зрительным залом, давным-давно, когда ещё кружился на экране в вальсе с красоткой, зародившаяся стратегия, отвечающая на вопрос: что делать, когда наступят «первые холода»?
Как сказано у классика, тоже нашего? (И Челентано наш, а чей же? Был бы чужим, стали бы мы тут рассуждать о нём?) Классик сказал: «Но старость – это Рим, который взамен турусов и колёс не читки требует с актёра, а полной гибели всерьёз». То есть с некоторых пор всё у человека серьёзно и по высшему счёту, особенно если жил, что называется, на миру.
…Он может, принимая участие в каком-нибудь большом музыкальном шоу, если точнее – на фестивале в Сан-Ремо, выйти на сцену под грохот «бомбардировки» и в облаке дыма и начать выступление – только не в виде песни, а в виде монолога, о том, что его волнует в нынешней жизни. Говорит пять минут, десять – о европейском кризисе, итальянском судопроизводстве, католической церкви, цензуре на телевидении. В другой раз обратится в своём блоге к Ангеле Меркель по поводу беженцев, коим горячо сочувствует и в деле помощи которым она, по мнению нашего героя, притормозила. Челентано постоянно критикует сильных мира сего. Причём всё-то он, хоть и живёт в своём огромном поместье, отгороженный от мира, знает и видит: и что творится с экологией в его родном Милане, и что строят в Венеции посреди старинных зданий, и чем занимаются политики. Если возмущён, не скрывает этого. Челентано в нынешнем январе исполняется семьдесят восемь лет, и как прожитых! Чего вроде бы миндальничать? Но не скажите. Есть примеры, и много, когда и возраст приличный, и послужной список тоже, а приклеят льстивую улыбочку – и не отклеивают. Значит, не в возрасте и не в сделанном причина. В чём тогда?
«Однажды я приду…»
Адриано, как известно, появился на свет последним ребёнком – «дитя старых родителей», как сказала о нём мать, – в большой семье южан, приехавших в Милан в надежде зарабатывать на хлеб насущный. И хотя чаяния свои они осуществили, но продолжали жить небогато. Перетерпели войну, младший однажды не пошёл в детский сад, когда тот разбомбили. После позднего явления на свет и второго рождения как было не уверовать, что это чадо особое? Пожилая мать, согревавшая в объятиях худенького весёлого мальчика, когда старшие дети собирались на работу, теплом своего большого тела словно передала сыночку такой запас любви и уверенности в себе, который потом нёс его по жизни, как воздушная подушка. Все названные обстоятельства – любовь и бедность, война и всё равно любовь – вкупе с природным даром способствуют в некоторых людях выработке особой энергии, с годами превращающейся в одно сильное и всепобеждающее желание: заявить о себе. Просто чтобы знали, что я есть, чтобы услышали меня. Как поёт другой знаменитый итальянец в своей одноименной песне, обращаясь к Богу: Sai, checisonoanch’io! − «Знай, что я тоже есть!». На небесах знают, а на земле?
Челентано начинал в рок-н-ролле, он с юности обожал это течение, мама с ним на концерты ходила и утром, чтобы разбудить сына на работу, ставила пластинку с рок-н-ролльными песнями. Позднее смотрела и слушала сына, выступавшего на сцене. Жизнь в стиле рок. А жанры со словом «рок» очень уж, извините за каламбур, роковые, судьбоносные. Рок – пророк, рифма неспроста… Рок-н-ролл претендовал на исполнение каких-никаких, но пастырских функций, отчего его представители становились чуть ли не учителями, собиравшими стадионы «паствы». Те времена были благословенные: всякого известного человека воспринимали с трепетом. При этом актёров и певцов было гораздо меньше в мировом информационном пространстве, тоже не сильно развитом, и попадали в эту когорту те, кому было о чём поведать миру и кто чувствовал в себе соответствующее призвание. Челентано поверил в свою избранность, и потом не раз в его песнях возникали поучительные нотки. Можно вспомнить «Парня с улицы Глюка», «Дерево в тридцать этажей» или «Призенколиненсинайнчузол» − до сих пор популярную композицию, своего рода рэп, состоящий из набора выдуманных, ничего не значащих слов и намекающий на то, что люди перестают понимать друг друга.
В тогдашнем кино, где фильмы часто ставились специально «на звёзд», Челентано тоже было что сказать, и не только словами: взглядом, походкой, мимикой и жестами. Есть в том, что он изображал на экране, определённое messaggio – сообщение, легко прочитываемое, как, например, в «Бинго-Бонго»: современная цивилизация может зайти в тупик, если забудет о жизни естественной. В общем, вернитесь к себе, к природе, и будет вам счастье. В «Джоан Луй», снятом Челентано по собственному сценарию, актёр исполняет роль посланника, явившегося людям, то есть здесь присутствуют евангельские аллюзии, тем более что второе название картины – «Однажды в понедельник я приду на эту землю».
В том, что пел и снимал Челентано, всегда наличествовали христианские мотивы, размышления, чувствования. Например, его песня «Кто не работает, тот не занимается любовью» перекликается со словами апостола Павла «Кто не работает, тот и не ест» и пародирует подобную сентенцию в работах теоретиков марксизма-ленинизма. У персонажа Челентано в «Укрощении строптивого» в вырезе рубашки виден нательный крестик, а имя у этого фермера – Элиа, Илья по-нашему, героиня Орнеллы Мути ещё замечает: «Кажется, одного из пророков так звали…» Такие лёгкие, пунктирные напоминания о том, кто здесь хозяин – уж никак не строптивый помещик Элиа, – проходят через всё творчество Челентано. Так в старых городах Италии в любом месте хотя бы раз в час слышен звон колокола или часов на церковной кампаниле. Причём в песнях и фильмах отсылки Челентано к Библии – ненавязчивые, тонкие, прямо-таки ювелирные, иногда упакованные в юмористическую оболочку, как в картине «Суперограбление в Милане», иногда – в просто-таки волшебную музыку, как в лирической канцоне Preghero. «Я буду молиться за тебя, за твоё сердце, в котором ночь, и, если ты захочешь, уверуешь». Эта песня – чистейшая молитва от начала и до конца, при этом она уже пятьдесят лет выходит на дисках популярных песен Челентано.
Кстати, своё желание поучать других Челентано вполне подкреплял собственным примером. Взять хоть его личную жизнь, для рок-н-ролльщика и вообще звезды совершенно неподходящую: писать почти не о чем. Одна жена всю жизнь, в прошлом году полвека со дня свадьбы справили. Да, уходил к Мути, но вернулся, причём публично попросил у законной супруги прощения. Свой брак Челентано даже воспел – в песне «Самая красивая пара в мире». И род свой челентановский блюдёт, целую продюсерско-музыкальную империю основал, так и называющуюся – «Клан», где трудятся многочисленные родственники певца и актёра. Он – Molleggiato и бунтарь на сцене, в жизни же – человек спокойный, без выкрутасов. Отец семейства и владелец большого поместья. Можно кое-чему у него поучиться.
«Да, да; нет, нет»
Челентано много лет старался чувства добрые лирой – в его случае гитарой, голосом и актёрским талантом – пробуждать, время от времени апеллируя к христианскому учению. Открытые для себя истины Челентано упаковывал то в сентиментальную, то в смешную, то в гротескную, то прямо-таки в абсурдную оболочку. Или в песню, которая есть кратчайший путь к другому сердцу. То ли шут, то ли мудрец, и постоянно изменчив, даже в своих ролях: никогда зритель не знал, какую штуку он выкинет в следующую секунду. И всё это было искусство, которое берёт тему и переводит её в иной, высший план.
«Но старость – это Рим, который…» С возрастом с художниками порой происходят метаморфозы.
Когда талантливому человеку уже за семьдесят, прожито много и понято много. Есть и что сказать, и умение донести это до зрителя, недаром Челентано спустя восемнадцать лет отсутствия на сцене вернулся-таки на неё – и публика была в восторге. И сейчас записывает новый диск с певицей Миной, весной, обещают, выйдет. А как только Челентано начинает петь, даже свои старые песни, что рискованно – могут ведь сравнить, как оно звучало раньше, – всё равно дух захватывает. Но, как ни старайся, сил-то меньше, энергия уходит. Слов и звуков можно и не набрать. Истончается само вещество искусства. Наверное, и художник уже не очень верит в его силу – насмотрелся за жизнь, как оно воздействует на людей, как меняет их к лучшему. Никак не воздействует, если честно, и никак не меняет. Как вели войны, так и ведут. Как богатые правили миром, так и правят, что бы там о себе бедняки ни думали. Как обыватель любил сладко есть и мягко спать, так и живёт, даже более укрепился в своём убеждении, что он этого достоин. Всё как было, так и есть, и ничего нового нет под солнцем, а ты «твори, не спи, художник»: вытаскивай песни из своих снов, вживайся в роль, сплетай слова в романы, клади краски на холст.
А правду в глаза не хотите? Вот так, впрямую?
Только как её высказать?
Был такой русский живописец − Николай Ге. Весьма одарённый, рано это подтвердивший, но в какой-то момент понявший: правда, какой он сам жаждет, не выходит больше у него. Вообще-то вполне выходила, но это на наш взгляд, а Ге сам был себе судья. И удалился на свой хутор в Черниговской губернии, хозяйством занимался, в местные органы власти баллотировался, портреты родни и соседей писал – и много размышлял о христианстве, о жизни и человеке в этом контексте. Подружился с Львом Толстым, они и непосредственно общались, и в активной переписке состояли, понятно, не на темы сельского хозяйства. И вдруг, уже ближе, как сегодня сказали бы, к «пенсионному возрасту», Николай Николаевич обнаружил, что ему не только есть что сказать своей живописью, но и как. И начал писать «Страстной цикл». Без всякого стремления сделать покрасивее и погармоничнее. Только прямое высказывание. «Я сотрясу все их мозги страданием Христа. Я заставлю их рыдать, а не умиляться!» Картины Ге действительно ошеломили народ. Один из великих князей, только взглянув на «Распятие», отвернулся. Полотно сняли с передвижной выставки, к удовлетворению, кстати, Толстого: достигло эффекта. Картины Ге действительно воздействуют.
Такая старость бывает у творческого человека, старость благословенная, мощная, когда высказывание равно его силе. Такая была у Микеланджело, у Гойи, у того же Толстого. Он, кстати, всегда любил читателя поучать, но делал это виртуозно, а в какой-то момент решил действовать напрямую – литературно оформленной проповедью − и даже стал считать свой роман «Война и мир» «пустяком». Но художник всё равно взял в нём верх. В Челентано сегодняшнем стараются ужиться творческий человек и проповедник, причём иногда создаётся впечатление, что оба эти персонажа друг с другом незнакомы: художник может объяснить почти всё, потому что во всё способен вжиться, проповедник ничего оправдывать не имеет права – «да, да; нет, нет», как сказано в Евангелии. И «проповедь» Челентано проста, лаконична, он использует только самые надёжные аргументы и ни минуты не впадает в блуд ума.
Вот как, например, он отреагировал в своём блоге на попытку европейских правителей сдержать потоки беженцев на континент: «Вы рискуете возвести знаменитые СТЕНЫ печального и унизительного отказа в ответ на отчаяние несчастных людей, бегущих от войны. В то время как хорошо, если бы ВСЯ Европа дала звонкую пощёчину тем, кто убивает. Кто ещё не понял, что в этой жизни надо быть честным. ГОРЕ им, даже если они проживут 150 лет и начнут задумываться только к концу. Это настоящий грех. Как можно отказываться от РАДОСТЕЙ вечной жизни в погоне за разрушительным превосходством над себе подобными?» В таком духе мог бы вести блог Толстой, живи он сегодня. Во всяком случае, письма его напоминают эти послания Челентано.
«Пастырь» и «паства»
Прислушивается ли публика к «проповедям» неистового Адриано? Раз накануне проведения общенационального референдума по экологии, когда агитация уже запрещена, он призвал итальянцев голосовать против строительства атомных станций. И пятнадцать миллионов просто написали на бюллетенях: «Мы за экологию. За Челентано». Референдум оказался сорван. Челентано – достояние республики, его мнением постоянно интересуются журналисты, да Челентано и сам высказывает его даже без просьб. «Площадок» для выступлений у него достаточно: то ведёт колонку в газете, то телевизионные передачи, такие, как, например, RockPolitik и RockEconomy. (Для Челентано и сегодня рок-н-ролл не прошлое, недаром он определяет словом rockвсё живое и достойное внимания. Если кто из властей предержащих − rock, так об этом и говорит, если нет – получай по шапке.) Но сегодня музыка и кино – область развлечения, то есть потребления, а делать это люди хотят с комфортом.
Впрочем, современный человек вообще не жаждет никого слушать. Он сам с усам, он специалист в разных областях – умеет ведь заходить в Интернет, а там обо всём написано. Кроме того, ему внушили, что он вершина мироздания, к услугам которого решительно все мировые индустрии чего бы то ни было. Обыватель встал в центре мира, как Витрувианский человек Леонардо, только руки не раскинул, а упёр в бока – и стоит, ждёт, когда его обслужат: накормят, споют, спляшут. Но чтобы его учили жизни! Больше всего на свете мещанин не любит, когда его поучают: он, как мы уже заметили, всё знает – это раз, и попросту не привык учиться – два, потому что учиться ему ни к чему, бутерброд он мимо рта и так не пронесёт. Жанр христианских проповедей процветал в Средние века, когда народ, конечно, грешил, но только какой-нибудь неумный король мог возомнить о себе, что он – «право имеющий», и то после этого мчался в ближайший монастырь, бухался в соборе на колени и молился. Сегодня не то. Челентано, видимо, опоздал, по сравнению даже не со Средневековьем, а со своей молодостью.
Так что «паства» его вроде слушает, но временами, в виде одноразовых акций, что положения вещей не особо меняет. А что в семье? Дочь Розалинда – талантливая и с общепринятой точки зрения странная: бреется налысо, любит женщин, в восемнадцать лет ушла из дому и жила на вокзале. Когда родители узнали о её нетрадиционной сексуальной ориентации, возмутились. Папа Адриано передал своей младшей письмо, где, по её словам, «на двадцати страницах, с религиозной точки зрения, начиная от Адама и Евы», разъяснял суть греха, в который впала его дочь. Послание не дошло до сердца адресата: дочь потом здорово выпивала, пыталась свести счёты с жизнью, рассказывала в интервью про сложные отношения с родителями, объявила в прессе, что собралась жениться. Проповедей вроде отец больше для своей Розалинды не сочинял. Они с Клаудией однажды, после не слишком приятного интервью давно взрослой уже девочки о них, просто собрались и приехали к ней в гости. Последовавшие за четой папарацци засняли трогательный момент: старый папа торчит в окне и тревожно высматривает отлучившуюся куда-то дочку.
Может, так и надо? И не только в масштабах семьи? В современном мире, где все, как в пьесах Чехова, говорят разом и никто никого не слышит, потому что дела никому нет до чьих-то соображений, наиболее ценными становятся поступки и искусство. Не блоги и посты, которых миллионы, не прямые призывы, а художественное высказывание. Искреннему радетелю за человечество, откровенно выкладывающему в Интернет свои мысли, скорее всего, не внемлют, но художника – неужели не услышат? Да, с сегодняшним возомнившим о себе обывателем сложно: раньше механику из автосервиса или домохозяйке говорили, что такой-то – гений, и они верили, и благоговели. Поэтому им можно было внушать всё, что угодно. А теперь попробуй убеди. Надо знать, как и чем. Но вот «История одной любви», от которой мурашки бегут по душе, была впервые спета Челентано, ещё когда Адриано был худенький глазастый живчик, и, постаревший и усталый, он до последнего времени её пел, и публика замирала. Искусство – оно же как любовь: мы всегда чувствуем, любят нас или нет, поэтому и на настоящую песню человек не может не откликнуться. Нотации на двадцати страницах испугается, а единственное доброе папино слово или строчка из песни всё изменят.
Получается, правы те, кто говорит, что художники должны заниматься своим делом – творчеством? Может, и так, потому что у творцов есть более сильный способ воздействия на умы, нежели призывы кого-то к чему-то и проповедование непонятливым. Но… кто-то же должен говорить правду как она есть. Чиновник, банкир или их жёны для такого не годятся. Тогда кто?
За Челентано-художника не надо бояться: он столько сделал в искусстве, что может позволить себе немного от него отдохнуть. Он признался: «Я давно решил, что надо жить для себя». Сегодня он просто наслаждается жизнью, ездит отдыхать в страны, где его не знают, хочет – выступит на сцене под любимую гитару, хочет – напишет статью в газету. Челентано живёт в согласии с собой, и, значит, его «противостояние» каждый раз естественное, обдуманное и прочувствованное. Он поступает так для себя, то есть не может иначе. Бывает, что человек не хочет, а в данном случае – не может по-другому. Второй вариант надёжнее и внушает больше доверия. К тому же Челентано заявил в одном интервью: «Я против политики. Любой». Понимать это, наверное, надо так: не плетите интриг и, даже если вы облечены властью, смотрите на мир, как нормальные люди.
Жена Клаудия во всём Адриано поддерживает. Она своего рода библейская Сарра при Аврааме. Мужу своему под стать. Её журналист поздравил с семидесятилетием, а она ответила, что ей не семьдесят. «В моей метрике, – пояснила, – неправильно записали год рождения». А сколько может быть такой женщине? Неужели сорок три? «Мне не семьдесят, – спокойно сказала Клаудия, – а намного больше». Правда это или нет, но учитесь, женщины, и до старости будете ходить под ручку с одним из самым умных и обаятельных мужчин планеты. Который вполне ещё может «удивить» людей не слабее художника Ге. Сделать, например, картину, в которой он откровенно выскажет всё, что думает о современной жизни. С фестиваля её, конечно, не снимут, но возмутятся, и будут публично негодовать, и начнут поговаривать, что старик стал желчный. О, хорошо было бы!
«А в вашем возрасте оптимизм обязателен?» – спросил журналист в конце огромного интервью о политической ситуации в Италии и самоощущении Челентано сегодня. «Он не только обязателен, – ответил Адриано. – Оптимизм должен быть естественным…» И не удержался, закончив так: «… по мере приближения каждого к вечной жизни». Проповедник – это призвание.
0
60.00
