ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Oct. 3, 2016

"Маме у вас понравилось, хочет пожить тут немного"

Виктор Васильев живет в доме престарелых три года. У него смеющиеся глаза, седая борода и красивые белые зубы. На руке — дорогие часы, которые не купить на пенсию, даже если ее откладывать.

Он хорошо помнит детство и войну: "Сидели с бабкой на печке, пришли немцы, грязные, с лопатами. Два года они у нас жили в доме, а мы под полом. Я там заболел ногами. Меня немцы хотели повесить, а матка меня хотела в лес отправить. А бывали добрые немцы. У них масло в баночках было и хлеб белый, и мне давали. А когда товарищ Сталин умер, я на окне сидел, ноги болели. А там и бабка померла. Отца убили на фронте, мать во время войны умерла. Мой дядька жил в Москве. Приехал я на Белорусский вокзал, сирота смоленская. А он меня встречает: "Пойдем домой, Витек"".

От воспоминаний у Виктора в глазах стоят слезы. Работал в Северном морском порту учеником плотника, каменщиком, шофером. Женился, получил квартиру в Северном округе Москвы. В профессии шофера достиг 3-го класса и ушел на пенсию. Детей у них с женой не было. В 1990-е годы голодали. "Мы с женой ходили к магазину и просили там подаяние, нам хорошо подавали. Один раз к нам женщина подошла, расспрашивает. А жена в слезы. И эта женщина ей говорит: "Не плачьте, мой сын к вам придет, поможет". Так мы познакомились с Игорем, а теперь он мой опекун",— рассказывает Виктор.

Знакомство с Игорем их спасло и в середине 2000-х: соседи по подъезду забрали у Виктора и его жены паспорта и вписали к ним в квартиру свою родственницу, а уже через полгода пожилые супруги узнали в ЖЭКе, что их квартира продана за 800 тыс. руб. Их выселили в Рязанскую область. Там их нашел Игорь, и благодаря его адвокату и письмам в администрацию президента квартиру старикам вернули. После таких потрясений жена Виктора заболела. "Я водил ее в онкодиспансер, сам делал ей уколы. Ей отрезали одну грудь, а в 2013-м она умерла",— вспоминает он. Старик тосковал, Игорь нанял для него домработницу. "Она год приходила, три раза в неделю — готовила, убирала. Игорь ей платил 17 тыс. руб. в месяц. Ел я мало, на улицу не ходил. А потом Игорь мне предложил переехать в пансионат: "Что ты будешь сидеть тут один с пустой похлебкой?" Я согласился. Он ходил в соцзащиту, разговаривал, так меня сюда и оформили". Виктор рассказывает об Игоре с теплом: "Молодец, он меня не обижает. Как во Францию поедет, так брюки мне оттуда привезет, ботинки. Вот часы подарил. К его матери мы ездим на дачу. Мы там с ней пива выпьем, а Игорь не пьет. На юбилей мой в ресторан пойдем".

— И как вам здесь живется?

— А как? Хорошо. Очень даже хорошо. Ко мне относятся хорошо. Да и везде, куда бы я ни приходил, ко мне хорошо люди относились. Кормят здесь пять раз в день. Утром каша, в 11 часов кефир или йогурт, в час — обед: первое, второе, третье. В четыре часа полдник. В семь — ужин. Спать я ложусь в девять. Игорь купил мне гармонь, телевизор большой.

Управляющая пансионатом "Акулово" Людмила Папуткова говорит, что опекун Виктора Васильева навещает его один-два раза в месяц: "Иногда в гости его забирает, зубы ему вставил за 100 тыс. руб.". По ее словам, в пансионате Виктор "ожил": социально активные пенсионеры, выходя на пенсию, оказываются в изоляции, хотя именно в этом возрасте им требуется общение. "Как-то привезли к нам бабушку летом на месяц, родные на море уезжают, а за ней некому присмотреть. Говорят, бабушка давно молчит, не разговаривает. Потом дети возвращаются, а она уже тут и общается, и песни поет. Забирают ее домой — она дома сидит весь день одна, перед телевизором и опять молчит. Приходит к нам ее дочь: "Маме у вас понравилось, хочет пожить тут немного". Сейчас у нас. Или вот ветерана-блокадника родные привезли на месяц, пока ремонт в квартире идет, а он уходить отсюда не захотел — уже год тут живет",— рассказывает Папуткова.

Частный пансионат для престарелых в Акулово — престижное учреждение в этом сегменте социальных услуг. Основной контингент — клиенты, которых родственники привозят сюда на время отпуска, ремонта или как в санаторий — для социализации и реабилитации. Летом свободных мест практически нет. Стоимость услуг — в среднем 4,5 тыс. руб. в день с человека при одно-двухместном размещении. Несколько лет назад компания Senior Group, владеющая сетью пансионатов для престарелых в Москве и Московской области, вошла в столичный реестр поставщиков социальных услуг, получив, таким образом, возможность выполнять госзаказ. Сейчас компания имеет квоту на 100 мест в Москве. Для "Акулово" это вопрос не прибыли, а скорее стабильности — клиенты, которые приходят в рамках госзаказа, живут здесь постоянно. К тому же это повышает статус учреждения: в государственный реестр поставщиков соцуслуг войти очень трудно, и даже известные организации жалуются на то, что чиновники искусственно тормозят их включение в реестр. Виктор Васильев пришел в пансионат по государственной квоте. За его размещение 55 тыс. руб. в месяц платит московский бюджет и еще 11 тыс. руб. доплачивает опекун — всего 2,2 тыс. руб. в сутки, или 66 тыс. руб. в месяц. В такую же сумму в среднем по стране обходится государству содержание гражданина в государственном интернате.

"С нашими клиентами не надо спорить"

В гостином холле Виктор Васильев показывает макеты домов и храмов, построенные из бумажных трубочек. "Я в Акуловский храм хожу, и вот во время службы пришло мне в голову: если скрутить трубочку из бумаги, будет бревнышко. И из этих бревнышек строю храм. Вот этот, трехэтажный, недавно построил. Сейчас монастырь девичий строю. А иконы — из интернета. Отец Игорь приходил — порадовался",— объясняет он. Бумагой, клеем и красками Виктора снабжает пансионат — его увлечение здесь всячески поощряют.

В комнате пенсионера кроме него живут еще два человека. У каждого есть свой угол с личными вещами. Здесь нет белых больничных стен и тошнотворного запаха хлора, на стенах висят картины, на окнах — приличные шторы. В платяном шкафу — все необходимое, так что выйти на улицу Виктор может в любое время, когда ему захочется. Дверь на этаже не запирается, и в течение дня пенсионер может обойти весь пансионат и двор, ни у кого не спрашивая разрешения. Людмила Папуткова говорит, что в помещениях пансионата и во дворе всегда есть персонал, который не имеет права делать жителям какие-то замечания, но придет на помощь в случае необходимости. "На дверях комнат, где живут люди с высокой вероятностью падения, наклеены специальные красные квадраты,— поясняет она,— и если человек из этой комнаты куда-то выходит, медсестра знает, что за ним нужно присмотреть".

Здесь живут люди из самых разных социальных слоев — профессора, военные, врачи, повара, домохозяйки. "Старость и связанные с ней проблемы приходят ко всем, независимо от качества жизни",— говорит Папуткова. В прошлом году в пансионате было 72 человека с деменцией, 10 — с болезнью Альцгеймера, 72 — с сосудистыми заболеваниями мозга, 9 — с сахарным диабетом, 7 — с переломом шейки бедра. При этом у многих людей было сразу по 3-4 диагноза. Все обитатели "Акулово" — это контингент ПНИ, говорит Папуткова, но всех этих людей, по ее словам, в ПНИ помещать нельзя: там нет индивидуального ухода, в котором нуждаются пожилые люди: "Один из наших клиентов поступил сюда из больницы в тяжелой стадии болезни Альцгеймера — пролежни, нарушен глотательный рефлекс, сильно истощен. В государственном учреждении у персонала нет времени, чтобы в течение часа терпеливо кормить его с ложечки, а у нас медсестра обязана подстраиваться под потребности человека. И пищу дробит в блендере, и не смешивает первое-второе-третье, как это часто бывает в интернатах. Человек получает сбалансированное питание, витамины, фрукты, и его состояние улучшается. Врачи говорят, что ему пара недель осталась, а он у нас годами живет".

В "Акулово" делают упор на социальную адаптацию: с людьми работают психологи, чтобы поддержать те функции, что еще сохранились, и восстановить те, которые утрачены.

"Наши израильские коллеги говорят, что приостановить разрушительное действие деменции можно только с помощью регулярных занятий,— говорит Людмила Баутина, руководитель медико-социального ухода компании Senior Group.— Люди с деменцией забывают самые простые вещи: как завязать шнурки, застегнуть пуговицы, закрыть замок на двери. С ними занимаются на бытовых тренажерах, и эти функции часто восстанавливаются — так что человек может жить в своей семье".

Израильские специалисты также научили российских коллег методикам, при помощи которых можно купировать раздражение и агрессию человека с деменцией в конфликтной ситуации с персоналом. "В Израиле в частном пансионе я видела такую ситуацию,— вспоминает Баутина,— сидят старички на занятиях, и один вдруг говорит: "Мне срочно надо в департамент здравоохранения, в Дербент!" И остальные бабушки и дедушки тут же засобирались вместе с ним в Дербент: на них чужие эмоции влияют как сигнал к действию. Что сделали бы в наших государственных учреждениях? Всех развели бы по комнатам, люди бы возмущались и кричали, и их агрессию купировали бы нейролептиками или успокоительными. А знаете, что произошло в израильском пансионате? Когда эти пожилые люди вскочили со стульев и направились к двери, чтобы ехать в Дербент, сотрудник проводил их до выхода и посадил в автобус, который потом несколько раз проехал вокруг здания пансионата. И пока они ездили, забыли о том, что куда-то собирались. Вышли довольные и пошли обедать. Вот так специалисты разрядили ситуацию. Мы своих сотрудников тоже обучили таким приемам. С нашими клиентами не надо спорить и доказывать им обратное, это усугубит ситуацию. Надо гасить раздражение, не дав ему развиться". "Многие наши клиенты постепенно забывают, что с ними было недавно, и как бы впадают в прошлое,— поясняет Папуткова.— Одна бабушка начинает плакать, просить, чтобы ее отпустили к маленькому Мише, которого надо покормить. Как-то мы видели ее Мишу — два метра, косая сажень в плечах. И чтобы купировать ее страх, ей говорят, что вот сейчас придет машина и она поедет к Мише, при этом постепенно ее отвлекая. Через несколько минут она забывает о своих переживаниях и маленьком Мише".

Люди с деменцией могут долго ходить по кругу, рассказывают специалисты, поэтому пансионат построен так, чтобы вокруг главного здания была прогулочная зона. В отличие от госучреждения, здесь не заставляют спать в обед, наоборот, в течение дня людей активируют так, чтобы к вечеру они утомились. "У многих пожилых людей нарушены биоритмы, и в течение дня необходимо их чем-то занимать, чтобы ночью они хорошо спали без снотворного,— поясняют специалисты.— У нас нет жесткого распорядка дня, никто не поднимает людей в семь утра, как в интернатах. Встают они обычно к завтраку, к девяти часам. Если кто-то не хочет вставать, есть волшебное слово "кушать" — они реагируют на него позитивно в любое время суток". Управляющая пансионатом отмечает, что у пожилых людей нарушаются нейронные связи головного мозга, они забывают, что недавно ели, и могут сильно переедать, поэтому прием пищи нужно контролировать. Меню в пансионате рассчитано, исходя из потребностей пожилых людей: ежедневно растительная клетчатка, овощи, фрукты, мясо, рыба. Лимит — 250 руб. в сутки на человека. По словам генерального директора Senior Group Алексея Сиднева (интервью с ним см. на стр. 18), это минимальная сумма, которая позволяет обеспечить пожилого человека сбалансированным питанием. В государственных интернатах стараются уложиться в 120-130 руб., поэтому в рационе жителей ПНИ часто отсутствуют фрукты и белковые продукты.

У каждого жителя пансионата есть индивидуальная маршрутная карта (программа реабилитации). Раз в полгода специалисты пересматривают программу, отмечая изменения в состоянии клиента. Тестируют по шкале от 0 до 30 баллов. Людей с улучшениями охотнее забирают домой. "Привозят человека после инсульта — 15 баллов, а через три месяца у него уже 26 баллов, он разговаривает, может ухаживать за собой, и его забирают домой,— рассказывает Папуткова.— Важно только, чтобы дома тоже был уход и общение, а не круглосуточный телевизор". В среднем "коммерческий" клиент живет в пансионате два-четыре месяца в год — и возвращается домой. Из ПНИ пожилому человеку выйти практически невозможно.

Еще одно отличие этого пансионата от ПНИ и государственных домов престарелых — медицина, привязанная к каждому клиенту. ПНИ имеет целый штат врачей, поэтому люди в интернате не пользуются услугами ОМС, не ездят в поликлиники, не наблюдаются участковым врачом. При этом они часто боятся обращаться за помощью к врачам, опасаясь репрессий, и вынуждены терпеть боль. В "Акулово" врач внештатный, он приходит каждый день на два-три часа, осматривает людей, у которых есть жалобы, и направляет их на процедуры или к профильным специалистам в районную поликлинику в рамках ОМС. Пансионат выделяет транспорт и сопровождающего специалиста, который их туда отвозит.

"Когда в хороший частный пансион привозят стариков из ПНИ, они преображаются,— говорит Анна Хотинская, зампред правления некоммерческого партнерства "Мир старшего поколения".— Их больше не привязывают к кровати, не накачивают таблетками, и они перестают бояться врачей". Дома престарелых Хотинская называет "складом пожилых людей": "Людей положили туда не жить, а умирать".

"Мир старшего поколения" при помощи израильских коллег разработал целую систему мониторинга учреждений для пожилых людей. Частные пансионаты, входящие в это некоммерческое партнерство, за каждую проверку самих себя платят 13 тыс. руб.

Я спрашиваю, зачем им это нужно.

— Они хотят соответствовать и держать определенную планку на рынке,— объясняет Хотинская.— Если контроль не пройден, мы даем им несколько месяцев на исправление и потом снова проверяем. В наше партнерство входят только ответственные компании, заинтересованные в том, чтобы о них знали как о поставщиках качественных услуг. Поэтому у них изначально достаточно высокий уровень. Но нарушения могут быть везде, где есть люди.

Дом сестринского ухода "Усадьба Буньково" в Ногинском районе принадлежит компании "Желтый Крест" и работает с 2004 года — это одна из первых компаний на рынке. Если в "Акулово" делают упор на социализацию пожилых людей, то здесь — еще и на медицинское сопровождение, поэтому в "Усадьбе" живут более тяжелые пожилые люди. Это двухэтажное здание с большим участком, собственными машинами скорой помощи и штатом врачей: два терапевта, два психиатра, невролог, хирург. Врачи наблюдают своих пациентов, а также оказывают амбулаторные услуги, выезжая на дом: у пансионата есть лицензия на оказание медицинской помощи. В усадьбе живут 28 человек, практически все — с серьезными нарушениями здоровья.

В санитарной комнате пахнет шампунем, в душевой стоит инвалидное кресло. В кабинетах для занятий со специалистами — бытовые тренажеры, вертикализатор, массажный стол, наборы для арт-терапии.

"Когда Зинаиду Григорьевну сюда привезли, она кричала, кусалась, бросалась на родных и никого не узнавала,— рассказывает директор пансионата Татьяна Брянцева об одной из жительниц отделения деменции "Усадьбы".— Невролог и психиатр подобрали для нее лечение, агрессия исчезла. Шесть лет она здесь, состояние стабильное. Мы даже хотели перевести ее в другой наш пансионат, в Воскресенском районе. Там живут более сохранные люди, не требующие серьезного медицинского ухода. Но родственники хотят, чтобы она оставалась здесь".

В пансионате "Желтого Креста" в Воскресенском районе 64 места. Поскольку там нет серьезной медицинской составляющей, то и услуги дешевле (от 36 до 60 тыс. руб. в месяц), чем в "Усадьбе Буньково" (60 тыс. руб. и выше). "Цена зависит от состояния здоровья клиента и набора услуг, которые ему необходимы",— объясняет Брянцева. Я прошу ее посчитать, во сколько обошлось бы проживание в этом интернате моей знакомой, живущей в ПНИ после инсульта. Выходит — 2 тыс. руб. в день, 60 тыс. руб. в месяц. Ее проживание в московском ПНИ обходится государству в 100 тыс. руб. в месяц.

Отделение реабилитации. Нина Ивановна и Зинаида Семеновна — после инсульта, одна из них не говорит, а только учится произносить первые слова. На высокой многофункциональной кровати лежит Алина Александровна: она перенесла перелом шейки бедра, идет на поправку. В соседней, мужской, комнате живут двое: Александр, оказавшийся в инвалидном кресле после тяжелого ДТП, и 90-летний ветеран ВОВ Василий Петрович. Татьяна Брянцева называет жителей пансионата по именам, интересуется настроением и жалобами, ей охотно отвечают: жалоб нет, обед был вкусный, спасибо, а вот по телевизору показывают ерунду. Глядя на спокойные лица этих людей, вспоминаю ПНИ, где даже лечащий врач отделения не знает имен своих пациентов, где люди не могут выпросить обезболивание при зубной боли, а онкологические больные умирают в мучениях за ширмой в общей палате.

В паллиативном отделении сейчас два человека. Первая пациентка — в коме, на лице маска, присоединенная к системе подачи кислорода, рядом монитор. Она могла бы лежать в больнице, но родные хотели для нее лучших условий. Вторую привезли сюда из другого пансионата, где за ней не смогли ухаживать: пролежни на ее теле лечили очень долго, а сейчас она садится в кровати и сама ест ложкой. "Мы стараемся максимально ее активировать",— говорит Брянцева. Проживание в этом отделении дороже, чем в остальных: учитывается и отдельный круглосуточный медицинский пост, и постоянно работающее медицинское оборудование, и одно-двухместное размещение.

На рынке социальных услуг для пожилых людей пока еще мало профессионализма, считает генеральный директор компании "Желтый Крест" Рамаз Ахметели,— его мало и в коммерческом секторе, и в государственном. Именно поэтому в "Усадьбу Буньково" до сих пор привозят пожилых людей с пролежнями, порой в критическом состоянии. Их привозят и из коммерческих пансионатов, где незнакомы с правилами ухода за такими людьми, и из госучреждений. "У нас в больницах не хватает персонала и квалификации, человека там лечат, но ухода за ним нет. Отчего пролежни возникают? Оттого что человек лежит сутками в одном памперсе или обездвижен, а его никто не переворачивает. То же самое в ПНИ. Нет грамотного ухода. А уход — это работа. Если не делаешь качественно — это преступление, такое же, как торговля наркотиками",— считает Ахметели.

Передо мной фотографии неизвестной мне женщины, умершей в прошлом году. На фотографиях нет ее лица, только части тела: руки с багровыми синяками, бедра и спина в пролежнях. Медики в Буньково сделали эти снимки, чтобы объяснять на обучающих семинарах для своих начинающих работников, к чему приводит повседневная халатность. "У этой женщины был рак, родственники забрали ее из ПНИ и привезли к нам,— говорит Ахметели.— В интернате ее привязывали к кровати на всю ночь. Это преступление, но, видимо, в интернатах это повседневная реальность. И мы своими налогами оплачиваем существование такой системы".

В реформу ПНИ и государственных домов престарелых Ахметели не верит, но он убежден, что система в целом будет меняться: на федеральном уровне уже говорят о необходимости развития стационарозамещающих технологий. Интернаты со всех сторон все менее выгодны государству: содержать их дорого; очередь туда не уменьшается, а значит, и социальная напряженность тоже; общество все больше узнает о нарушениях прав человека в интернатах и начинает требовать альтернативы.

По словам Ахметели, в стране нужно развивать профессиональную гериатрическую систему, которая предусматривала бы и надомное обслуживание пожилых людей, и размещение их в пансионатах или домах сестринского ухода. "Система должна быть такой, чтобы человек мог жить дома. В этом заинтересованы все: и семья, которая не будет испытывать чувство вины, и государство",— считает он. Система поддержки пожилых людей на дому будет стоить государству значительно дешевле, чем стационарное обслуживание, поэтому ее и нужно развивать — эту мысль за время нашего разговора Рамаз Ахметели повторил несколько раз. И только когда надомное обслуживание становится дороже стационарного или за человеком больше невозможно ухаживать на дому, его следует переводить в дом престарелых или дом сестринского ухода. В свою очередь, стационары должны быть небольшими, чтобы каждый клиент получал необходимое ему внимание.

Качественные изменения в государственной сфере ухода за пожилыми людьми требуют подготовки. По мнению Ахметели, сегодня в системе государственных интернатов нет информации о категориях граждан, которые там находятся: с какими они заболеваниями и в каком состоянии. "Мы не можем серьезно обсуждать развитие стационарозамещающих технологий — для начала нужно понять, кто живет в системе и сколько там тяжелых людей, которых нельзя отпустить на дом",— считает он. Необходимо категорировать и сами учреждения: "У нас есть ПНИ, дома престарелых, пансионаты, интернаты малой вместимости, а чем они отличаются друг от друга, никто не понимает. Человека с легкой или с тяжелой формами деменции могут поместить в одно и то же учреждение. А нужно использовать специфику учреждения на благо людям: если это более или менее сохранный пожилой человек, он может жить в пансионате, если это паллиативный пациент — в доме сестринского ухода, если человек с серьезным психиатрическим заболеванием — в специализированном интернате малой вместимости, но только не в нынешней системе ПНИ".

Хорошей альтернативой ПНИ и государственным домам престарелых, по словам Ахметели, могут стать частные пансионаты: "Расходы на социальное обслуживание государство будет сокращать. Поэтому нужно, чтобы те, кто может платить, платили, а те, кто не может, получали услугу бесплатно".

Чтобы частные пансионаты действительно превратились в альтернативу государственным интернатам, необходимо усовершенствовать законодательство: на федеральном уровне принять минимальные стандарты в сфере стационарного социального обслуживания. По данным некоммерческого партнерства "Мир старшего поколения", сегодня в Москве и Московской области около 5,5 тыс. мест в частных домах престарелых. Из них только около 1,5 тыс. мест более или менее отвечают базовым требованиям. "Так называемый бизнесмен снял домик в садовом товариществе, нанял гастарбайтеров и назвал это место социальной гостиницей,— рассказывает Рамаз Ахметели.— Объявил цену — 800 руб. в сутки — и берет всех подряд: и онкологических пациентов, и паллиативных, и хирургических. Какие там будут условия за 20 тыс. руб. в месяц? Врача нет, медсестры нет, грамотного ухода нет. Вот чтобы такого не происходило — нужны стандарты для таких учреждений. Да, врачебная лицензия на медицинскую помощь необязательна, врачи могут приходить из районной поликлиники, но каждое учреждение для пожилых должно иметь медицинскую лицензию хотя бы на сестринское дело. Нельзя человека с пролежнями размещать в социальной гостинице".

Кроме того, федеральный стандарт должен гарантировать открытость таких учреждений для общественного контроля. Наконец, по мнению Ахметели, в России нужно создать институт профессиональных сиделок и высококвалифицированных медсестер: "Сейчас медицину начинают выводить из социальных учреждений, и, возможно, это правильно: есть система ОМС, и люди из ПНИ или домов престарелых не должны из этой системы выпадать. Но тогда медсестры в учреждении должны иметь больше знаний и опыта: в США медсестра может диагноз поставить, а наша только укол сделает. Что касается сиделок, то сегодня и в семьях, и почти во всех частных пансионатах они непрофессиональные. В государственных учреждениях их и вовсе нет. А ведь профессиональные сиделки — это основа для развития и надомного обслуживания, и гериатрической и паллиативной стационарной помощи".

Все эти меры нужно принимать уже сейчас, убежден мой собеседник, потому что количество пожилых людей в России будет расти. Сегодня россиян старше 65 лет — 20% от общей численности населения страны, а к 2030 году их будет почти 30%. Мнение этой части избирателей для государства всегда весомо, кроме того, к этой теме есть растущий общественный интерес. "Соцзащита — последний оплот совка, она живет в 1956 году, и никто не думает о том, что будет твориться в этой сфере через десять лет. А волна надвигается",— говорит Ахметели.

По данным некоммерческого партнерства "Мир старшего поколения", потребность в размещении в специализированных учреждениях сегодня испытывают порядка 640 тыс. россиян. Это приблизительный показатель, полученный на основе общемировых данных. В России 9 млн человек в возрасте от 70 до 80 лет и 4 млн человек старше 80 лет. 15% людей из первой категории и 30% из второй нуждаются в постоянном уходе — такова мировая статистика. Получается, что около 2,6 млн россиян нужен постоянный уход. Большая часть этих граждан получит уход дома, но 25% всегда требуются стационарные условия.

Сегодня, по данным Росстата, в государственных домах престарелых живут 250 тыс. человек, еще 10 тыс.— в частных пансионах. Данных о том, сколько пожилых людей с деменцией, не имеющих серьезных психиатрических заболеваний, живут в ПНИ, в стране нет, но в известных нам интернатах примерно 20-30% жителей — люди старшего возраста.

На 1 тыс. жителей в возрасте старше 65 лет в России предоставляется 14 коек в социальных стационарах. В развитых странах этот показатель в несколько раз больше: в Германии — 33, во Франции — 53, в Израиле — 27. В очереди в дома престарелых и ПНИ в РФ стоят 14 тыс. человек — в этих семьях ситуация настолько критична, что их не пугает даже плохая репутация государственных интернатов. По словам Алексея Сиднева, перед властями стоит задача до 2018 года сократить официальную очередь в ПНИ — это снизит социальную напряженность. И в этом вопросе частники могут государству помочь.

Преимущества привлечения частного бизнеса и НКО в государственную сферу соцуслуг очевидны, и законодательство тут на стороне третьего сектора. С 2015 года в каждом регионе действует государственный реестр поставщиков социальных услуг, в который помимо государственных учреждений могут входить НКО и коммерческие организации. Попав в реестр, они могут выполнять госзаказ наравне с государственными ПНИ или домами престарелых. По федеральному закону о соцобслуживании (ФЗ N442) любой пожилой человек, нуждающийся в размещении в доме престарелых, может сам выбрать, куда ему идти: в частный пансионат или государственный интернат. Органы соцзащиты обязаны направить его туда, куда он хочет. За этим человеком в учреждение придут и государственные деньги.

Однако на практике региональные чиновники затрудняют вхождение в реестр представителей третьего сектора, говорит Ахметели. Многие государственные интернаты не выдерживают конкуренции с частными, а значит, госфинансирование будет перераспределяться в пользу частников. Возможно, это невыгодно региональным чиновникам, включенным в коррупционные схемы вокруг больших социальных учреждений. Финансирование любого ПНИ строится по принципу: 60% — расходы на содержание гражданина и его обслуживание, еще 40% — капитальные расходы. В частном секторе капитальные расходы включены в общую стоимость обслуживания, то есть в те самые 2 тыс. руб. в сутки с человека. Таким образом, расходы государства на содержание человека в частном пансионате на 40% меньше, чем в государственном.

Может быть, в улучшении качества жизни нетрудоспособных граждан в социальных стационарах не заинтересовано само государство. "В частном учреждении человек проживет дольше, и денег государство потратит больше",— поясняет Рамаз Ахметели. "Любому пенсионному фонду невыгодно, чтобы человек доживал до пенсии,— в свою очередь, отмечает Анна Хотинская.— Да, мы понимаем, что государству невыгодно, чтобы человек жил до 90 лет. Но оно обязано заботиться о своих гражданах. Это и вопрос имиджа тоже: о государстве можно судить по тому, как в нем живут старики, дети, паллиативные больные".

Алексей Сиднев, напротив, считает, что улучшение качества жизни нетрудоспособных пенсионеров экономически целесообразно хотя бы потому, что работающие граждане будут знать, что в старости их не выбросят на помойку, и не станут думать об эмиграции; люди смогут более эффективно работать, если их старики окажутся в хороших условиях и под присмотром.

В стране также формируется общественный запрос на реформы психоневрологических интернатов и государственных домов престарелых, которые от ПНИ мало чем отличаются. "ПНИ — это тюрьма. Оттуда надо выводить максимально возможное количество людей: сирот, которых не научили жить самостоятельно, инвалидов, которых родные сдали, потому что им надо работать, а в районе нет центров дневной занятости. И пожилым людям с деменцией там нечего делать. Но чтобы начать этот процесс, нужно расширять реестр поставщиков социальных услуг за счет НКО и частных предпринимателей. Как только это произойдет, интернаты начнут разгружаться,— говорит Сиднев.— В Санкт-Петербурге есть хорошая частная компания, которая предоставляет стационарные услуги для пожилых людей. Как только люди узнали, что туда можно определить пожилых родственников за госбюджет, сразу создалась очередь на 600 человек. Люди хотят жить в хороших условиях. Они не хотят в ПНИ. Им просто не дают выбора. А как только выбор появится, проблема решится сама собой. В цивилизованных странах мира частный бизнес и НКО давно вовлечены в государственную сферу соцуслуг".

И Алексей Сиднев, и Рамаз Ахметели говорят о том, что в развитых европейских странах в сфере социальных услуг произошло разграничение ответственности: государство контролирует только исполнение услуг, а сами услуги оказывают некоммерческие или коммерческие организации. В России в государственной системе интернатов заказчиком услуг, их поставщиком и контролером остается государство. Сегодняшние попытки общественных организаций мониторить качество услуг и соблюдение прав граждан в государственных учреждениях наталкиваются на сопротивление местных чиновников.

Минувшим летом министр труда РФ Максим Топилин заявил о начале преобразований в системе психоневрологических интернатов, а в Москве такая реформа и вовсе уже стартовала. Однако заметных улучшений в жизни жителей ПНИ пока не произошло, и это неудивительно: пока в сфере оказания социальных услуг не будет разделения ответственности между заказчиком, исполнителем и контролером, реформа в ней вряд ли возможна.