«Движением вверх» следовало бы назвать не только один из самых успешных фильмов Владимира Машкова, но и всю его карьеру: он прошел путь от криминальных персонажей до банкира в картине «миллиард» (в прокате с 18 апреля), от декоратора во МХАТе до худрука Московского театра Олега Табакова («Табакерки»). GQ встретился с одним из самых харизматичных российских актеров.
«Решили меня в гламур окунуть? – Владимир Машков пару минут придирчиво изучает план съемки и уже более спокойно разрешает: – Ладно, давайте, делайте свои картинки». Артист педантично выполняет все команды прошедшего тест на прочность фотографа: переодевается, замахивается в камеру клюшкой для гольфа. На сегвее с книжкой в руках он разъезжает уже с явным удовольствием. Потом взгромождается на стул напротив меня и с готовностью отвечает на вопросы. «Персонажи у меня всегда были сомнительные – в девяностые первыми фильмами, благодаря которым меня узнали, были «Лимита» и «Подмосковные вечера». Потом был Толян из «Вора» – человек, живущий в системе «понятий» о мире». Машков поворачивает голову и смотрит в окно гигантского пустого пентхауса на Мосфильмовской, из которого виднеется одна из главных российских киностудий. Он будто обращается к ней: «Знаете, в 1997-м, когда мы снимали «Вора», на «Мосфильме» везде бегали крысы, все было в запустении... Я рад, что застал несколько эпох, прошел с ними рука об руку». Киностудия обиженно молчит.
Повод для нашей встречи – криминальная комедия Романа Прыгунова «Миллиард». Для нее Машков превратился во влиятельного банкира Матвея Левина (библейские аллюзии оставим киноведам), который вынужден ограбить собственный банк при поддержке подросших внебрачных детей. «Я рос в семье актера театра кукол, так что о накоплениях, дачах и автомобилях речи не шло, – обрывает артист мои попытки поговорить об отношениях с капиталом. – Если деньги были – они тратились. Накопления даже вызывали некоторую неловкость. Зависимости от денег у меня нет. Конечно, они нужны, но это не самоцель». В образе миллиардера Левина Машкова, как ни странно, привлек антропологический аспект: «В нас заложен инстинкт альтруизма – это биология. Мне было интересно, как человек начинает – хотя бы временно – испытывать потребность помочь другому».
Моя первая встреча с народным артистом произошла около пяти лет назад на крыльце здания на юге Москвы, где Павел Лунгин снимал свой ремейк «Родины». Ожидая интервью с режиссером на крыльце под августовским солнцем, я услышал за спиной бодрую, сдобренную хохотом и матерком речь – поджарый Машков с сигаретой в зубах рассказывал коллегам между дублями что-то очень веселое. Вторая встреча состоялась полтора года назад в Хиве, где проходили съемки сериала Карена Оганесяна «Медное солнце». Здесь в Машкове уже было куда меньше опасной удали: усы-щетка, аккуратно зачесанные волосы, мундир, подобающий его герою – руководителю военного оркестра по фамилии Карякин. Там же я впервые услышал ключевое в машковской системе координат словечко «подселенец» – так он называет очередную роль, каждый новый свой образ.
«Я был в разных странах, работал с разными режиссерами. Голливуд подарил мне пословицу: «Ты хорош ровно настолько, насколько хороша твоя последняя роль». В этом творческом кредо сосредоточен машковский принцип растворения в роли. Очевидно, именно поэтому сейчас он меньше всего напоминает лощеного банкира Левина: впалые щеки, длинные волосы, густая борода, которая словно подчеркивает красоту зрелого возраста, не столь частую для русского мужчины. «Мой внешний вид всегда зависит от того, кого я играю в данный момент. И в перерывах между ролями я обрастаю – волосы и бороду можно сбрить в любой момент, а они могут пригодиться. Никогда не клею бороду – мешает. А сейчас вы меня видите в образе Абрама Ильича Шварца».
Шварц – герой «Матросской тишины» по пьесе Александра Галича, первой постановки, которую актер осуществил на посту худрука «Табакерки». В этот театр Машков вернулся после двадцатилетнего «творческого отпуска». Именно в «Матросской тишине» молодой артист Машков сыграл свою первую главную роль – того же Абрама Шварца. Кинорежиссерский дебют Владимира Львовича – фильм «Папа» – сделан на том же материале и посвящен не только родному отцу, но и Олегу Табакову. «Я сейчас достиг возраста Абрама Ильича и знаю о нем все. Спектакль тоже поменялся – теперь он не о смерти, а о вечной жизни».
Разговоры о театре не на шутку увлекают моего визави; похоже, для него обязанности худрука сегодня самое важное. И неудивительно.
Спустя несколько дней после нашей встречи артист наведет шороху, заявив в телеэфире, что завязывает с кино.
Говорит он об этом и мне – не зарекаясь, разумеется, от возвращения (не волнуйтесь). Руководство театром для Машкова действительно важно: тут не только преемственность по отношению к великому педагогу, но и надежный способ одним махом перечеркнуть сразу всех своих «сомнительных персонажей» из прошлого.
Свое нынешнее положение Машков рисует с поистине античным размахом, апеллируя при этом к предшественнику: «Поверьте, Табаков действовал до последнего. Я думал, что он вечен. Палыч попадал в сложные ситуации, в двадцать с небольшим у него был инфаркт, но он выкарабкался. Он гладиатор, который продолжал бой, если ранение не смертельно». Сам Машков прямо говорит, что продолжает гладиаторские традиции и насаждает их в прикрепленной к театру актерской школе. Летом новый худрук стал героем интернета после интервью каналу «Культура», где с внезапным, оглушительным энтузиазмом пообещал учить студентов анатомии, воинским ритуалам и даже НЛП. По его замыслу, при помощи этих дисциплин начинающие артисты подчинят себе тело и научатся находить «кнопки» своего актерского аппарата. Пример виртуозного владения собственным аппаратом Машков подает и сам, отмечая, что не растерялся, когда на съемке ему выдали леворукую клюшку: «Я могу и так!»
Никакого радикального ноу-хау в своей методике сам Машков не видит, считая ее естественным продолжением системы Станиславского. «Физическое и духовное в нашей профессии очень близко. Если твое тело тебе не подчиняется, то ты не сможешь находиться несколько часов в нужном состоянии». Становится понятно, что своими мягкими, но точными жестами, уверенным и ровным звучанием голоса актер подчиняет не только свое, но и тело собеседника. Мне остается только слушать и покорно кивать, наблюдая, как этот гладиатор проводит напоследок свой коронный прием, прибегая к обезоруживающей откровенности: «Знаете, я много раз думал, что после определенных событий мне уже ничего не страшно. Но каждый следующий день несет новый вызов».
0
