В истории Гражданской войны в России май 1918-го занимает особое место. Вспыхнувший тогда в Челябинске мятеж Чехословацкого корпуса буквально за пару месяцев «поджег» всю страну, перекинувшись на Поволжье, Урал, Сибирь и Дальний Восток. Едва созданные части Красной армии столкновений с самой организованной на тот момент военной силой в России не выдерживали, «триумфальное шествие советской власти» на гигантских просторах рухнувшей империи было приостановлено штыками иностранных легионеров. На каком-то этапе сам исход «красно-белого» противостояния на одной шестой части суши зависел от того, за кого сыграют или не сыграют чешские дивизии, пробивавшиеся в эшелонах с запада на восток России по ключевым транспортным артериям. Откуда взялась эта «третья сила», что она натворила у нас и куда в итоге делась? «Огонек» присмотрелся к событиям столетней давности.
В телеграмме наркомвоенмора Льва Троцкого от 25 мая 1918 года и век спустя чувствуешь пульс истории. Ощутите: «Все советы по железной дороге обязаны под страхом тяжкой ответственности разоружить чехословаков. Каждый чехословак, который будет найден вооруженным на железнодорожных линиях, должен быть расстрелян на месте...»
Вот он, спусковой крючок: чехословацкие легионеры (так именовали добровольцев, готовых сражаться за Антанту, но державших в голове независимую Чехословакию.— «О») в одночасье превратились в белочехов и врагов новой власти. А в набиравшей силу Гражданской войне открылся растянувшийся на тысячу километров новый фронт.
Телеграмма Троцкого хорошо известна и часто цитируется. О реакции на нее противостоящей стороны известно меньше. Между тем чешская сторона восприняла шаг Троцкого как вероломство, ведь 6 марта 1918 года между большевиками и Национальным чехословацким советом был подписан Пензенский договор, которым легионерам гарантировался проезд через Сибирь до Владивостока и оттуда отправка во Францию. «Чехословаки продвигаются не как боевые единицы, а как группа свободных граждан, берущих с собой известное количество оружия для своей самозащиты от покушений со стороны контрреволюционеров… Совет народных комиссаров готов оказать им всякое содействие на территории России при условии их честной и искренней лояльности…» — указывалось в правительственном документе.
«Повелители Сибири»
Как нередко бывает, роковой поворот истории был задан случайно — незначительным, как поначалу казалось, «челябинским эпизодом». Дело было так.
14 мая навстречу эшелонам 3-го и 6-го стрелковых чехословацких полков, которые ехали на восток, двигались вагоны, заполненные военнопленными венграми, немцами и румынами. Правильнее будет сказать, правда, не ехали, а тащились (по воспоминаниям чехов, из сострадания легионеры даже делились на ходу табачком и припасами с пленными в теплушках). И вдруг из идущего в противоход чешскому составу вагона вылетает кусок металла (возможно, ножка от буржуйки) и серьезно ранит чеха Духачека. Этой искры хватило: рассвирепевшие чехословаки в поисках обидчика перехватывают и потрошат «инородный» состав, устраивают суд Линча. Власть в Челябинске (она была в это время в руках советов) реагирует согласно обстоятельствам: арестованы 10 зачинщиков…
Этот «камешек» и привел лавину в движение. 17 мая чехословаки освобождают товарищей и заодно захватывают город. Троцкий пытается надавить на командование взбунтовавшихся «союзников» через Антанту, но тщетно — события все дальше разводят Чехословацкий корпус с «комиссарской властью» (иногда до полной лютости): если в первые месяцы мятежа схваченных большевиков чехословаки «сортируют» (русских часто отпускают, зато влившихся в русскую революцию немцев и венгров поголовно расстреливают), то уже к осени все чаще и в разных местах ставят к стенке всех — без разбора.
Мятеж распространялся как пожар: 30 мая 1918 года чехословаки захватили Пензу и Сызрань, 8 июня — Самару, 23 июня — Уфу, 25 июля вошли в Екатеринбург (спустя всего неделю после расстрела царской семьи). 6 августа вместе с белыми частями взяли Казань, где в тот момент хранился золотой запас Российской империи.
В течение лета 1918 года 40-тысячный Чехословацкий корпус берет под контроль Среднее Поволжье, юг Сибири, Северный Казахстан и даже северо-восток Китая (территорию вокруг Транссибирской железнодорожной магистрали).
Сопротивляться им на окраинах бывшей империи, по сути, было тогда некому: после разгрома армии Центросибири (руководящего органа советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке) другой организованной военной силы на обширных территориях в это время не существовало.
Понятно, что такой впечатляющий военный успех — фактор временный, поскольку имеющимися силами удержать ситуацию надолго легионеры не могли. Но время было особое — брошенная на чашу весов чешская «гирька» решала многое. Вот и получилось: от настроений и устремлений чужих для России людей (сведенных в полки и дивизии не существовавшего еще государства), зависела ее судьба.
«Временно русские»
Откуда же в революционной России взялось столько западных славян, чтобы создать армию, даже раньше державы? Считать надо с XIX века — в поисках лучшей доли в Российскую империю переселилось немало выходцев из обнищавшей Богемии. Покидая Австрийскую империю, они селились на Волыни и на Кавказе — проекту покровительствовали ученые мужи из близких ко двору славянофильских кружков Москвы и Петербурга. В итоге к началу Первой мировой чехословацкое землячество в Российской империи состояло из примерно 60 тысяч чехов и 2 тысяч словаков. В основном это были средние слои — торговцы, учителя, ремесленники, музыканты, художники, врачи, которые помнили о корнях, организуя общества имени Яна Амоса Коменского и Яна Гуса. Во вспыхнувшей мировой войне, столкнувшей Австро-Венгрию и Россию, этнические чехи увидели шанс на обретение своего государства. И устремились в ряды русской армии.
В декабре 1914-го Министерство внутренних дел утвердило устав Союза чешских обществ в России, в котором среди заявленных целей была и такая: создание «чешской дружины добровольцев». В феврале 1915-го на Первом съезде Союза чешских обществ было принято специальное решение на этот счет, а в марте Союз чешских обществ обратился в Совет министров Российской империи с новой просьбой — разрешить сформировать помимо дружины еще и «чешское войско» из военнопленных, счет которым шел на десятки тысяч (к слову, чехословацкие центры к тому времени действовали в ряде крупных городов Российской империи — помимо Петрограда и Москвы, в Киеве, Харькове, Баку). Царское командование формировать из «чехословаков» самостоятельные воинские подразделения опасалось, но добровольцы Чешской дружины, прекрасно владеющие чешским и немецким языками, активно использовались на фронте в качестве разведчиков. Действовали и в австрийском тылу, проникнув даже в кадры австрийского Генштаба.
Организационный «перелом», после которого чешские полки и дивизии на российских просторах стали реальным фактором, влияющим на развитие ситуации в стране, случился после Февральской революции. А за фантастическими превращениями малочисленных дружинников и многочисленных военнопленных в грозных легионеров стояла энергия и воля конкретного человека — Томаша Масарика.
Вождь
Обретению Чехословакией независимости и отделению ее от Габсбургской империи Томаш Гарриг Масарик (1850–1937) подчинил всю свою жизнь. Ныне вполне солидные чешские исследования утверждают: все неспроста — он был не кем иным, как незаконнорожденным сыном императора Австро-Венгрии Франца Иосифа, который в 1849 году «оказался» в том же моравском городке, что и фрау Кропачек, будущая пани Масарик. Чтобы снять все сомнения, достаточно было бы одного теста ДНК сегодня, но правнучка чехословацкого президента наложила запрет — не нужно, мол, историю переписывать. А уже написанная, официальная, звучит так: кухарка Кропачек вышла замуж за кучера Масарика, сын Томаш родился через шесть месяцев после свадьбы…
Сын кухарки оказался человеком незаурядным: научил отца-кучера грамоте, окончил в Вене гимназию и университет, сделал карьеру в науке, удачно женился (его избранницей стала Шарлотте Гарриг, дочь богатого коммерсанта из старинной семьи французских гугенотов, перебравшихся в США, ее фамилию он взял как второе имя). Преуспел и в политике — в 1890-м присоединился к младочехам, с ходу избрался в австрийский рейхсрат.
Там выходец из семьи немки и словака становится горячим чешским патриотом, много пишет «об исторической миссии чешского народа». А с началом войны в 1914-м объезжает западных политиков, чтобы увлечь их идеей поддержки чехов и словаков в противовес Австрии. В 1915-м Вена выдает ордер на арест Масарика, он становится политэмигрантом. Но стоит на своем: в меморандуме «Без пяти двенадцать» он указывает, что «пора вплотную задуматься о задачах, которые война позволит выполнить». Задача понятна: война — до полного поражения Австро-Венгрии, которое даст шанс на реализацию «чешской идеи».
В каком виде, самому Масарику поначалу не очень ясно. Но именно в рамках задуманного возникает упомянутая инициатива Союза чешских обществ в 1915-м о формировании «чешского войска» из военнопленных, которых предлагается считать «временно русскими подданными» (к слову, чехи, которые шли на фронт, рисковали: попавших в плен австрийцы вешали как изменников). Любопытная деталь: примерно в это же время чешская делегация передала Николаю II меморандум «с надеждой увидеть свободную и независимую корону святого Вацлава сияющей в лучах короны Романовых». А в мае 1915-го Масарик пишет министру иностранных дел Великобритании Эдуарду Грэю: «Чехия проектируется как монархическое государство. За республику в Чехии ратуют лишь несколько радикальных политиков... Чешский народ — и это необходимо решительно подчеркнуть — является народом полностью русофильским. Русская династия в любой форме была бы наиболее популярной... Чешские политики хотели бы создания чешского королевства в полном согласии с Россией. Желание и намерение России будут иметь решающее значение».
Вся эта бурная активность чешской политэмиграции на востоке и на западе, которую, по сути, координирует Масарик, дает плоды: в 1917-м Антанта провозглашает «освобождение чехословаков из-под чужого господства» одной из своих целей в Первой мировой войне. А потом в России происходит Февральская революция, после которой Масарик даже не вспомнит о тех дифирамбах, которые он пел в адрес Романовых…
Февраль в чешском пасьянсе
Россию Масарик знал хорошо. Он изучал страну и язык, печатался, переводился, был знаком с русскими философами, политиками, писателями, включая Льва Толстого, вошел в академические круги, изучал работы славянофилов, написал (по-немецки, правда) труд «Россия и Европа». В предисловии к книге, жанр которой определен как «эссе о духовных течениях в России», Масарик пишет: «Россия — это тоже Европа. Поэтому, противопоставляя Россию и Европу, я сравниваю две эпохи; Европа не чужда России по своей сути, но все же пока еще и не совсем своя». Еще есть такая характеристика: «Русские очень революционны, но уже менее демократичны». И занятный штрих — Масарик приводит рассказы своего словацкого деда о российских войсках, подавлявших в 1849-м венгерское восстание: «Солдаты, грабя дома, прикрывали кресты шапками, чтобы Бог не видел их деяний...»
И все же отречение Николая II застало врасплох будущего чехословацкого президента. Из Англии Масарик спешит в революционный Петроград и в ночь на 16 мая 1917 года сходит на перрон Финляндского вокзала (через два месяца после прибытия туда пломбированного вагона с большевистским десантом).
Падение царизма стало нежданным подарком для чешских борцов за независимость, принеся серьезные дивиденды сразу с двух сторон: западные державы перестали опасаться, что освобожденные народы Центральной и Юго-Восточной Европы окажутся легкой добычей империи Романовых, а в самой России открылись горизонты просто невероятные: со многими членами Временного правительства профессор Масарик знаком лично, и договориться с ними куда проще, чем с имперскими институциями. Именно после Февральской революции чехословацкий легион стал реальностью — при Николае это было нереально, а при Керенском разрозненные части были собраны в полки и дивизии, превратившись в мощную силу.
Об умонастроениях в чешской среде много говорит меморандум Чешско-Словацкого народного войска в России от 7 марта 1917 года: «Происходят великие исторические события. Россия, наша могучая покровительница, свергла иго чуждого ее народу засилья германофилов и на развалинах абсолютизма создала правительство, пользующееся неограниченным доверием самых широких народных слоев. Наше горячее поздравление, наше искреннее приветствие братскому русскому народу шлем мы именем всех чехов и словаков, как находящихся в рядах русской армии, так и работающих в тылу на русскую оборону и еще томящихся в лагерях для военнопленных по вине старого правительства, не сумевшего достаточно использовать эти народные силы… В этот решительный исторический момент мы глубоко преданы России и ее благородным союзникам: Англии, Франции, Италии, Румынии, Сербии, Бельгии, Черногории и Португалии и, опираясь на их высокую помощь и содействие, объявляем Чехию и Словакию независимым государством, представляя мирной конференции точно определить его границы. Мы признаем профессора Масарика временным диктатором самостоятельного государства, Чехии и Словачины, и председательствуемый им Чешско-Словацкий Комитет в Париже временным правительством, которому приносим присягу на верную службу!»
В Петрограде сверхэнергичный для своих 67 лет Масарик развивает кипучую деятельность. Быстро налаживает контакты не только с новой властью, но и с агентами британской разведки, выходит на связь с военными атташе стран-союзников, с главой миссии США — сенатором Рутом. Виртуоз пропаганды, Томаш Масарик днюет и ночует в редакциях петербургских газет, выступает на публичных мероприятиях, клеймит «братание на фронтах» — Россия, убеждает он, должна продолжать войну за свободу «братьев-славян».
Очень скоро профессор-интеллектуал превращается и в командующего, объезжающего чехословацкие воинские части. Не потешные войска, а реальную силу: в начале июля 1917-го они принимают участие в сражении под Зборовом (ныне Тернопольская область Украины) — единственном значимом военном успехе России при Керенском. Это был первый серьезный бой и первый успех сформированного усилиями Масарика Чехословацкого легиона (Зборовское сражение в Чехии отмечается как историческая победа).
Боевое крещение Масарик использовал максимально: его признали «верховным» не только чехословацкие войска, но и российский генералитет — как главу государства: почетный караул, торжественные встречи и обращение «господин президент». И это при том что формально страны Чехословакии еще не существовало! А войска несуществующей страны наращивали мощь: после февраля в России формируется восемь чехословацких дивизий, три кавалерийские, несколько артиллерийских. Горячий поклонник воздухоплавания, Масарик даже учреждает летную школу — эти воздушные силы потом будут поддерживать перемещение легионеров по Транссибу. Следит, чтобы у каждого полка была полковая музыка, занимается и назначением командного состава.
Итог: к концу 1917-го 40 тысяч вооруженных и обученных чехословаков становятся самой крупной, наиболее организованной и единственной реально боеспособной силой внутри России. Да еще с мощным мобилизационным ресурсом — более 60 тысяч в лагерях военнопленных…
Игры с большевиками
Масарик извлекал дивиденды из переменчивой политической ситуации в России, но в ее политическую игру, преследуя сверхзадачу, старался не лезть: у чехословаков своя программа действий и цели, симпатии — на стороне союзников по Антанте, во внутренние разборки в «стране пребывания» не вмешиваемся. Меняющиеся обстоятельства, однако, неумолимо заставляли «занимать сторону».
После Октябрьского переворота чехословацкие части оставались там, где и были,— держали участки на Западном фронте. Но в ноябре 1917-го были вынуждены заняться не немцами на передовой, а революционерами в тылу — 1-я дивизия (3-й полк имени короля Иржи из Подебрад) заняла Киев, подавив там большевистские волнения, грозившие обвалить фронт. Но уже в марте 1918-го чехословаки сдерживают наступление немцев, выступающих на стороне украинской Центральной рады, в районе Чернигова, формально на стороне большевиков — поддерживая дивизию Сиверса, мешая германским частям форсировать Десну и захватить Бахмачский железнодорожный узел.
По сути, впрочем, бьются прежде всего за себя: это дает возможность вывести по железной дороге чехословацкие эшелоны с запада в направлении Челябинска и Пензы. Начштаба 2-й дивизии Чехословацкого корпуса Борис Ушаков (он через несколько месяцев погибнет в Бурятии и посмертно получит Георгия от Колчака) свидетельствует: «Чешские войска могли и дальше удерживать Бахмач. Но перед командованием арьергарда была поставлена задача: вывести войска с наименьшими потерями, погрузить и отправить из Бахмача на соединение с остальными частями корпуса».
Это отражение «новой реальности», наступившей после подписания большевиками Брест-Литовского сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией: Россия рвет связи с Антантой, по факту выходит из войны, большевики провозглашают курс на вывод из России всех иностранных войск, в том числе чехословаков, которые официально считались частью французских вооруженных сил. По изначальному плану эвакуация чешских легионов должна была идти через Архангельск и Мурманск с последующей переправой во Францию, но с севера России смогли выйти лишь два морских транспорта — они вывезли 2 тысячи человек, которые ждали этого на берегу Белого моря четыре месяца в голоде и холоде.
Масарик в итоге от «северного маршрута» отказывается и принимает (по согласованию с большевиками — упомянутое уже пензенское соглашение) другое решение: выводить легионеров по Транссибу. Сам он на санитарном поезде выезжает на магистраль, чтобы уже в мае с британским паспортом отбыть в США (где 28 октября 1918 года и провозгласит независимость Чехословакии).
Эшелоны с легионерами потянулись через всю Россию на восток, но тут и случился «челябинский инцидент», за которым последовал мятеж. Задача уйти из революционной России оказалась совсем не простой — куда проще было в ней увязнуть. Успех мятежа летом 1918-го обеспечил чешскому легиону уникальное положение, и многие пытались на этом сыграть. Среди игроков — страны Антанты, большевики, антибольшевистские силы разного разлива, правительство только что созданной Чехословакии.
В ноябре 1918-го от Чичерина в Прагу летит телеграмма: большевики заверяют власти молодой страны, что «воюют лишь в защиту революции» и готовы позволить чехословацким силам беспрепятственно вернуться на родину. Масарик поначалу готов заключить подобное соглашение, но позже решает — разумеется, по договоренности с Антантой — попридержать чехословацкие части в России. 14 ноября 1918 года он издает приказ: корпусу оставаться в Сибири, поскольку «это усилит позиции нашего народа на мирной конференции» (речь о Парижской мирной конференции, которая утвердит европейские границы до начала Второй мировой). Путешествие чехословаков до Владивостока, таким образом, затянется до 1920 года. А о роли чехословацких легионеров в Гражданской войне спорят до сих пор.
Транссиб как плацдарм
У себя на родине солдаты, прошедшие по холодной и воюющей Сибири,— фигуры эпического масштаба. В Чешской республике им посвящают мемориалы, музеи и конференции, издают книги; оборудован даже исторический «легиовагон» (Чехия уже и в Сибири установила несколько памятников, намерена открыть новые).
В России же к белочехам относятся сдержанно, если не сказать, враждебно: жива память о жестокостях — как реальных, так и мнимых, в чем до сих пор слышны отголоски пропаганды времен Гражданской войны. Но кое-что оспаривать трудно. Например, то, что Транссиб почти на три года оказался блокирован чехословацкими эшелонами, что не только затрудняло коммуникации красным и белым, воюющим друг с другом, но и делало невозможным передвижение сотен тысяч людей, бежавших от ужасов гражданской смуты.
На этот счет есть разные свидетельства. Например, уже в 1918 году бывший начштаба Верховного главнокомандующего царской армии, генерал от инфантерии Михаил Алексеев говорил видному чешскому деятелю Йозефу Дюриху, что русские никак не ожидали от чехов невмешательства в судьбоносный для России момент, когда судьба страны могла сложиться иначе, если бы чехословаки влились в ряды Добровольческой армии на Дону. «Продали славянство, продали!..»— повторял не раз Алексеев.
А вот фрагмент воспоминаний полковника армии Колчака Александра Котомкина о положении в 1919-м: «Железная дорога была безвыходно закупорена. Стояли лютые морозы. Сзади накатывалась огненным валом регулярная Красная армия. По сторонам лежала бесконечная холодная сибирская тайга, в которой не разыскать ни крова, ни пищи. Замерзавшие беженцы, кто поздоровее, выходили из вагонов и шли на восток, шли, пока были сильны, а раненые, больные, матери с детьми беспомощно оставались замерзать».
Газета «Дело России» (№ 14, 1920) рассказывала: «Главными, если не единственными виновниками этого ужаса были чехи. Вместо того чтобы пропустить эшелоны с беженцами и санитарные поезда, чехи силою стали отбирать у них паровозы, согнали все целые паровозы на свои участки и задерживали все следовавшие на запад. Благодаря такому самоуправству весь западный участок железной дороги был поставлен в безвыходное положение. Более пятидесяти процентов имеющегося в руках чехов подвижного состава было занято под запасы и товары, правдами и неправдами приобретенные ими на Урале, на Волге и в Сибири. Тысячи русских граждан, женщин и детей были обречены на гибель ради этого проклятого движимого имущества чехов».
Политические установки чехословаков при этом были «разноцветными»: то временные союзники белых, то партнеры эсеров (в чешском эшелоне бежала от большевиков «бабушка русской революции» — Екатерина Брешко-Брешковская), то участники сделок с большевиками.
Самая позорная хорошо известна: платой за отход легионеров стала выдача в январе 1920 года иркутскому Политцентру адмирала Александра Колчака. По легенде, последними словами адмирала перед расстрелом были: «Спасибо вам, чехособаки!»
Подводя черту
Эвакуация Чехословацкого корпуса во Владивосток была основной задачей представителя Высшего межсоюзного командования и главнокомандующего союзными войсками в Сибири и на Дальнем Востоке французского генерала Мориса Жанена, который войдет в историю как «генерал без чести» — именно он санкционировал выдачу Колчака эсеровскому Политцентру. Впрочем, на Дальнем Востоке от лица союзников чехословаков поддерживали не только французы, но и англичане и даже китайцы — их численность была символической, но достаточной для международного представительства. А, скажем, при захвате железнодорожных узлов у Владивостока и в боях на Уссури чехам помогли японские подразделения…
И вот, наконец, берег Тихого океана. Эвакуация корпуса на финишном отрезке велась двумя путями. Первый — из Владивостока морскими транспортами в США и Канаду, потом на поездах с Западного на Восточное побережье и далее морем в Европу. Или же по южному маршруту: Япония, Гонконг, Цейлон, Суэцкий канал и далее Италия — Триест. Шла эвакуация полтора года — с января 1919-го по сентябрь 1920-го. Было отправлено 36 кораблей.
Легионеров ждала страна, за которую они воевали в России,— независимая Чехословакия. Ее войска уже в ноябре 1918-го заняли Судетскую область, а в 1919-м отбили у поляков Тешин. Солидным довеском стала и Подкарпатская Русь — ныне территория украинского Закарпатья.
Вырвавшись из имперских объятий, республика азартно включилась в игры, которые вела Европа между двумя войнами, и Прага жестоко поплатится за это потом. А тогда все выглядело иначе: Чехословакия быстро превращалась в солидную буржуазную республику — по меркам 1920-х одно из самых либеральных государств мира. В ней были партии любых оттенков, в том числе и коммунистическая, не скрываясь, действовали даже масоны.
Что касается отца-основателя, то Томаш Гарриг Масарик навечно вписал свое имя в историю. Четырежды становился президентом республики — граждане не видели никого другого на этом посту, причем с 1920 года срок президентского правления составлял семь лет. Кресло главы республики он покинет уже 85-летним, за два года до кончины. «Президент-освободитель», «Отец нации» умрет в 1937-м на вершине славы: не увидев мюнхенского позора, который перечеркнет все его свершения…
0
75.00
