ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Sept. 17, 2018

— Иными словами, когда мы берем в руки деньги, в нас начинают говорить инстинкты?

— Не инстинкты в прямом смысле слова, но многие наши экономические модели и решения сформировались путем естественного отбора, как некий ответ на необходимость выжить в тех или иных условиях. Иначе бы мы не обнаруживали у обезьян-капуцинов такой же реакции, например, на экономическую несправедливость, какую демонстрируют люди. И это при том что с капуцинами Homo sapiens «разошелся» 30 млн лет назад. Оказывается, несправедливость — чувство, присущее не только людям. Для экономистов до сих пор является загадкой такая реакция людей на несправедливость. И в самом деле почему, например, россияне в большинстве своем считают нынешнюю пенсионную реформу несправедливой, тогда как власть с цифрами на руках доказывает, что это решение — оптимальное? И уж совсем иррациональным с точки зрения экономики выглядит желание людей наказать окружающих за несправедливость.

— Что же в нем иррационального?

— То, что оно частенько идет в ущерб выгоде,— для экономики вещь неприемлемая. Проводили такую игру (среди людей): один игрок получал некую сумму, которую мог произвольно разделить между собой и вторым игроком, а второй мог согласиться с таким решением или нет. В случае согласия игроки получали деньги согласно произведенному дележу, а в случае отказа обе стороны оставались ни с чем. Экономическая теория говорит, что второй игрок обязан был бы согласиться с любой суммой, хоть с 1 рублем, потому что это выгодно — это ведь больше нуля. Но в жизни люди часто отказываются признать дележ, если предлагаемая им доля меньше 25–30 процентов. Люди реагируют на несправедливость: так пусть же ничего никому не достанется!

— А животные?

— То же самое! Ситуация такая: двум капуцинам в двух разных клетках исследователи предлагали «купить» за эквивалент денег что-то из еды. При этом первому капуцину давали за «монетку» огурец, а второму — виноград (одно из любимых лакомств обезьян). Первый капуцин весьма эмоционально реагировал на несправедливое, по его мнению, предложение — кидался огурцом. То есть делал то же, что и люди,— оказывался в итоге ни с чем, лишь бы заявить протест. Сегодня нейробиологи знают, что мозг человека заточен на то, чтобы обнаружить несправедливость (один участок мозга), испытать эмпатию по отношению к тому, к кому несправедливость была проявлена (другой участок), а есть еще и третий — в лобных долях,— который выбирает наказание для нарушителей принципа справедливости. И мы изучаем последовательность реакций мозга в каждом из случаев. Можно сказать, анализируем этапы процесса принятия решения и способны влиять на каждый из них. Например, сделать так, чтобы человек согласился с несправедливым решением.

— Это как?

— Можно воздействовать на лобные доли мозга транскраниальным магнитным стимулятором — это временно уменьшит неприятие несправедливости и, как следствие, человек согласится на несправедливое предложение.

— Хорошо, что уровень развития техники не позволяет еще пока массово зомбировать общество...

— Мне нравится сериал «Черное зеркало», большинство эпизодов которого так или иначе посвящены тому, куда нас могут завести современные технологии, связанные с нашим мозгом. Но меня успокаивает, что до реализации подавляющего большинства концепций еще далеко — десятки, если не сотни лет. В той же нейробиологии, несмотря на прорыв последних лет, сделано еще пока очень мало. Нет главного: разобравшись с отдельными областями мозга, мы так и не поняли, как этот сложнейший природный «компьютер» работает в целом. Но наука не стоит на месте, поэтому общество уже сегодня пытается защититься от возможной угрозы в будущем, устанавливая пределы применения новейших технологий.

— Вот только удастся ли удержать джинна в бутылке? И вообще, при чем тут несправедливость и экономика?

— Это только кажется, что экономика — это рацио и холодный расчет, что на бирже правят бал математические алгоритмы. В реальности экономика не может существовать без... доверия! Без него не будет кредитов, инвестиций, совместных проектов, компаний. То, что сейчас происходит с рублем и как выводятся деньги из гособлигаций,— это показатель падения доверия к государству, власти. Я лично знаю нескольких влиятельных экономистов, которые согласны с диагнозом: одна из основных проблем отечественной экономики сегодня — тотальный кризис доверия. Он, например, легко объясняет такой ненормальный рост цен на почти все группы товаров: когда нет доверия, каждый из участников товарной цепочки закладывает в цену все свои риски.

— Но на Западе тоже есть риски...

— Вот только доверия побольше — и к государству, и к соседям, и к экономической политике. Впрочем, на доверие влияют многие факторы, например социальные. Оказывают свое воздействие и гормоны. Точнее, гормон окситоцин, который еще называют гормоном любви и доверия. Он помогает наладить связь между матерью и ребенком, подавляя активность в области мозга, ответственную за страхи и риски,— подавляет активность «миндалины». Эта же область мешает человеку принять то или иное инвестиционное решение, расстаться с деньгами.

Результаты исследований по окситоцину показали, что доверие в экономике — это в первую очередь биологический фактор.

Нейроэкономист Пол Зак даже провел серию экспериментов, позволившую ему утверждать, что если человеку вспрыснуть окситоцин в нос, то он охотнее вкладывает деньги.

— За чем же дело встало? Достаточно распылить окситоцин в супермаркетах...

— Мои студенты пытались это сделать, но эффекта не достигли: чтобы окситоцин сработал, нужна его изрядная концентрация, что-то наподобие тумана в хамаме, к тому же в больших дозах он небезопасен для здоровья. Словом, манипулировать финансово-экономическими решениями людей таким путем трудно и затратно. Нужен другой способ. Необходимо научиться предсказывать результат принятия решения. Чем мы, нейроэкономисты, собственно, и занимаемся.

— Но одного доверия для развития экономики явно недостаточно...

— Помимо доверия для экономики важна также кооперация. Длительное время считалось, что на сотрудничество способны только люди, но это не так. Проводили такой эксперимент: два капуцина в двух разных клетках, у одного — заточенный камень, у другого — банка с орехами, запечатанная сверху пастой, которую способен пробить камень. Довольно скоро первый капуцин передает в клетку к собрату камень и сопереживает, видя, как тот с его помощью открывает банку. Второй потом поделился с ним орехом. Мы рождаемся с желанием помогать другому — и животные, и люди. Обезьяны, к слову, демонстрируют способность понимать, что нужно другому существу, а такое понимание — необходимое условие для экономического обмена. Шимпанзе вообще укомплектованы для базовой финансовой активности.

— Насколько принятие решений животными похоже на то, что мы наблюдаем у бизнесменов и потребителей?

— Очень похоже. Обезьяны способны производить сознательный выбор продукта. В экспериментах им устраивали своего рода «рынки»: предлагали за пластиковые «деньги» «купить» товар. Если он был равноценный, животное брало тот, что на данный момент больше хотелось, но, если давали скидку и за одну «монетку» предлагали два кусочка, обезьяна поступала, как потребитель в супермаркете,— хватала товар со скидкой.

— Ну это обезьяны — приматы, родственники человека...

— Хорошо. Ученый из Швейцарии Радован Бшари проводил исследования с рыбками-чистильщиками в Красном море. Эти рыбки поедают омертвевшую кожу и эктопаразитов у других рыб. Вот это бизнес! К чистильщикам частенько стоит очередь из рыб, постоянно «обслуживающихся» у них, и из так называемых «путешественников», меняющих «сервисные центры». Так вот чистильщик в первую очередь обслужит «путешественника», нежели «резидента» (последние никуда не денутся), а обманывая время от времени «клиентов» (питаясь не только омертвевшей, но и здоровой кожей), чистильщик никогда не рискнет так поступить с хищной рыбой. И вы скажете, что эта рыба ничего не напоминает? Теперь относительно цен в животном мире. Детеныш бабуина обладает в глазах любого бабуина такой же неотразимостью, как плюшевый мишка для наших детей. За то, чтобы поиграть с малышом, бабуин готов «заплатить» грумингом (процесс вычесывания шерсти.—«О») их матери. Количество груминга напрямую зависит от числа детенышей в стае: чем их больше, тем груминга меньше. Все, как в мире большой экономики: спрос определяет предложение и чем выше конкуренция, тем ниже цена. Все эти исследования показывают, что у экономических отношений человека есть биологическая и эволюционная основы. Обезьяны, с которыми люди разошлись 5–30 млн лет назад, демонстрируют сходные с нашими реакции на изменение цены и формирование предпочтений. Они, как и люди, испытывают «эффект владения» и избегают потерь.

— Что это значит?

— Замечали, что человеку сложно отказаться от вещей, которые он считает своими? Мы годами храним их, забивая антресоли, кладовки, чемоданы, потому что они имеют для нас какую-то особую ценность уже по факту принадлежности нам. То же и у обезьян: если капуцину дать горсть семечек и предложить потом обменяться на что-то равноценное по величине и объему, он откажется и согласится, только если предмет обмена будет существенно более ценным, чем его семечки. Другой пример. Давно доказано, что люди не любят потерь, поэтому крайне важно, как подать информацию. Можно ворваться в офис к начальнику и прокричать, что «если решение не будет принято, то 40 процентов сотрудников придется уволить», а можно заявить, что «если ничего не сделаем, нам удастся сохранить 60 процентов сотрудников». С точки зрения экономики это одно и то же — потеря 40 процентов сотрудников при сохранении 60. Но реакция начальника в зависимости от способа подачи информации будет различна: в первом случае он будет действовать, желая избежать потерь, во втором порадуется тому факту, что большая часть коллектива остается с ним и, не исключено, палец о палец не ударит. И все потому, что при первом и втором сообщении задействуются разные области мозга. Страх потерь — весомый стимул в экономике. Удивляет только, насколько экономически иррациональными могут быть действия людей, опасающихся потерь. Сколько бессмысленных, затратных, но держащихся на плаву проектов мы знаем? Сотни, а, может, и тысячи?.. Некоторые аспекты иррационального поведения человека прослеживаются и у приматов. Отцы — основатели нейроэкономики, Нобелевские лауреаты Вернон Смит и Даниэл Канеман, а также замечательный биолог Пол Глимчер, пришли к выводу, что людская экономика оказалась релевантной поведению обезьян.

— Во всем?

— Практически во всем. Возьмем, к примеру, такой термин, как когнитивный диссонанс (состояние психического дискомфорта, вызванное столкновением в сознании конфликтующих или равных представлений.— «О»). Длительное время считалось, что это исключительно человеческое состояние. Скажем, человек долгое время выбирал, какую машину ему приобрести — Toyota или Nissan, выбрал, например, вторую, но потом в разговорах он будет всячески критиковать первую машину. И все потому, что мозгу трудно смириться со сложным решением. В итоге мы рационализируем свой выбор, когда ругаем отвергнутый автомобиль. У обезьян то же самое: если капуцин выбрал из двух конфеток — синей и зеленой,— например, первую, то он откажется от второй, даже если вновь предложить выбор, например, между зеленой и красной. При этом если бы первичного выбора не было, обезьянка взяла бы красную конфету в 40 процентах случаев, но при наличии первой попытки — в 80 процентах. Типичный потребитель!