Строгая черная форма, размеренные, степенные движения, а главное — бытие, закрытое от посторонних и совсем не похожее на будни обычной молодежи. Студенты, но не простые. Учащиеся духовных академий — люди для светского большинства загадочные. А между тем священник становится массовой профессией. Кто и почему в нее идет? Как стать студентом духовной академии? Чему в ней учат? Каковы карьерные перспективы выпускников? Об этом — специальный репортаж «Вечерней Москвы».
Наша беседа с руководителем академии архиепископом Верейским Евгением начинается с рукопожатия, простого и корректного, затем владыка жестом указывает мне на свободное кресло. Сам он, облаченный в черную рясу, восседает за массивным деревянным столом. Мебель в кабинете ректора резная, солидная, крепкая. Основательная — под стать самой Троице-Сергиевой лавре, на территории которой мы находимся.
— Сразу хочу предупредить, — говорит архиепископ. — Биография у меня простая, самая обычная. Жизни замечательных людей не получится.
Родился владыка в 1957 году в Казахстане. До пострига носил имя Валерия Германовича Решетникова. Отрочество и юность провел в Вятке и с детства был воцерковлен.
Восьмилетка, затем строительный техникум, после — армия. Этот период владыка называет школой терпения и выносливости не только физической, но и духовной.
— Требовалось немалое мужество, чтобы исповедовать свою веру в нелегкой обстановке армейского быта, пронизанного примитивной и навязчивой атеистической пропагандой, не проявляя малодушия или лукавства, — вспоминает архиепископ.
После демобилизации будущий владыка неделю провел у родственников в Сергиевом Посаде. За это время и легендарная лавра, и богослужение самого патриарха Пимена, на котором довелось присутствовать, произвели глубокое, почти мистическое впечатление на верующего молодого человека. Но после службы в армии Валерий пока еще никак не помышлял о службе духовной.
— Поскольку я окончил техникум, была мысль пойти в Политехнический институт, — говорит владыка.
Переломным стало знакомство с митрополитом Вятским и Слободским Хрисанфом.
— Так получилось, что митрополит Хрисанф попал в аварию, и я помогал ему восстанавливаться, — рассказывает архиепископ. — В этот период я углубился в чтение духовных книг. Еще раньше от духовенства я слышал замечания вроде: «Тебе надо поступать в семинарию». В результате митрополит благословил меня, и в 1980 году я поехал в Сергиев Посад поступать.
Ректор не случайно упоминает благословение. Без рекомендации священника поступить в духовную академию невозможно: откажут в приеме документов. По словам владыки, в лавре у него, как у любого другого семинариста, началась новая страница жизни.
— Атмосфера царила совершенно особая, — делится воспоминаниями ректор. — В кругу единомышленников, когда ты изучаешь предметы, столь близкие и дорогие для тебя: литургику, церковную историю, вероучение… И вместе с тем мы прекрасно понимали, что для тех, кто за стеной, мы изгои. Такое было время.
— А кто тогда поступал в духовную семинарию?
— Большинство ребят были, как и я, после армии. Были и 30-летние. Сейчас семинария сильно помолодела. Большая часть студентов приходит сразу после школы.
С началом перестройки студенческий состав семинарии (а это первая ступень академии, по окончании которой учащийся получает звание бакалавра. —«ВМ») заметно повзрослел. Больше половины были люди с высшим образованием. Как говорят в академии, «подтянулась интеллигенция». Сейчас молодежь преобладает.
ПОСТРИГ
Спрашиваю у владыки о постриге: как это было?
— В семинарии о постриге я совершенно не мыслил, осознание пришло уже в академии. Это требует определенной решимости. Прошение подается святейшему патриарху.
— Как прошло для вас ожидание ответа?
— Это период искушений. Хочется или убежать поскорее от всех этих дел, или чтобы все уже поскорее свершилось. И вот что интересно: как только постриг совершился, у меня наступило успокоение. Даже такое, знаете, одухотворенное состояние. Вскоре я был рукоположен во диакона, а затем и во иеромонаха. Эти три момента следовали достаточно быстро, один за другим. И в этом приподнятом духовном состоянии у меня было свое искушение: мне хотелось не учиться, а целиком отдаться служению — настолько это было ново, ярко.
После пострига будущий архиепископ, как того требует обряд, двое суток провел в храме.
— Вот что мне запомнилось. Там при постриге надеваешь черные постригальные тапочки. У меня они были просторные, с запасом. Когда после двух суток я вышел из алтаря, пришел в свою комнату и стал надевать ботинки, они оказались малы — настолько ноги отекли от стояния на коленях.
— Владыка Евгений, когда вы узнали свое монашеское имя?
— На постриге говорят. Заранее имени никто не знает.
— А Евгений какой?
— Епископ Херсонесский, священномученик. В монашество («ученое монашество», подчеркивает ректор. — «ВМ») уходит небольшой процент студентов. Статистика не ведется. В этих стенах шутят: монах — это как Герой Советского Союза. То есть вне таких категорий, как «много» или «мало».
— Несколько человек с курса — уже хорошо, — скажет мне позже пресс-секретарь академии Олег Суханов. — Никто не будет никого специально готовить в монахи — и Господи, помилуй.
Значение этих слов я в полной мере понимаю, лишь когда второкурсник магистратуры иеромонах Афанасий (в миру Даниил Козловский, москвич, сын врача и печатника) вечером того же дня говорит мне, что после принятия пострига три года назад он ни разу не был в кинотеатре.
— Это не подобает монашескому сану?
— Понимаете, в православии нет строгих запретов, — отвечает иеромонах. Говорит он тихо, очень спокойно. — Но нельзя игнорировать законы духовной жизни. Если ты нацелен на то, чтобы внимательно молиться, не отвлекаясь от духовной жизни, то любые лишние впечатления могут этому помешать. Лучше избегать их.
— Мирские соблазны все же одолевают вас?
— Если бы я сказал, что такого не бывает, это было бы ложью. Но я стараюсь бороться с соблазнами.
— До поступления в семинарию у вас была девушка?
— Да, но я уже лет шесть о ней ничего не слышал. Я монашествующий священник, понимаете?
— Вы довольны тем, как складывается ваша жизнь?
Иеромонах практически не раздумывает над ответом:
— Я рад, что она складывается так.
■
После беседы с ректором мы с Олегом Сухановым прогуливаемся по первому этажу академии. Идут занятия, в это время здесь довольно тихо, даже пустынно. С фотографий, которыми увешаны стены, на меня смотрят лаврские старцы. Взгляды их торжественны и печальны. Это настроение передается и мне. Мысленно я обещаю старцам написать хороший материал.
Работу пресс-секретарем академии Суханов совмещает с преподаванием в ней же физической культуры. Это статный, крупный мужчина средних лет, бывший морской офицер, за плечами которого два статусных профильных училища, Нахимовское и Киевское. По пути в столовую он рассказывает мне, как проходит распределение новоиспеченных священников по приходам. В свою речь Суханов время от времени гармонично вплетает любимую присказку «Господи, помилуй».
— Обычно отправляют по месту прибытия, — говорит Олег. — Откуда, мол, приехал — из Архангельска? Ну так, Господи, помилуй, езжай обратно в Архангельск. Бывает, кто-то желает отправиться в миссию куда-нибудь на Дальний Восток, — пожалуйста. Еще есть система запросов от епархий, как правило, дальних. Причем не всегда им нужен именно священник — запрашивают и монахов, и преподавателей. Жильем епархии обеспечивают. Во всяком случае должны.
Мы заглядываем в одну из аудиторий и попадаем на урок иконографии. Молодой преподаватель в подряснике выводит на стену проекцию мозаики из собора святого Марка в Венеции. На вид преподаватель не старше своих студентов.
— Академисты, — шепчет Суханов. — То есть семинарию уже окончили, достаточно взрослые ребята — магистратура.
Мозаику сменяет потускневшая в течение веков византийская фреска, изображающая сотворение мира. Рисунок сопровождается надписями.
— А что за язык? — прищуривается один из студентов.
Вопрос удивляет преподавателя. Он оглядывается на фреску, словно проверяя, не изменилось ли без его ведома письмо на ней. Удостоверившись, что все по-прежнему, отвечает с легкой досадой:
— Греческий же…
ЧЕМУ И КОГО УЧАТ
В расписании занятий — история России, история Церкви, введение в аскетику, введение в Священное писание, литургика (изучение христианского церковного богослужения), гомилетика (искусство красноречия и проповедничества), общецерковная история, история религий, богословие, церковное пение, иностранные и древние языки. В число обязательных дисциплин входит физкультура.
В академию поступают молодые люди со всей страны. Есть белорусы, украинцы, грузины. Бывают иностранцы из дальнего зарубежья.
— В разное время учились сербы, македонцы, — перечисляет Суханов. — Были даже китайцы и северные корейцы.
Очень дисциплинированные ребята. Им, конечно, приходилось туго. Особенно с пищей. Картофель, каша — непривычно им это все. А еще учился у нас такой Роберт из Уганды. Окончил один курс, уехал на каникулы домой и не вернулся. Видно, тяжело ему было. Холодно у нас, Господи, помилуй.
ОБЕД
Учебный звонок в Московской духовной академии самый обычный — никаких тебе колоколов. Тут же в сторону столовой после окончания пары несется шумная волна семинаристов. Время обеда — святое время. Строго по расписанию: кто не успел, тот опоздал, потому и столь ценное. Пусть даже сам обед изысканностью не отличается.
В день моего визита — отмечу, постный день — студенты ели гороховый суп и вареную картошку с кислой капустой. Хлеб — ржаной. Вне строгого поста существенное значение придается блюдам из рыбы: «чтобы не отупели», как емко пояснил мне Суханов.
Каждую трапезу в академии предваряет молитва, сигналом к которой служит яркая вспышка электрического света. Молятся хором, и стоять среди семинаристов, зычно скандирующих: «Благослови! Благослови! Благослови!» — ощущение необычное.
После молитвы стройный хор голосов снова превращается в шумный беспорядочный рой. Скучный картофель уминается неизбалованными семинаристами, как последняя пища на свете. Едят они трижды в день: в 8 утра, в 14 и 20 часов.
— В свободное время ребята могут выходить в город, где им доступна любая еда, — говорит Суханов.
— А если неокрепшая душа не устоит перед искушением и съест что-то запрещенное в пост?
— Это останется на ее, души, совести. Руководство академии не может следить за каждым, кто что съел, — и Господи, помилуй!
По словам Суханова, за ужин с бургером и колой семинариста не накажут, а вот за позднее возвращение из фастфуда его точно ждет взыскание. Отсутствие на отбое в 23 часа без предупреждения — в числе серьезных «залетов». Спектр наказаний достаточно широк: от объяснительной записки до выговора, лишения стипендии и отчисления.
— Самый край — это ложь, — говорит Суханов. — У нас этого не любят. Ведь через несколько лет эти ребята сами будут учить людей, что врать — плохо. За что отчисляют? Рецидивы проступков. Как правило, поведенческих.
Обычно на курс поступают человек 80. Примерно столько же в процентном соотношении доходят до финиша. Кто-то, случается, уходит сам: женившись, получив сан или просто переведясь на заочное отделение. Случайному человеку попасть сюда практически невозможно. Каждый абитуриент поневоле долго обдумывает свое решение.
— Взрослые, особенно семейные люди, к примеру, должны всерьез учесть, что кардинально меняют свою жизнь, — Суханов знает, о чем говорит, ведь он поступил в семинарию уже в зрелом возрасте. — Ведь здесь никак не получится совмещать работу с очным обучением.
1.0
10.00
