Проигрывая альтернативные сценарии исторического развития, автор приходит к выводу, что если бы и не случилось большевистской революции, гражданская война в России была почти неизбежна. После ее окончания от Российской империи отпали бы многие национальные территории, реальная власть принадлежала бы военному диктатору, в стране царил бы репрессивный политический режим, а пресловутый земельный вопрос был бы решен в пользу крестьянской общины.
Столетняя годовщина русской революции заставляет о многом задуматься. В том числе и об альтернативных сценариях исторического развития. Перебрав множество из них, приходишь к неутешительным выводам. Вступив в Первую мировую войну, Николай II обрек государство российское на необратимые изменения. И при любом ходе трагических военных и революционных событий через десять лет, скажем, в 1924 году (год смерти вождя большевиков Владимира Ленина), состояние страны неизбежно характеризовалось бы следующими важнейшими чертами.
Первое. Земельный вопрос, который был проклятием экономической, политической, интеллектуальной жизни России на протяжении шести десятилетий, решен в пользу крестьянской общины. Общинники конфисковали и поделили «по едокам» все сельскохозяйственные земли в европейской части страны. Хозяйства помещиков, уже давно не только и не столько дворян, а просто состоятельных горожан, сожжены. Т. н. «кулаки», справные и работящие селяне, вынуждены вернуться в общины или бежать в города.
Второе. В России царит репрессивный политический режим. Все выборы – в Учредительное собрание или Государственную думу – отложены. Реальная власть принадлежит военной диктатуре.
Третье. От Российской империи отпали многие национальные окраины. О приобретении Россией новых территорий на Балканах, о Константинополе и проливах пришлось забыть.
Четвертое. Все это – итог кровопролитной гражданской войны на всей территории страны. При формировании более или менее устойчивых правительств в областях и регионах «полевые командиры» со своими бойцами поступали на службу к тем, кто мог обеспечить их снабжение и вооружение. Наконец, в Москве и Петрограде сложилось централизованное дееспособное руководство. Оно и взяло под контроль обширные территории новой России.
Полагаю, что таковы были бы общие итоги русской смуты в первых десятилетиях ХХ века. Во главе страны оказались Ленин и Троцкий. Но могли ее возглавить и Савинков, и Муравьев, Юденич, Корнилов, Колчак, Деникин, Гучков… Наименее вероятным было бы возвращение на престол кого-либо из Романовых. Но и в этом случае реальная власть принадлежала бы военному лидеру – диктатору в должности премьер-министра или главнокомандующего.
Проклятый земельный вопрос
Базовым фактором именно такого развития событий как в реальной российской истории, так и в «фантазийных» сценариях является уравнительная крестьянская революция. Подавляющее большинство населения страны стремилось жить и работать на селе в рамках передельной общины. Частную собственность на землю они не признавали. Любое правительство России, которое пыталось переломить эту «народную волю», наталкивалось на саботаж или открытое восстание крестьян. Не случайно законы, инициированные Петром Столыпиным, направленные на ликвидацию общинного землевладения, царское правительство вынуждено было вводить через указы императора. У них не было шанса пройти через Госдуму. С начала реформ в 1906 году и по состоянию на 1 января 1916‑го в землеустроительные комиссии поступили ходатайства о землеустройстве от 6,2 млн домохозяев – крестьян. С учетом членов их семей это было массовое участие в реформе – в выходе из общин или в переселении в Сибирь. Но это затронуло не большинство крестьян. Наименьший отклик земельная реформа получила в нечерноземных губерниях, где и существовало реальное сельское перенаселение.
В годы Первой мировой войны правительство своими руками вооружило крестьянскую массу. И единственной наградой за тяготы фронта, на которую рассчитывали солдаты, была земля. С какой бы исторической точки в 1916–1917 гг. ни начать выстраивать альтернативный сценарий событий в России, мы не сможем миновать роспуска/демобилизации/дезертирства вооруженной массы солдат-крестьян. Они устремлялись домой с оружием в руках. Силы, способной заставить их сдать винтовки и патроны, в стране уже не было.
Ожесточенность вооруженной борьбы в России неизбежно была связана с захватом и переделом сельскохозяйственных земель, с одной стороны, и с национальными повстанческими движениями – с другой. Первый род гражданской войны разворачивался в центральных губерниях, второй – по окраинам. Бунт против центральной власти вооруженного народа был неизбежен. Большевики, что признается всеми историками, о чем писал Владимир Ленин, перехватили лозунги стихийного восстания – бунта. Они организовали повстанцев в Красную армию и победили.
Представим себе, что в июле 1917 года лидеры большевиков были бы физически уничтожены или вынуждены покинуть страну. Любое иное центральное правительство столкнулось бы с выбором – либо пытаться подавить крестьянский бунт силой, либо согласиться с его неизбежными результатами. Скорее всего, избежать гражданской войны не удалось бы. Без «красного террора» жертв было бы меньше, но крови было бы пролито все равно много. Рано или поздно факты уравнительного передела земли пришлось бы признать любой центральной российской власти.
Если бы победил Корнилов
Судьба политической власти в столицах до начала гражданской войны напрямую зависела от ситуации на фронте. Но и военный потенциал страны, стратегия зависели от стабильности правительства. Видимо, вплоть до зимы 1917–1918 гг. была реальная возможность сохранить российско-германскую линию фронта от полного распада. Летом 1917‑го в Петрограде могло быть сформировано устойчивое правительство под фактическим руководством военных. Генерал Корнилов мог получить власть и в ходе переворота, и в результате соглашения с Временным правительством. При разумном распределении сил, отказе от наступления был шанс сохранить стабильность вплоть до победной осени 1918‑го. При вступлении в войну США и при сохранении участия России капитуляция Германии могла бы наступить еще весной – летом 1918‑го.
Правительство России образца середины 1917 года, скорее всего, сохранило бы революционную риторику. Начались бы репрессии под лозунгом защиты свободы от «германских агентов», «врагов народа», развернулась бы борьба с «контрреволюцией и анархией». Спасение Отечества требовало ужесточения методов правления. И оно бы началось в городах по всем направлениям. Власть могло взять правительство, например, под таким названием: Верховный военно-революционный комитет под председательством Верховного правителя России. Главное было запретить советы рабочих и солдатских депутатов и безжалостно изгнать из политической сферы тех представителей революционных партий, которые входили в их состав. В армии был бы отменен пресловутый приказ № 1, одновременно запасные полки выведены из Петрограда и Москвы на переформирование и привлечены к трудовой повинности, скажем, на ремонте путей сообщения. Добровольческие части начали бы формировать как милицейские местные дружины в городах в целях поддержания порядка. В земства, губернское и городское управление начали бы возвращать бывших царских чиновников. Контроль над ними осуществляли бы правительственные комиссары. Переход к демократии отложили бы на будущее, после завершения войны.
Схожий результат мог быть получен в случае победы белых армий над красными в Гражданской войне. Армии адмирала Колчака и генерала Деникина могли соединиться в Поволжье, в Царицыне и идти на Москву. Если бы они пошли на союз с Юзефом Пилсудским, признали независимость Польши, военное поражение большевиков стало бы реальностью.
Стоит напомнить, что в период между двумя мировыми войнами в большинстве стран Центральной, Восточной и Южной Европы, за исключением Чехословакии, утвердились авторитарные режимы. От военных диктатур в Румынии и в Польше до тоталитарных режимов в Италии и Германии. Российское государство во главе с боевым генералом даже при полном отсутствии парламента не слишком бы выделялось на этом фоне. Но и возобновление выборов в Госдуму и ее работы под жестким контролем исполнительной несменяемой власти могло бы состояться.
Таким образом, у России сохранялась возможность прибыть в Геную в качестве страны-победительницы.
Не до Дарданелл
А был ли шанс у России не потерять, а расширить свою территорию? Вряд ли.
Перед лицом крестьянских бунтов и национальных кровопролитных восстаний правительству России было не до пролива Дарданеллы. Формально был шанс поучаствовать в переделе Восточной и Центральной Европы после распада Австро-Венгерской и Оттоманской империй. Но этот процесс все сильнее захватывал и соседние территории самого российского государства. И судьба их была бы в любом случае различна.
Есть высокая вероятность того, что от России отпали бы Польша, Финляндия, страны Прибалтики. Вполне предсказуемы и попытки создания национальных государств народами Закавказья. О вероятности их успеха судить сегодня невозможно. Их судьба в конечном счете решалась бы грубой военной силой, т. е. зависела бы от исхода борьбы в центре России. Зависели они и от воли и способности держав- победителей оказывать им поддержку. Видимо, их границы, так же, как границы государств Восточной и Центральной Европы, должны были стать предметом бесконечного обсуждения на международных конференциях и в Лиге наций.
При исчезновении императорского дома правители Бухарского эмирата освобождались от необходимости соблюдать верность России. Они получали независимость и начали бы искать новых союзников, лавируя между Британской империей, Францией и Россией. То же самое можно сказать обо всех бывших среднеазиатских владениях Российской империи.
У государства российского хватило бы сил удержать в своих границах те территории, которые принадлежали ему в течение наиболее длительного исторического времени и где существовала близкая культурная общность на основе православия. Речь идет о левобережной Украине, ряде городов на правом берегу Днепра, включая Киев, причерноморских, белорусских губерниях. Но и за это невозможно поручиться с полной уверенностью. Ведь в случае развязывания войны за сохранение «единой и неделимой» Россия могла так истощить ресурсы самих великороссов, что мир бы пришлось заключать на самых невыгодных условиях. Рижский мирный договор РСФСР, УССР и БССР с Польшей 1921 года тому пример.
Червонцем по разрухе
Российское хозяйство выходило из мировой и гражданской войн в состоянии полной разрухи. Смягчить такое положение могло только предотвращение гражданской войны. Для этого Верховному правительству России надо было с опережением объявить о передаче земли сельским общинам.
Власть должна была бы взять на себя выплату компенсаций бывшим владельцам сельскохозяйственных угодий. То есть повторить выкупную операцию времен отмены крепостного права. Тогда оплата была проведена облигациями государственного займа. Царское правительство несколько десятилетий пыталось взыскивать с крестьян выкупные платежи в казну. Однако их пришлось сначала сократить, а затем отменить полностью. Государство после революции должно было сразу признать невозможность взыскать деньги с крестьян за землю. А затем долго и постепенно накапливать их с помощью налогов на население и предпринимателей. При всех финансовых издержках такая политика могла бы сохранить принцип уважения к частной собственности.
Чтобы наладить хозяйственную жизнь внутри государства, от конфискаций продовольствия военного времени (попытки проводить продразверстки делало еще царское правительство), от карточного, т. е. бесплатного, распределения прожиточного минимума хлеба по твердым ценам надо было переходить к регулярной рыночной торговле. И главной бедой становилась гиперинфляция, которая к этому времени с неизбежностью разрушила денежное обращение в стране.
С момента вступления России в Первую мировую войну размен российского рубля на золото был прекращен. Государственный банк объявил это временной мерой, фактически это была отмена золотого стандарта. Финансирование военных действий в основном осуществлялось за счет необеспеченной эмиссии денег Госбанком. Министерство финансов выпускало облигации госдолга, а Государственный банк скупал их напрямую либо у частных банков. Избыточный вброс денег в экономику приводил к их обесценению. С начала войны и до 1917 года цены выросли в три раза, покупательная способность рубля равнялась 6–7 довоенным копейкам. К лету – осени 1917 г. у центрального правительства России не осталось иного источника финансирования расходов, помимо запуска печатного станка. В результате за 1917–1918 гг. рост цен составил 426%. Совет народных комиссаров вслед за Временным правительством продолжил печатать деньги (совзнаки вместо «керенок») в уже совсем фантастических масштабах. Это привело к гиперинфляции, т. е. росту цен на миллионы процентов в год. Самой ходовой бумажкой стал денежный знак 10 млн рублей.
Необходимость стабилизировать денежный оборот, чтобы возродить обмен товарами и снабжение населения и промышленности, была очевидна. Любое правительство было обязано наладить выпуск новой денежной единицы. Для восстановления доверия к деньгам эту единицу надо было привязать, пусть символически, без свободного размена, к золоту. Что и было сделано при эмиссии советского «червонца». Новая советская денежная единица была приравнена к царским довоенным 10 рублям. Может быть, и новые несоветские деньги получили бы то же наименование. Руководить их введением в обращение пришлось бы тем же Николаю Кутлеру и Леониду Юровскому, которые и выполнили эту работу для советской власти.
Отречение неизбежно
Закономерно прозвучит вопрос: а мог ли император Николай II сохранить власть в обстановке 1917–1918 гг.? Может, дотянул бы полтора года до победного окончания войны, и это спасло бы Россию от обвала и смуты? Не верится… И, памятуя историю двадцатилетнего николаевского правления, в его способность руководить страной не верил практически никто.
Народ помнил и поражение в войне от Японии, и отступление под ударами германских войск, а в российской традиции военные успехи совершенно необходимы для легитимации лидера. Общественные круги и Госдума отказывались сотрудничать с «царским режимом» не только из-за фантастических слухов об измене, но и потому, что двор и правящая верхушка погрязли в коррупции. Те, в свою очередь, с презрением отмахивались от «болтунов из Госдумы». Компромисса найдено не было, да к нему никто и не стремился.
Если бы февральские беспорядки удалось быстро подавить в Петрограде, авторитет царя не повысился бы. Генералитет видел его неспособность к командованию армией, министерская чехарда демонстрировала неумение подбирать компетентных сотрудников. Николай II вскоре столкнулся бы со всеми теми вызовами российской жизни, о которых речь шла выше. Смута еще только набирала разрушительную силу. Необходимость бескомпромиссной борьбы с массовыми бунтами стала бы тяжелейшим испытанием. Типичная для царя неспособность вникнуть в суть событий, бесконечное откладывание срочных решений, весь стиль ведения дел привели бы к параличу государственной машины. Государю пришлось бы облечь верховной властью военного диктатора. Скорее всего, он вынужден был бы прийти к решению об отречении от престола в самые ближайшие месяцы. Правда, судьба его семьи и его самого, возможно, сложилась бы не так трагично.
_ _ _
Так, может быть, правы те, кто говорит сегодня, что большевики с исторической точки зрения совершили благое дело – разрушили империю до основания, а затем воссоздали ее в почти прежнем масштабе примерно к тому самому 1924 году? Я с этими утверждениями категорически не согласен. Переход от гигантской империи к многонациональному, но гораздо более компактному, единому по уровню развития и культуре государству является благом, а не несчастьем для русского народа. Этим путем мы идем сегодня, сто лет спустя. И все еще не достигли развитого демократического устройства на основе разделения властей. Начать это движение могли уже тогда, сразу после окончания очередной русской смуты. Это могло спасти от гибели миллионы наших соотечественников, помочь сосредоточить ресурсы России на сбережении собственного народа, а не растрачивать их на бесконечную погоню за химерами.
Автор – заведующий кафедрой финансов и кредита экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, д.э.н., председатель Центрального банка России в 1995–1998 гг.
0
44.25
