Вот они стоят на высоком крыльце своего дома, Андрей и Екатерина Болотовы, отец и мать двоих детей, дедушка и бабушка двух внуков, владельцы 12 грузовиков, участники и активисты протеста дальнобойщиков. Большой, крепкий, сложенный из толстенных бревен дом недавно возведен, еще не обустроен до конца, на заснеженном участке стоит маленькая бетономешалка. К горячему чаю Екатерина дает мед со своей пасеки и пирог с антоновкой из своего сада. А еще у них куры, утки и кролики, о чем она говорит гордо. Сидя с чашкой чая в руках в просторной гостиной дома на краю леса, я смотрю на висящий на стене медный таз для варки варенья и ощущаю, что попал в место исполнения человеческих желаний.
К этому дому, стоящему за деревней, за поселком, за полем, за лесом, за Люберцами, за Малаховкой, а потом еще на джипе по разбитой дороге, Андрей и Екатерина шли почти четверть века, с того момента, когда в начале 90-х впал в кризис и впоследствии умер Люберецкий завод сельхозмашин, где они работали. Она в отделе малярно-покрасочных работ, он сварщик, замначальника смены. Сидя за овальным столом в своем новом доме, Андрей, невысокий мужчина с плотной фигурой и сильными руками, говорит с усмешкой о своем бизнесе в начальные 90-е. Занимался коммерцией, торговал всем чем можно: мясом, туалетной бумагой… Он помнит мешки из-под картофеля, полные денег, и как вся семья садилась вокруг мешков, чтобы пересчитывать купюры и резинками стягивать в пачки. Потом две банды стали выяснять отношения через его бизнес. В результате бизнес у выпускника МАМИ отобрали, а он остался у разбитого корыта, в роли которого выступал старый КамАЗ. «Но семью-то кормить надо». И он сел за руль и стал дальнобойщиком. С этого и началось.
Я прошу Андрея и Екатерину рассказывать о своей жизни, о работе их фирмы, о дорогах и машинах, но в это русло разговор не течет, они все время перебрасывают его на другую, острую, важную для них тему. Перебивая друг друга, говорят о системе «Платон», о совещании в Госдуме, на которое ходила Екатерина, чтобы выкриками с места перебивать важных выступающих, которые не хотели ее слушать, о вызовах Андрея в местную полицию, об акции протеста, на которую профсоюз дальнобойщиков вывел десятки грузовиков, среди которых были и их двенадцать. Шпарят цифрами по памяти: пробег грузовика 12 тысяч км в месяц, 6 тонн топлива в месяц, акциз, налог, цены на перевозки, зарплата шоферов, аренда участка, где у них база, — и с тревогой говорят о том, что их дело под угрозой. В этот момент в двух взрослых людях, сильных, битых жизнью, знающих в родных Люберцах все ходы и выходы, поднявшихся в средний класс с самого низа, — вдруг чувствуется почти детская беззащитность. Что делать, если их все же обложат немыслимым оброком? Продавать грузовики, закрывать дело, опять проваливаться в нищету? «Последний выход — поставить грузовики у Кремля и сжечь. Хоть погреемся!» — смеются они.
Это семейный бизнес. Андрей — его глава, Екатерина — диспетчер на компьютере и телефоне, работающая с десятками заводов, фабрик и людей в России, которым нужно что-то куда-то перевезти, сын Альберт — механик, муж дочери Алексей тоже механик, а дочь — бухгалтер. Двенадцать их грузовиков стояли на базе десять дней подряд, протестуя против оброка, но в день, когда я приехал к ним, с утра ушли в рейсы. «Держать так долго шоферов нельзя… тогда надо увольнять людей», — говорит Андрей. «У нас есть шофер, Володя, ему 56 лет, он говорит: мне ипотеку платить, кредит, дети у меня...» — это Екатерина. Кажется, она немножко оправдывается.
«Мы везем все, что нужно нашей стране», — говорит Андрей. Перечисляет: стройматериалы, мука, соки, лапша «Доширак»… Длинный список огромного количества вещей, которые сегодня, обязательно сегодня, нужно перетащить огромными грузовиками из Самары в Саратов, из Москвы в Ногинск, из Люберец в Нижний Новгород. Их КамАЗ, шедший всю ночь, сегодня утром как раз пришел в город на Волге. Там разгрузится, загрузится тем, что нашла для него Екатерина, сидя за своим ноутбуком, и пойдет дальше в глубину России по узким дорогам с колдобинами, под косым снегом, наматывая на тяжелые колеса ноябрьскую слякоть. До Иркутска доходили грузовики этой маленькой семейной компании, а дальше пока что не забирались.
* * *
В день акции к стоящим в протесте грузовикам приехали по приказу властей эвакуаторы и передали по рации протестантам: «Мы с вами!» Эвакуировать стоящие грузовики они отказались наотрез, а тем, кто такие пожелания высказывал, ответили: «Вы сумасшедшие, что ли?» Нельзя эвакуировать автомобиль с человеком в кабине, и невозможно ничего сделать с многотонным грузовиком, водитель которого заперся изнутри и поставил машину на тормоз. Разблокировать тормозную систему грузовика, оба контура, это сложное дело. «Разве только танком сдвигать», — говорит Андрей.
Телевидения там не было, но один дальнобойщик все равно обратился к власти, стоя на обочине у колес своего грузовика, у ступенек, заботливо покрытых резиновым ковриком и ведущих в высокую кабину со спальником и иконкой. Грубо он говорил, но что поделать, в этом бизнесе многие говорят грубо. «Власть, не обосритесь, будут выборы! Граждане в дерьме стоят на обочине!» Таким он запомнился Андрею.
Их очень удивляет, что ни один телеканал не откликнулся на приглашение приехать на акцию протеста. Зато власть взяла их под надзор без приглашения. Андрею перед акцией в люберецкой полиции «предложили отсидку лет двенадцать». Он им ответил, что пусть делают свое дело, а он будет делать свое. «Они тогда шур-шур-шур». Договорились, что они не будут теребенькать народ. Есть у него словцо такое, он его периодически употребляет.
Екатерине теперь каждый день звонят из полиции: «Вы никуда не собираетесь сегодня ехать?» Хотят знать, не готовится ли новая акция. «Если дагестанские 30 ноября придут, мы их, конечно, поддержим».
Обращения шоферов, которые должны выходить в новостях главных каналов, приходят не на главные каналы, а в телефон Екатерины. «Смотрите!» С маленького экрана ко мне обращается дядька в замызганной робе и шерстяной шапочке. На руках у него нитяные перчатки. Он стоит между грузовиков и долго говорит на не вполне правильном русском о том, что их берут за горло, но они будут бороться. Это прислали из Кабардино-Балкарии, из места, куда пришли и встали множество грузовиков.
Водила со стажем, черный перевозчик, живущий в серой зоне нищеты, эксплуатации, беспредела, безысходности, отец семьи, в поте лица своего и в запахе бензина зарабатывающий свой хлеб, человек с измазанными маслом руками и переполненной гневом душой — он говорит о том, что терпеть грабиловку нельзя.
* * *
Государство этим людям никогда никак ни в чем не помогало. Все, что у них есть — грузовики, дом, Volvo у Екатерины, джип Land Cruiser у Андрея, на котором он однажды участвовал в Camel Trophy, — они заработали в своем дальнобойном бизнесе. Кредиты на покупку грузовиков они брали не в банках, а у друзей, под 0,5%. Но теперь государство, ведущее за рубежом две войны, обвалившее экономику, обложившее собственных граждан санкциями, — решило обрушить их бизнес и сломать им жизнь. С удивлением, переходящим в смех, они узнали недавно, что дальнобойщики — американские агенты. Вредители, которые разрушают дороги. Видимо, все это наговорил им телевизор из угла комнаты, звук которого они выключают, чтобы поговорить со мной. И они спрашивают меня: «Куда нам деться-то? Что нам, дустом посыпаться?»
Есть одна очень важная подробность их жизни. Их сын, 18-летний Альберт, который сейчас в ангаре на краю поселка Родники ремонтирует грузовики, в детстве был болен лейкемией. Они и через это прошли.
Этих людей, привыкших иметь дело с грузовиками, колесами, километрами, палетами, контейнерами, соляркой, удивляет то, что они называют «упёртость в правительстве». Ну не понимают они, зачем дальнобойщиков согнали в очереди в офисы «Платона», зачем создали неразбериху, когда даже замминистра транспорта области не знает о новом сборе (они с ним встречались), и полиция тоже не знает, а штрафы грозят огромные, сотни тысяч рублей. И не понимают они Путина, который дал дальнобойщиков на откуп тому, кого они называют «его тренер по ерунде», а о стране и людях забыл. В своем доме на краю леса высокая, черноволосая Екатерина говорит громким голосом, привыкшим командовать шоферами: «Мы все обнищали вдвое. В пачке масла уже 180 грамм, в молоке 900, скоро хлеб маленькими кусочками нам продавать будут»...
1.0
22.00
