Впервые за два года в стране увеличился выпуск фальшивых банкнот. Месяцы карантина не прошли для криминальных умельцев даром: за полгода правоохранители выявили 19 тысяч поддельных купюр — на 20 процентов больше, чем в предыдущие годы. Но подделывают, как известно, не только деньги — недавно выяснилось, что ГМИИ им. Пушкина больше века хранил в экспозиции фальшивый саркофаг, а уж о фейковой живописи не слышали разве что ленивые да нелюбопытные…
Начнем с истории о знаменитом саркофаге, которая прогремела в СМИ. Как показала недавно комплексная многоступенчатая экспертиза, один из старейших экспонатов музея (инв. № I, 1а 6122, зал 1, витрина 18), глиняный гроб с мумией, который относили к додинастическому периоду Древнего Египта (4000–3100 гг. до н.э.), был на самом деле сделан чуть больше века назад. Мумия, впрочем, свой возраст подтвердила. Саркофаг со всем содержимым музей купил в 1913 году в Лондоне на распродаже коллекции Роберта де Рустафьелля, который, в свою очередь, вроде как приобрел артефакт за несколько лет до этого. Несмотря на то что саркофаг провел в ГМИИ кучу времени, исследовать его приборными методами у музейщиков все руки не доходили. Хотя смутные сомнения их все же терзали. Во-первых, в коллекции Рустафьелля уже находили подделки, во-вторых, от покойного в такой упаковке должен был остаться лишь скелет (глина органику долго не хранит), а в-третьих, изображение на крышке саркофага не сильно вписывалось в эстетические стандарты того времени. В общем, как в воду глядели… Вот только не слишком ли долго глядели? Ведь технический прогресс к вершинам проницательности не вчера скакнул. — А вы представляете, сколько единиц хранения в Музее изобразительных искусств и сколько там хранителей, которые могут реально заниматься такими исследованиями? — вступается за коллег Екатерина Святицкая, заведующая сектором отдела археологии Музея Москвы. — Надо понимать, что археологическая коллекция — вещь чрезвычайно объемная. Если один хранитель живописи может курировать собрание ну в 100, ну в 200 картин, то каждая подобная коллекция может насчитывать и 300, и 500, и 1000 единиц хранения только с одного археологического памятника. Например, в моем ведении, помимо небольших, находится коллекция в 1422 предмета, и она считается средненькой. И это только основной фонд, к которому «прицепом» идет еще 6 с лишним тысяч единиц из научно-вспомогательного фонда. Абсолютно все проверить приборными методами просто нереально! Особенно когда речь идет о таких уникальных старых собраниях, как в ГМИИ. Да и время археологических фейков, уверена историк, уже прошло. Это раньше, на заре археологии, можно было втюхать музею слепленную на коленке диковину (да и то подделку рано или поздно разоблачали), а теперь времена совсем иные: — Полноценные массовые археологические раскопки начались у нас уже в советское время, так что разнообразные методы датировки, которые активно появлялись в этот период, помогали отсечь фальшивку. Но главное, бурное развитие археологии служило активному пополнению музейных фондов. Да, до революции они росли в том числе и за счет закупок у населения. Например, многие московские археологи конца XIX века приобретали у крестьян старинные предметы, которые те находили у себя на пашне. Эту практику начал еще Петр I, который давал своим воеводам указание выкупать у крестьян, потрошивших курганы, награбленное. И в такой ситуации действительно имело экономический смысл вылепить условный горшок, искусственно его состарить и продать под видом старины. Но с приходом советской власти законы поменялись: все, что находится в земле, стало принадлежать государству, вся археология начала поступать в музеи абсолютно бесплатно, а ее продажа — преследоваться по закону. Как и незаконные археологические исследования, кстати. Вот и получается, что поле, на котором вырастают мастера подделок, в современном музейном мире просто исчезает. Ведь не имеет смысла подделывать то, что нельзя продать.
Рынок на доверии
Обогатить музей собственноручно сделанным фейком теперь, может, смысла и не имеет (разве что личное тщеславие потешить), но вот развести коллекционера-частника на деньги у ваятелей артефактов никогда зазорным не считалось. — Прогресс довел дело изготовления фальшивок до вполне виртуозных высот, — говорит эксперт по нумизматике и бонистике Сергей Мазин. — И это я сейчас не о тех «старинных» монетах, которые пытаются продать населению у метро бомжи. Речь о рынке, на котором обращаются предметы в десятки тысяч долларов. Конечно, в нашем деле ситуация не такая вопиющая, как в живописи, но думаю, что фальшивой нумизматики в начале нулевых было ввезено в Россию изрядно. Да что там говорить, если даже с проведением экспертизы уже связана масса шарлатанских моментов. Например, не совсем добросовестный эксперт может запросто объявить подлинную монету фальшивкой, заявив, что в ней, скажем, нет серебра из такого-то рудника, а оно там быть должно. И скромно умолчать о том, что до начала XVIII века у нас вообще не было монет из отечественного серебра, так как рудников этих не было. Мы просто брали европейские талеры самого разного происхождения и их перечеканивали… Проворачивают подобные схемы и по самым разным соображениям — например, чтобы сбить цену по договоренности с покупателем развенчанного раритета, в целях дискредитации торговца и т.д. — В сложившейся ситуации покупателя может успокоить только одно — благородство на уровне атомного веса, — продолжает Сергей. — Если предмет из золота, он золотом и останется, эту часть цены уже никто никуда не утащит. А так, да, фальшивки становятся все более совершенными, и их производство уже вполне может равняться стоимости экспертизы. Ситуацию усугубляет еще и то, что если в спокойные советские времена нумизматикой занимались люди увлеченные, которые сами часто становились высококлассными экспертами, то сейчас появилось огромное количество инвесторов, которые даже не собираются разбираться во всех этих нюансах. Знаете, почему, например, появились слабы, в которые запаиваются монеты (слаб — вакуумная упаковка для хранения дорогостоящих монет, если ее нарушить, вновь поместить туда монету уже не получится. — «ВМ»)? Как раз для людей, которые ничего не понимают и не будут понимать в нумизматике.
Им там черным по белому пишут, что предмет подлинный, в таком-то состоянии, происхождения такого-то… И все это со штрихкодом, с внесением в базы данных, чтобы вы хотя бы могли проверить провенанс (историю владения предметом. — «ВМ»). Но что там на самом деле внутри лежит, иногда очень и очень большой вопрос. По части фальшивой нумизматики Россия, впрочем, совсем не впереди планеты всей, успокаивает Мазин: — Есть большие рекордсмены. Например, румынские умельцы начинали с подделок обычных денег (они там в виде монет были почти весь ХХ век), а потом переключились на нумизматику. Самая страшная ситуация в этом смысле царит в антике. Ведь античные монеты технологически очень простые. Когда в Болгарии кончились римские клады, мошенники тоже быстренько наладили их производство. Сейчас совершенно бесконечное количество монет тащат из Ливана и Сирии. И никто не знает, какова в этом потоке доля настоящих, никто не занимается этим вопросом. Зато полно желающих положить себе в коллекцию какой-нибудь III век за тысячу долларов. Я думаю, многое изменится, когда разработают технологию маркировки. Это должны быть какие-то совсем уж микро- или наноштуки, которые внедряются либо в саму монету, либо на ее поверхность. Но это я теоретизирую, даже обсуждений никаких на эту тему не было. А с фальшивками надо что-то делать, потому что люди часто попадают на очень серьезные деньги. Кстати, если вас обокрали, вы не сможете доказать, что всплывший где-то предмет из вашей коллекции. Если он, конечно, не в слабе (в этом их плюс, да). Поэтому сейчас все ориентируются даже не на экспертизу, а на провенанс. Ну и на доверие тем или иным членам тусовки. На серьезные деньги часто попадают и желающие вложиться в высокое искусство. Однако после скандалов с живописными фейками, которые с завидным постоянством сотрясают мир антиквариата, пыл их несколько поугас. В нашей стране этому весьма поспособствовало «дело Преображенских» — расследование и суд над антикварами Татьяной и Игорем Преображенскими, занимавшихся в начале нулевых продажей поддельных картин русских художников реалистической школы. Потом случилось «дело Топоровского» — русско-украинско-бельгийского афериста, объявившегося в Брюсселе с обширной коллекцией нашего авангарда, взявшейся буквально ниоткуда (в многочисленных интервью Топоровские постоянно путались в показаниях о происхождении коллекции). В начале 2018 года в Музее изящных искусств Гента демонстрировались картины из собрания Топоровского, но вскоре выставку со скандалом закрыли — журналисты и эксперты были, мягко говоря, в недоумении по поводу того, что там выставлялось под видом Татлина и Малевича.
— Мода на авангард началась тогда, когда сложился серьезный кризис с искусством классическим, — вспоминает эксперт живописи Владимир Петров, один из авторов знаменитого пятитомного каталога подделок Росохранкультуры. — Но поскольку его легче подделать с технологической точки зрения, фантазия у мошенников разыгралась не на шутку. Хотя того же Малевича достоверно изобразить довольно сложно. Это ведь не просто круги и квадраты, как наивно думают иные имитаторы, Малевич — это совсем другое, это всегда довольно сложная пространственная комбинация, его просто так не сделаешь. В начале нулевых был просто взрыв подделок, я тогда как раз работал над своей частью каталога и постоянно ходил из-за этого с охраной. Именно тогда, кстати, фальсификаторы начали практиковать и так называемую перелицовку, на которую в издании ликвидированной ныне Росохранкультуры приходилась львиная доля материалов: — Схема очень простая, — объясняет Петров. — Например, за границей покупают немецкого художника, который работал во второй половине XIX века в схожей с Шишкиным манере (Шишкин, кстати, свою великолепную технику почерпнул в Дюссельдорфе, где учился несколько лет, у него там были друзья, соученики, которые тоже писали лес, используя ту же последовательность и характер рисунка, тот же способ наложения краски и т.д.). Подпись художника заменяется на Шишкина, причем так, чтобы никакой ультрафиолет не заподозрил, что она новая, и все — очередной шедевр классика готов. Музеи и коллекционеры такие картины покупали очень охотно. Но вся эта вакханалия с подделками привела к тому, что рынок антиквариата сейчас очень сильно просел, а те, кто рискует покупать живопись, дуют на воду, стараясь заручиться как минимум несколькими экспертными заключениями. Хотя фальшивки, конечно, все равно появляются. Оценить масштабы бедствия сложно, так как я занимаюсь сейчас экспертизой очень точечно. Но периодически делаю англичанам для аукциона MacDougall’s заключения, и да, каждый год перед началом торгов выявляются фальшивки. Обычно из 100 предлагаемых работ такими оказываются примерно 15–20. В России тоже попадаются. Не буду называть ни дилера, ни антиквара, но года полтора назад лично столкнулся с тем, что целая коллекция одного художника конца XIX — начала XX века практически вся сплошь состояла из подделок. Судя по всему, там работала либо одна команда, либо вообще один человек, но с совершенно замечательным познанием именно этого художника, и на выходе получались такие имитации, что я сам чуть не купился. Заготовил уже какие-то экспертные заключения, но потом попросил все же сделать «химию» паретройке вещей из этого набора. И не ошибся — все оказались новоделом с частичным использованием старых красок. Но, признаюсь, это был высший пилотаж фальсификации!
Смычка физики и лирики
В общем, получается, знание действительно сила. Особенно если оно подкреплено мощной приборной базой: — По составу красителей, как правило, достаточно четко определяется эпоха написания, — соглашается с искусствоведом Харис Мустафин, заведующий лабораторией исторической генетики, радиоуглеродного анализа и прикладной физики МФТИ. — Как-то сталкивался с поддельными рукописями и картами. Мошенники достают древние чистые листы, изготавливают чернила по старинной технологии на базе каких-нибудь каштанов, коры дуба и т.д. и пишут нужный текст. Есть мастера, которые прекрасно владеют не только стилем того или иного века, но и старинными методами письма — всеми этими писалами и перьями. Часто даже эксперту трудно отличить оригинал от подделки. Но вот хорошая оптика и другие естественно-научные подходы позволяют разобраться в ситуации. Жаль только, прибегают к ним не так часто, как хотелось. Я как-то общался с директором питерского Института истории, где хранится огромнейшая коллекция древних пергаментных рукописей, и он признавался, что в XXI веке часто приходится пользоваться для датирования этих рукописей методиками века XVII. Возможно, дело не только в дороговизне, но и в том, что между гуманитарными науками и такого рода исследованиями всегда была довольно большая пропасть. Лишь в прошлом веке технологии стали потихоньку проникать в гуманитарные сферы. Но происходит это все равно медленно. Иногда очень обидно видеть, на каком высочайшем уровне работают археологические школы Москвы и Питера — с использованием 3D-сканеров, самых разных методов анализа находок, и как поставлено дело в регионах, где в арсенале археологов практически один энтузиазм. Но, думаю, рано или поздно смычка физиков и лириков произойдет — ко всеобщей нашей пользе.
0
10.00
