ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Фев. 16, 2015

Высокая женщина, уже не молодая, хотя и неотразимая, не молодящаяся, хотя и звезда, она сидит на кушетке в старом кафе в Нэшвилле, где теперь живет с семьей, и счастливо. Бело-розовая кожа природной блондинки, ясные прозрачные глаза, белое, длинное винтажное платье, смешная короткая джинсовая курточка, белые балетки. Острые коленки. Прелесть и нелепость. Ангел в стиле кантри. В столице кантри, так подходящей ее мужу – звезде кантри, из-за которого она без колебаний и переехала в Нэшвилл из Лос-Анджелеса.

Николь Кидман угловатым, стеснительным жестом приглаживает волосы, потирает некрасивые маленькие руки… Мне кажется фантастической эта ее угловатость, стеснительность, естественность девочки во взрослой женщине. Я не знаю, каким надо быть человеком, чтобы сохраниться в этой первозданности под многолетним прицелом фотокамер, под светом софитов, под безжалостным взглядом таблоидов. Возможно, нужно быть новым святым – эпохи всевластия масс-медиа.

АНГЕЛ НИКОЛЬ, ЗАЩИТНИЦА ЖЕНЩИН И ДЕТЕЙ

Николь Кидман родилась в 1967 году. В 16 лет оставляет школу, занятия в актерской студии и отказывается сниматься на ТВ, потому что ее мама заболевает раком груди. Николь провела год, помогая матери выздороветь, а семье – материально, работая массажисткой. И считает это решение одним из самых правильных в жизни: «Я ведь была полезна не себе, а это ценно». В 1993 году Кидман начинает активную благотворительную деятельность, формируя фонды для поддержки детей бедных в разных странах мира. Сыграла в психологической драме «Другие» (2001) Алехандро Аменабара роль, выделившую ее среди прочих звезд. Название фильма символично: для Кидман другие всегда были так же важны, как она сама. В 2006 году назначена Послом доброй воли Фонда ООН по проблемам женщин, неоднократно выступает в конгрессе США, убеждая конгрессменов поддержать Международный акт против насилия в отношении женщин. Спустя 4 года Кидман финансово и организационно участвует в работе Фонда по предотвращению семейного насилия и создании центра для жертв насилия в США. В. Б.

Psychologies: О вас никто никогда не сказал дурного слова. Вам сочувствовали, когда вы расстались с Томом Крузом и когда пережили внематочную беременность. За вас радовались, когда вы ждали ребенка, и болели, когда ваш второй муж избавлялся от наркозависимости. Кажется, вам никогда не завидовали – несмотря на богатство и славу, на союз со звездой № 1. Как вы это объясняете? Дело в вас?

Николь Кидман: Вряд ли… Знаете, когда я должна была читать текст от автора в документальном фильме об «охотнике за нацистами» Визентале*, я подробно изучала обстоятельства, ситуацию, жизнь в Германии эпохи нацизма. Это увело меня к Первой мировой. И я открыла для себя потрясающую книгу – сборник новелл Леонгарда Франка «Человек добр». Он написан во время войны, с учетом всех ужасов той войны, с учетом зарина, тифа, чахотки, расстрелов. Но среди всей бесчеловечности Франк отыскивает крупицы человечности, которая позволяет ему утверждать, что человек добр. От природы. И доказательства повсюду. Кто-то вскрикивает на тротуаре, когда спешащий прохожий бросается перебегать улицу на красный свет; мы плачем, увидев на YouTube казнь невинного журналиста Фоули исламскими боевиками… Заметьте, это ведь не умилительные слезы при просмотре телешоу о чудесном спасении пушистых зверюшек. Хотя я ценю и их. Это полностью бескорыстный страх за ближнего, скорбь, которую люди переживают, не имея личного отношения к жертве. И все это происходит потому, что человек добр. Я недавно вновь в этом убедилась. Когда папа умер. Я получила столько искренних соболезнований! Сначала мне казалось, это личное дело нашей семьи, мамино, моей сестры Тони. Но потом… Папа умер внезапно – поехал к Тони в Сингапур, у нее там работа, и умер от сердечного приступа. Мгновенно. Он столько для меня значил… Сначала я испытала что-то похожее на ярость: опять о моих личных переживаниях знает весь мир. Но потом… Понимаете, я ощутила искреннее сочувствие. Тем, кто соболезновал, не наплевать на меня. Они не питались переживаниями звезды. Они сочувствовали женщине, пусть и известной, но потерявшей отца, которого она так любила… Я вижу в этом только человеческое благородство.

Вы говорите так, будто никогда не сталкивались с подлостью, с низостью…

Н. К.: Может быть, эти столкновения меня просто не впечатляют?

Значит, вы ждете от жизни худшего и именно поэтому, встречаясь с лучшим, с благородством, с сочувствием, испытываете благодарность?

Н. К.: Нет, просто я католичка, верующая католичка. И не уверена, что мы пришли в этот мир для непрестанной радости. Мир нам ничем не обязан. Но мы должны стоить данной нам жизни. И благодарить. Когда мы в Лондоне снимали «С широко закрытыми глазами», Кубрик как-то сказал: я никогда не говорю «нет» – ни новым идеям, ни непривычным ситуациям. Потому что мы не знаем результата, не знаем, к чему это приведет. И вообще в жизни: плохой с виду человек может вдруг бескорыстно пожертвовать самым ценным, а то, что кажется праздным к тебе интересом, – станет твоей поддержкой. В какой-то момент это стало моим кредо: не отрицай, потому что не знаешь, чем кончится.

А что это был за момент?

Н. К.: После развода. После того как Том ушел. Просто оставил меня, и все. После страшного времени глубочайшей депрессии. После долгого ощущения безысходного одиночества. После этого испытания – когда я не должна была ничем показать своего состояния Белле и Коннору (дети Кидман, усыновленные в первом браке. – Прим. ред.), после этого каннского ужаса – триумф «Мулен Руж», мой актерский триумф и это жуткое ощущение личного провала… И все в один момент… А потом, спустя какое-то время, немаленькое, я поняла, что это было взросление. Я вышла замуж в 23 года. Едва приехав из нашей прекрасно-спокойно-провинциальной Австралии в Америку, где все кипело. Вышла замуж по страстной, огромной любви. За суперзвезду. И сама как-то стала звездой. А когда ты так известен и муж твой так известен… Вы оказываетесь как бы внутри невидимого пузыря этой известности. И твои чувства может понять лишь тот второй, кто в этом пузыре вместе с тобой. Только он. Это невероятно романтично, создает фантастическую близость между вами. Но если второго больше нет, если он ушел… Ты в невидимом шаре оказываешься в полном одиночестве. Фактически не зная жизни без ушедшего. Не имея ни малейшего представления, как ее жить, – ведь тебе было всего 23, когда он вошел в твою жизнь и она стала вот такой… Дело не только в том, что Том ушел. Дело было в том, что я в 35 была в каком-то смысле еще 23-летней. Мне пришлось взрослеть в сжатые сроки. Это было болезненно. И, возможно, именно поэтому мне нравится, что молодость позади. Зрелость для меня значит, что травмы ушли в прошлое.

Ваш второй муж, Кит Урбан, тоже очень известный человек, певец-звезда. Вы снова в прозрачном шаре?

Н. К.: После развода с Томом я долго не могла начать новые отношения. Даже когда уже пережила тот кризис взросления. Мы стали всерьез встречаться с Китом только через два года после знакомства. Я просто была неспособна на близкий контакт… Но все дело в Ките! Я ощущаю его как отрицание всяких тревог, как постоянную защиту – хотя мне ничто и не угрожает.

Но ваш муж признавался: некогда он был наркозависим. Что было непросто и для вас...

Н. К.: Мне от того его публичного обращения с извинениями было не по себе, если честно. Хотя я была тронута, очень тронута его смелостью – сказать это вот так, всему миру. Но понимаете, нет никаких отдельных его несчастий. Как нет отдельно моих. То, что происходит с ним, происходит со мной. Происходит с нами. Такого не было в моей жизни раньше, с Томом. Мы были вместе, понимали друг друга как никто, но все-таки кроме этого у каждого была своя жизнь, своя карьера, свои задачи. С Китом все не так. Именно поэтому я так легко поехала к нему в Нэшвилл. Мы – одно. Мы – семья. И все дело в нем, в его характере. Он очень похож на моего отца – я вижу это по его отношениям с дочками. Ну точно такие же были у нас с папой! Любовь, защита и… некоторая муштра! Только папа был клинический психолог, а Кит творец и девчонок подталкивает к творчеству. И он открыт, с ним невозможно оказаться внутри шара – скорее, ты летишь на воздушном шаре и должен выбрать, где приземлиться.

Вы приземлились в Нэшвилле, вдали от «мест силы» киноиндустрии – от Голливуда, от Нью-Йорка?

Н. К.: Потому что – это как раз «место силы» для Кита. Потому что тут нет Голливуда. Потому что появился человек, который так уверенно сказал: «А давай со мной в Теннесси!» Потому что наконец я нашла свой, только свой дом. Потому что именно здесь я поняла, что значит счастье. Раньше я понимала значения слов «успех», «удача», «самореализация». Даже «любовь». Но теперь знаю, что такое счастье.

ОХОТА НА МЕДВЕДЯ

«Меня всегда интересовали роли, которые выманивают из зоны комфорта. Женщины на грани срыва, разрыва, самоубийства и убийства», – признается Николь Кидман. Вписывается в этот ряд и ее роль в семейной комедии «Приключения Паддингтона» Пола Кинга. Злобно-очаровательная таксидермистка развернула охоту на маленького медведя, прибывшего из перуанской сельвы в Лондон, чтобы стать джентльменом. В. Б.

И как оно выглядит?

Н. К.: Это когда отказываешься от того, что раньше казалось – и было – важным: от того, чтобы быть в профессиональной форме, от ролей, даже от очень хороших ролей. Просто стряхиваешь это, как крошки со скатерти перед переменой блюд… И следуешь тому, что стало теперь главным. Я отказалась от роли в замечательном фильме «Чтец» Стивена Долдри, которому обязана «Оскаром» за «Часы». Потому что была беременна. И продюсер, и мой агент, и Стивен пытались меня образумить: «Ник, только два месяца, а съемки закончатся, когда ты будешь всего-то на четвертом. Ну же!» Но я сказала себе: черт, я так долго ждала этой беременности, она и есть главное. И роль перешла к Кейт Уинслет… У меня родилась Сандей Роуз, а Кейт получила «Оскар». Так и выглядит гармония в этом мире… Потом мы переехали в Нэшвилл. Понимаете, в Лос-Анджелесе абсолютно все вращается вокруг карьер. А мне уже не было дела до этого вращения. Это и есть счастье – отказаться от переставшего быть важным и жить действительно важным. Теперь дети мои тут в Нэшвилле удивляются, когда меня на улице щелкает какой-нибудь фотограф, и спрашивают: «Почему это тебя фотографируют?» Многие звезды и не мечтают услышать такой вопрос от своего ребенка. Счастье… Которое я высидела, как курица цыпленка.

У вас совершенно особый опыт: двое приемных детей, биологическая дочь Роуз и Фэйт, рожденная суррогатной матерью. Есть ли разница в чувствах к детям в этих разных материнствах?

Н. К.: Чем дальше я живу, тем больше убеждаюсь: мы, женщины, все чьи-то мамы. Если нет своих детей, то есть брат, друг, тот, к кому испытывают что-то похожее на материнское чувство. Потом мы становимся родителями своим родителям и опекаем их. Или ты вынуждена вести себя как мама с заплаканной юной гримершей… Так что усыновить, попросить кого-то выносить твоего ребенка – так же естественно, как родить. Ребенок, который растет на твоих руках… Ты все равно считаешь себя его мамой. Это женская природа.

Вы рассказывали, что ваша мама – убежденная феминистка, когда-то настаивала, чтобы вы с сестрой боролись за свободу… от вот этого – якобы предписанного природой. Мама вряд ли бы теперь с вами согласилась.

Н. К.: Нет, вовсе нет! Уже даже мама со мной согласна… И пожалуй, это одно из моих главных достижений.