Чем глубже мы погружаемся в историю интеллектуальной культуры того времени, тем больше убеждаемся в том, что сообщество российских философов начала XX века — это что-то неопределённое, неформальное и часто дискуссионное. Ни в одном из официальных документов большевиков по высылке 1922 года философы не представлены как самостоятельное профессиональное community. Дело в том, что в философию многие приходили или на время заходили из совершенно других областей знания — правоведения, истории, литературной критики, социологии… А кто такой философ в то время?
Это был человек, который умел читать сложные философские тексты и писать на сложные философские темы. Не более, но и не менее.
Философия же как официальный институт, как важнейшая отрасль интеллектуального производства в России к 1920-м годам уже давно не cуществовала. Так исторически сложилось, что на уровне университетского образования её не очень-то любили. В XVIII веке философский факультет действительно был, но потом «что-то пошло не так». Череда образовательных реформ отодвигала философию куда-то в сторону. А в XIX веке её задвинули уже окончательно, когда министр просвещения князь Ширинский-Шихматов, которому приписывается известная фраза «Польза философии не доказана, а вред от неё возможен», убедил императора Николая I, что с этой наукой лучше не связываться.
Убило ли это философию? Конечно, нет. По каким «рельсам» она развивалась дальше? Во многом через кружки, через низовые инициативы студентов и преподавателей. К счастью, некоторые факультеты, в частности юридические, допускали написание диссертаций на философские темы. Так случилось, например, с Иваном Ильиным, написавшим на юридическом факультете МГУ работу по философии Гегеля, или с Борисом Вышеславцевым, защитившимся по этике Фихте. Лев Карсавин занимался историей средневековой религиозности, специальной диссертации на философскую тему он не писал, но через богословие и теологию всё равно пришёл к философии. Николай Бердяев вообще ничего не защищал (хотя, как Ильин и Вышеславцев, тоже учился на юриста), но всё равно стал одной из центральных фигур российского философского сообщества.
Может быть, русские философы всегда были чужды марксизму, и большевики понимали, что они никогда не примут их марксистский message? Если это так, то, наверное, понятно, почему случился «философский пароход». Однако ирония заключается в том, что через марксизм в начале XX века проходили очень многие философы. Так, марксистами в юном возрасте были и Николай Бердяев, и Сергей Булгаков, и многие другие интеллектуалы, которые в последующем были репрессированы или высланы из страны.
В целом после увлечения марксистской философией у любого мыслителя было два пути: оставаться марксистом и дальше (как правило, это означало интеграцию в революционное движение) или искать себя в других направлениях философии (благо их всегда было много). Вот и получается: c одной стороны, марксисты Ленин и Троцкий, с другой — персоналист Бердяев и богослов Булгаков. Все в ранние годы интересовались философией, но по-разному её поняли. Одни возглавили большевистское правительство, а другие были изгнаны из России. Когда-то давно Платон полагал, что философы должны стоять у власти, так как в них более всего развита склонность к рациональному мышлению. Вряд ли он допускал ситуацию, когда, по сути, одни философы (марксисты-большевики) изгоняют всех остальных (не марксистов и не большевиков).
Была ли высылка интеллектуалов в 1922 году результатом борьбы марксизма за философскую монополию? Вовсе нет. Бороться было не с чем. В неспокойное время перемен абстрактное знание не имеет силы. Самое большее, на что были способны философы в то время, — социально-философская критика в публицистической форме. В 1909 году Николай Бердяев, Сергей Булгаков и другие авторы в сборнике «Вехи» написали, что русская философия долгое время занималась не вопросами истины, добра и справедливости, а тем, как изменить бедственное положение России. По их мнению, русская философия часто сводилась к прагматике социального или политического участия (нигилизм, народничество, марксизм и так далее). Кто виноват в этом? Сама интеллигенция, которая и являлась рупором философии. Для Ленина этот сборник означал, что философы, выбравшие культуру абстрактного мышления, а не культуру политического участия, пассивны, что изменить они ничего не могут и изменять ничего не хотят. Тем не менее Ленин 16 июля 1922 года написал в ЦК ВКП(б) следующее: «Очистим Россию надолго». От кого собрался вождь «очищать» Россию? Не столько от философов не марксистов, сколько от тех, кому не доверял, кого не понимал, с кем иметь дело было весьма трудно.
Большевики претендовали на политическую монополию. Однако сама по себе политика никогда не существует в отдельности от других сфер жизни. Никогда не знаешь, где родится идея, которая сможет объединить людей и положить начало альтернативному политическому курсу. Ленин и Троцкий это прекрасно понимали. В представителях образования, науки и культуры они видели абсолютно разрозненную группу людей, управлять которой было весьма сложно. В отличие от крестьян и рабочих, интеллектуалы были слишком специфицированы и индивидуализированы, особенно те, чья профессиональная сфера граничила с философским знанием.
По большому счёту, Ленин и Троцкий отдавали себе отчёт в том, что у них нет полного представления, с кем и чем они имеют дело. Особенно это касалось тех философов, чей мир абстракций можно было толковать всегда по-разному. Например, Николай Бердяев на допросе 1921 года успел сказать Дзержинскому, что его неприятие большевизма имеет не политическое, а духовное измерение. Как это понимать? Как угодно. Интерпретации — это не то, на что Ленин и Троцкий хотели тратить своё время.
Так как «вождя народов» политика замены расстрела на высылку вполне устраивала, то было принято решение провести быстрые беседы, «отсеять» тех, кому доверять можно, от тех, кому доверять нельзя.
Если философы так непонятны, то почему их всех не собрали в одном месте и не выслали (и почему некоторые всё-таки остались)? Если они ни на что не способны, то зачем часть из них вообще нужно было выгонять из страны? Во многом всё определил случай. Литератор Михаил Осоргин уже в эмиграции вспоминал, что всё делалось в огромной спешке. До кого успели добраться — до того и добрались. Бердяева, Вышеславцева, Ильина, Булгакова, некоторых других — выслали, а Густава Шпета и отца Павла Флоренского — расстреляли.
Главное же, что объединяло этих философов, — Ленин им не доверял. Несмотря на то что философское сообщество он оценивал как «либеральное ренегатство», которое прямой угрозы в себе не несёт, он сам как человек, не чуждый философской культуре, понимал, что из философии может родиться что угодно. Иметь хоть малейшую угрозу под боком, когда только-только была выиграна Гражданская война, — непозволительная роскошь. Тем более что Троцкий решил «повернуть дело» с высылкой как акт гуманизма. Высылка интеллектуалов, которые «не смирились с советской властью», — прекрасный жест, показывающий, что большевики могут избавляться от инакомыслия не только посредством расстрела.
Высылку можно было назвать успешной. Технически всё прошло без происшествий, Европа приняла этот «груз», большевиков ни в чём не упрекая. В 1922 году Ленин и Троцкий получили уникальный опыт большой операции по зачистке интеллектуального ландшафта страны. Это был «кейс», посредством которого можно было развернуть ещё более масштабные операции по укреплению политической власти во всех сферах культуры. Большевики сами не заметили, как в борьбе за политическую монополию они установили ещё и монополию философскую. К началу 1930-х годов никакой другой философии, кроме марксизма-ленинизма, уже не было.
Термин из девяностых
«Философский пароход» — термин, который не использовался ни в СССР, ни в среде русских эмигрантов. В 1990 году философ Сергей Хоружий в своём очерке о депортации деятелей науки, образования и культуры в 1922 году предложил назвать это событие «философским пароходом». Именно с таким названием этот очерк и вышел в «Литературной газете» 9 мая 1990 года. А дальше термин настолько органично вошёл в культурную жизнь (уже) постсоветской России, что изъять («выслать») его было просто невозможно. Почему же он так всех устроил?
В 1990-е годы марксизм-ленинизм для огромного числа читающей публики был предметом иронии и насмешек. Никакой другой философии, кроме «истмата» и «диамата», широкий читатель тогда не знал. Жить с такой философией, когда страна со скоростью геометрической прогрессии менялась, было абсолютно невозможно. Конечно, книжный рынок стремительно пополнялся переводами европейской и американской философской литературы, однако в эпоху поиска новых путей развития хотелось приобщиться к тому, что было как-то созвучно национальной почве.
Прошлое — ключ к настоящему. В 1990-е годы люди узнали, что когда-то давно в России было множество философских течений и что некоторых представителей этих течений выслали на кораблях в Европу. На фоне только что распавшегося СССР запрос на восстановление некоего исторического пазла в России был очень высок. Сам образ «возвращения» утраченного и «высланного» прошлого находился не только в политическом, но и в отвлечённом философском измерении. В противовес материалистическому учению (как его понимал марксизм-ленинизм) в российском обществе произошёл взрыв интереса к религии, к эзотерическим учениям и, конечно же, к различным философским школам.
«Философский пароход» стал интеллектуальным образом, в котором одновременно существует и проблема возвращения утраченного («высланного») прошлого, и проблема духовного поиска. Пароход — транспорт, который постоянно находится в движении, даже если просто качается на волнах. На волнах качалось и российское общество (лодка, которую, как известно, лучше «не раскачивать»). Оно возвращало себе то, что было отчуждено, то, что считало «чужим» по отношению к себе, — пёстрое многообразие идей, от которого когда-то решило избавиться в целях стабилизации политической системы. И именно в 1990-е годы, когда стабилизация была подорвана в результате кризиса этой самой политической системы, интерес к сюжету об идеях (философия) и людях (философах и учёных) в атмосфере хаоса был вполне понятным и объяснимым. Конкретные исторические события — совокупность фактов, в которых некогда разбираться, если на кону вопрос об экономическом выживании. Нужна была ёмкая фраза или словосочетание, которое бы морально и эстетически схватывало бы дух тех событий. «Философский пароход» и оказался тем самым словосочетанием, термином, понятием и образом, в котором умещалась и реальная история, и мифологическая память о событиях, случившихся буквально накануне появления СССР как государства, определившего судьбы тех, кто в 1990-е искал смысл жить в совсем ещё новой, пока незнакомой стране.
0
119.00
