Протест — главное слово 1968 года на всей планете. Но ни в самом 1968-м, ни сейчас, когда мир отмечает юбилей этого протеста, картины уличных боев из Берлина или Мюнхена не привлекают такого внимания, как парижские баррикады, вашингтонские марши и танки в Праге. А между тем именно в Германии у конфликта поколений — самая длинная предыстория и самые радикальные последствия
Три выстрела и одно заседание парламента: в Западной Германии главные коллизии протестного 1968 года уложились в полтора месяца — между 11 апреля и 30 мая. Лето страна встречала уже с новехонькими законами о чрезвычайном положении — и в преддверии чрезвычайных положений, которые эти законы не помогли ни предотвратить, ни победить.
В декабре 1967 года в одной из главных информационно-аналитических программ центрального немецкого телевидения кто-то из социологов произнес успокаивающие слова: «Немецкая молодежь порядочна. И она мыслит трезво. От немецкой молодежи образца 1967 года можно не ждать революции».
Это были вполне достоверные данные — молодые люди эпохи зрелого экономического чуда на бумаге выглядели абсолютно благонадежно. Они зарабатывали немного, но стабильно — и заработки их стабильно росли, они тратили деньги на семейные покупки, приобретали радиоприемники за наличные и автомобили в кредит, дарили друг другу на дни рождения синглы, и каждый являлся обладателем в среднем 10 долгоиграющих пластинок.
В ФРГ к тому моменту на 60 млн человек приходилось всего 300 тыс. студентов — учеба в университете была дорогим удовольствием и довольно надежно гарантировала последующую карьеру. В декабре 1967 года студентов считали в Германии завтрашней элитой.
К концу 1968-го их называли преимущественно длинноволосыми бездельниками. Такой вот переломный год.
«Мы-то знаем, что мы здесь делали»
Послевоенная Западная Германия — это экономическое чудо, разумеется. Но это еще и политическое белое пятно Европы. И дело не во всевластии Союзнического контрольного совета, состоявшего из представителей стран-победительниц, с которым по-прежнему нужно было согласовывать все серьезные политические шаги, внутренние и внешние.
Страна продолжала опасаться самой себя — взаимное недоверие, высказанное и невысказанное, было тотальным. «Простые люди» не доверяли политикам, зная по недавнему опыту, как легко те готовы бросить их на произвол судьбы. Верхи опасались любой хоть сколько-нибудь массовой активности «простых людей», той же ближней памятью помня, что все это потенциальные (и в значительном числе своем — реальные) штурмовики, погромщики, факелоносцы. Вернувшиеся из эмиграции не доверяли тем, кто в 1933–1945-м оставался в рейхе. Остававшиеся считали эмигрантов предателями, «отсидевшимися» — в 1961 году прозвучали легендарные своим бесстыдством слова бывшего офицера вермахта Франца Йозефа Штрауса в адрес бывшего политэмигранта, бойца Сопротивления Вилли Брандта: «Позвольте спросить, что господин Брандт делал все эти 12 лет, там, за границей. Мы-то знаем, что мы здесь делали» (в случае Штрауса «что мы здесь делали» включало в себя как минимум участие в операциях вермахта на Украине и во Франции).
От послевоенной комы государственная власть начала отходить к середине 1950-х — но почти любой ее шаг выглядел одновременно и новостью, и попыткой реванша, потому что слишком легко было найти отталкивающий аналог в «проклятом двенадцатилетии» 1933–1945-го.
Политическое бездействие казалось предпочтительнее действия — и первые гражданские протесты требовали от государства именно бездействия. Так что к 1968 году ФРГ подходила с богатой, но своеобразной предысторией.
Первая волна послевоенного политического протеста в Германии — это протест середины 1950-х против ремилитаризации, против появления бундесвера: воскрешение немецкой армии у значительного числа людей вызвало панику. Следующая волна покатилась в 1962-м после первой серьезной попытки ограничить свободу прессы — дело журнала «Шпигель» — и закончилась развалом кабинета министров. Третья волна, совсем уже на подступах к общемировым протестам, началась после убийства студента Бенно Онезорга 2 июня 1967 года — первого полицейского убийства, в котором очевидны были политические мотивы.
Ремилитаризация
Условия капитуляции Германии в 1945 году предусматривают полную демилитаризацию всех частей страны, однако с началом Холодной войны эта часть договора постепенно теряет силу. В 1950 году начинаются секретные переговоры Аденауэра с военной администрацией США о вооруженных силах Западной Германии. Официально бундесвер появляется в ноябре 1955 года (до этого появляются вооруженная полиция и пограничные войска) — одновременно с вступлением ФРГ в НАТО. Рядовые в новой армии служат по призыву, но офицерский корпус почти целиком состоит из военных прежней эпохи: из 14 900 офицеров бундесвера, которые были на армейской службе в 1959 году, 12 360 получили офицерские титулы еще в Третьем рейхе и во времена Веймарской республики. 300 из них служили в «Ваффен СС». С 1950 по 1955 год на территории ФРГ действует секретная вооруженная «Группа Шнеца», состоящая из 2000 бывших офицеров вермахта и СС — после основания бундесвера создатель группы, генерал-полковник Альберт Шнец, получает назначение в Генеральном штабе Министерства обороны ФРГ.
Дело журнала «Шпигель»
10 октября 1962 года «Шпигель» публикует многостраничную титульную статью «Относительно боеспособны», посвященную результатам совместных учебных маневров бундесвера и войск НАТО. Авторы констатируют плохую подготовку немецкой армии и публикуют подтверждающие это данные. Критика напрямую обращена к министру обороны в правительстве Конрада Аденауэра — Францу Йозефу Штраусу, материал для статьи предоставлен полковником Генерального штаба Альбертом Мартином. По негласному настоянию Штрауса против авторов, редакции и самого Мартина возбуждают дело о государственной измене, несколько человек арестованы. Редакцию «Шпигеля» обыскивают на протяжении месяца, сотрудники журнала работают в помещениях, предоставленных им другими газетами из солидарности. Главный редактор «Шпигеля» Рудольф Аугштайн также на три месяца оказывается под арестом. После многочисленных протестов журналисты выходят на свободу, следствие продолжается до 1965 года — и заканчивается отказом в возбуждении уголовного дела. Парламентский скандал вынуждает Штрауса покинуть пост министра обороны, после чего кабинет Аденауэра распадается.
2 июня 1967 года
Официальный визит в Западный Берлин иранского шаха Мохаммеда Резы Пехлеви сопровождается студенческими демонстрациями — шах считается реакционером и тираном, в Берлине есть небольшая община иранских политических беженцев. Демонстрацию разгоняет не только большой наряд полиции, но и сотрудники иранских спецслужб из сопровождения шаха, вооруженные деревянными палками. Часть демонстрантов разбегается по соседним дворам, несколько полицейских догоняют в одном из таких дворов двоих студентов. Один из них получает несколько ударов по голове, но остается жив. Второй, 26-летний Бенно Онезорг, застрелен с близкого расстояния в затылок, стреляет в него полицейский Карл-Хайнц Куррас. Онезорг — не участник демонстрации, он просто «вышел посмотреть», дома у него остается беременная жена. В последовавшем процессе полицейских оправдывают, так как они ссылаются на то, что им показалось, что студенты вооружены. С 1971 по 1980 год в Западном Берлине действует левоэкстремистская группировка под названием «Движение 2 июня» — на ее счету несколько ограблений банка и похищений.
Власть шаг за шагом отвоевывала свободу рук, которая позволяла ей вооружаться, ограничивать в правах неудобных журналистов, менять конституцию и даже, как в случае с Онезоргом, стрелять в прохожих — но оставалась одна запретная зона, туда хода не было даже на уровне парламентских дебатов. В середине 1950-х впервые всплыло словосочетание «закон о чрезвычайном положении» — и дискуссия вокруг него затянулась на годы. Коллективная память подсказывала здесь совсем уж беспросветно-ужасное: аналогичный закон в марте 1933 года позволил рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру сделать из какой-никакой, но все же парламентской республики террористическую диктатуру.
Передача высшей власти от законодательной к исполнительной ветви, ограничение личных прав и свобод, цензура, бесконтрольное прослушивание телефонов, перлюстрация частной переписки, возможность задержания по простому подозрению и так далее — разные версии закона появлялись в парламентских дебатах, и силами разных партий его отклоняли в 1956-м, 1958-м, 1960-м, 1963-м, 1965-м и, наконец, в 1967 году. Разумеется, в качестве предположительных оснований для введения чрезвычайного положения авторы законопроекта предпочитали приводить политически нейтральные землетрясения, пожары и наводнения — ничего не помогало.
Между тем в университетах уже училось поколение, которое никакой войны и диктатуры не помнило вовсе,— и оно оказалось ничуть не более сговорчивым и доверчивым. Студенты образца 1967 года, о которых так позитивно высказывалась телевизионная социология, воспринимали государственную власть не как «меньшее зло», а как глобальную помеху — а окружавшее их общество, консервативное и аполитичное, как прямое наследство старой диктатуры.
«Не верь никому, кто старше 30» — лозунг всего немецкого молодежного движения 1960-х.
Главный герой протестного 1968 года был почти на грани этого возрастного ценза. Руди Дучке родился весной 1940 года — в той части Германии, которая после капитуляции станет социалистической. К 1961 году он перебрался в демилитаризованный Западный Берлин, потому что был убежденным пацифистом и марксистом — оставаться убежденным марксистом в то время в Западной Европе было вообще гораздо проще, чем в Восточной. Кроме того, он был выдающимся оратором — и очевидным лидером. Ко второй половине 1960-х у Дучке было место ассистента на одной из кафедр Свободного университета — главного центра всей политизированной молодежи ФРГ, которую к этому времени повсеместно называли внепарламентской оппозицией (APO — Ausserparlamentarische Opposition), признавая политической силой, пусть и уличной. Формы ее деятельности были разнообразны — от академических студенческих клубов, фундаментально изучающих историю рабочего движения и революционных маоистских кружков до, на первый взгляд вообще аполитичной, «веселой герильи». Но в любом случае их требования уже выходили за пределы внутриполитических реформ — это были требования общественного переустройства.
Внепарламентская оппозиция
Ausserparlamentarische Opposition (APO)
Внепарламентская оппозиция — в 1960-е годы в Германии практически синоним всего протестного движения. Окончательно формируется после прихода к власти большой коалиции СДПГ/ХДС/ХСС в 1966 году — в связи с фактическим отсутствием оппозиции внутри парламента. Основные формы деятельности — дискуссии, демонстрации, конгрессы; основные темы — протест против закона о чрезвычайном положении, против Вьетнамской войны, поддержка освободительных движений в странах третьего мира, критика империализма. В отличие от французской студенческой оппозиции, которую поддерживают профсоюзы и молодые рабочие, APO в Германии фактически остается университетским и околоуниверситетским политическим явлением. После 1968 года APO перестает действовать как единая сила и распадается на многочисленные кружки, клубы и группировки.
«Веселая герилья»
В протестном движении немало участников, которых не привлекает слишком серьезная политическая повестка. Они считают, что подрыв консервативных буржуазных устоев происходит эффективнее, если эти устои высмеивать, провоцировать и публично ставить под сомнение. Такие группы существуют во многих городах — часть из них называет себя Sponti — от слова «спонтанный», часть — Spassguerilla, веселая герилья. Среди них много будущих выдающихся деятелей искусства — так, в рядах франкфуртских «спонтанных» начинал выдающийся режиссер и композитор Хайнер Гёббельс. Спонтанные акции и шутки часто действительно оказываются очень эффективными — и совсем не безопасными, их репертуар достаточно широк: от забрасывания политиков тортами до пародии на демонстрацию, в которой на одного демонстрирующего приходится 50 «стражей порядка». «Веселые герильеро» становятся фигурантами уголовных дел ничуть не реже, чем вполне серьезные террористы.
«Остановить красного Руди!»
К началу 1968-го молодежные протесты перестали быть внутриполитическим делом какой-либо отдельной страны, а немецкая студенческая оппозиция во главе с Дучке уже вела затяжную войну с прессой и общественным мнением. Фотографии темноволосого человека с яркими глазами и ассиметричным низколобым лицом гуляли по первым полосам газет в сопровождении устрашающих цитат.
Общество пугало само себя одними и теми же призраками: пока оппозиция кричала об опасности нового фашизма, респектабельные газеты и телеканалы стращали аудиторию образом нового бесноватого фюрера, за которым стоят неуправляемые толпы. Только вести их он собирался на этот раз в коммунизм.
Справедливости ради: бесноватым Дучке не был вовсе — он был темпераментным идеалистом и хорошо образованным теоретиком-марксистом с довольно прагматичным взглядом на действительность. В отличие от многих своих коллег по протесту, он не рассчитывал одним прекрасным утром проснуться в другой стране. Ему принадлежит знаменитая формулировка о «долгом марше» в новую политическую реальность — из этой формулировки родилась довольно большая и важная часть современной немецкой политики. Но в 1968-м обывателя — «читателя газет» прагматизм Дучке пугал едва ли не больше, чем его идеализм.
Тем более что газеты не стеснялись в выражениях — и, в общем-то, говорили открытым текстом. «Мы не можем всю грязную работу оставить полиции» — написала 7 февраля 1968 года газета «Бильд», главный враг оппозиции. В этой же статье под фотографией Дучке стояла подпись: «Остановим террор новых красных». Это была, разумеется, не единственная газета и не единственная фотография — и не единственный призыв.
11 апреля разнорабочий Йозеф Бахман подкараулил Руди Дучке рядом со студенческим клубом на Курфюрстендамм и с криком «коммунистическая свинья!» трижды выстрелил в него из револьвера. Две пули попали в голову, одна в плечо. Дучке выжил, но пули, попавшие в голову, повредили жизненно важные центры, восстановиться полностью ему не удалось. Дучке вывезли из Германии, он прожил еще 11 лет в Англии и Дании и скончался от последствий ранения в 1979 году. В кармане у Бахмана, которого арестовали в тот же день, лежала еще одна газета с пятью фотографиями Дучке и подписью: «Остановить красного Руди!»
«Долгий марш»
«Долгий марш» — одна из самых известных стратегических инициатив «новых левых», провозглашенная в 1967 году Руди Дучке. Дучке призывает протестующих отказаться от чистой конфронтации с обществом и парламентской демократией, а вместо этого использовать в своих интересах существующие институции и механизмы. Это обращение пользуется большой популярностью у значительной части студенческого движения, которая не видит перспектив в радикальных, насильственных формах протеста, понимая, что они ведут к изоляции. В трактовке «долгого марша» существует важное противоречие. Дучке понимает его скорее как своего рода постепенный рейдерский захват буржуазных институтов с целью их трансформации. А большая часть его последователей, как выясняется позже, считает, что продвижение внутри сложившейся общественной иерархии является самоцелью — «то, что нельзя изменить, нужно возглавить». Очень многие лидеры 1968 года позже действительно оказываются влиятельными политиками, интеллектуалами, в значительной степени определяющими содержание и тон общественных дискуссий в ФРГ и сегодня. Вопрос о том, что в процессе такого «долгого марша» изменяется больше — институции или сам человек,— остается открытым.
Дело было в предпасхальную неделю — и все дальнейшее вошло в историю как «пасхальные беспорядки». Через два часа после покушения на Дучке в университетской аудитории сидели 2000 человек, которые собрались только для того, чтобы решить, куда им идти — к резиденции бургомистра или к концерну Шпрингера. Пошли к Шпрингеру. Демонстранты несли плакаты «Bild schiesst mit» — «Bild тоже стреляет». Вокруг редакционного здания уже стояли 350 полицейских; журналисты, не успевшие покинуть здание, баррикадировали двери столами. Студенты жгли машины, развозившие тираж шпрингеровских газет по киоскам,— это было начало. Через день массовый молодежный бунт начался в 27 немецких городах — выступлений такого размаха в Германии не было после революционного 1918-го. Включившие телевизор мирные граждане получили ту самую устрашающую картину мятежа под красными знаменами, которой им грозили в последние месяцы. Призрак коммунизма добрел до своей исторической родины. Все это смешивалось с аналогичными картинами из Парижа, Вашингтона и других мировых столиц.
21 000 полицейских после почти двухнедельных беспрерывных боев справились с самой острой фазой мятежа, но за это время страна изменилась радикально: конфликт поколений оказался гражданской войной, в которой на ближайшие десять лет все средства были хороши.
Сразу же после пасхальных каникул парламент вернул в повестку дня проект законов о чрезвычайном положении. 30 мая они были приняты. Союзнический контрольный совет отказался по такому случаю от своего права вето. Против голосовала вся фракция либерально-демократической партии и примерно одна пятая фракции социал-демократов. Позже с резко осуждающим комментарием выступили трое судей Конституционного суда ФРГ, один из которых был участником покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Закон вносил изменения в 28 из 145 статей конституции ФРГ — на случай войны, государственного переворота или природной катастрофы.
Зловещей тени 1933 года были сделаны две — очень существенные — уступки. Во-первых, органы исполнительной власти, получавшие по новым законам огромные полномочия в случае ЧП, не имели права вносить изменения в Конституцию. Во-вторых, гражданину гарантировали право на сопротивление органам власти — если тот пришел к обоснованному выводу, что эти самые органы поставили своей целью изменение государственного строя.
Принятие новых законов на много лет сделало немецкое молодежное движение самым радикальным и самым массовым в Западной Европе. С уходом Дучке, впрочем, оно потеряло всякое единство, превратившись в постоянно растущий набор самых разных — и претерпевающих делающие их подчас неузнаваемыми трансформации — идеологий и группировок. Борьба со всеми видами и формами протеста почти полностью поглотила немецкую внутреннюю политику на следующие десять лет — и закончилась самой мрачной ее страницей под названием «немецкая осень». Но ни в это десятилетие, еще называемое «свинцовым временем», ни позже законы о чрезвычайном положении так ни разу и не были применены.
Ради полноты картины, вероятно, стоит сказать: задним числом стало известно, что первые «коктейли Молотова» — бутылки с зажигательной смесью — к редакции Шпрингера принес агент-провокатор западногерманских спецслужб.
Немецкая осень
Один из самых известных продуктов обострения конфликта силовых ведомств и протестующей молодежи — компактная террористическая группировка «Фракция Красной армии» (RAF), которая делает ставку на вооруженное насилие. Пик конфронтации приходится на осень 1977 года. Четверо террористов, основатели RAF, сидят в тюрьме строгого режима в Штаммхайме, оставшиеся на свободе сообщники пытаются освободить их путем двойного шантажа: 5 сентября они похищают президента Союза предпринимателей Ганса-Мартина Шляйера, 13 октября захватывают пассажирский самолет «Люфтганзы», следующий с Мальорки во Франкфурт. 18 октября немецкие спецслужбы штурмуют самолет в аэропорту Могадишо. Ночью этого же дня трое из четверых террористов RAF погибают в тюрьме Штаммхайм, по официальной версии речь идет о коллективном самоубийстве. 19 октября похищенного Ганса-Мартина Шляйера обнаруживают мертвым. Канцлер — социал-демократ Гельмут Шмидт — почти соглашается ввести в стране чрезвычайное положение, но ограничивается созывом кризисного штаба. В следующие годы «немецкая осень» превращается в затяжную борьбу с «симпатизантами» — каждый человек с левыми убеждениями может попасть под подозрение в пособничестве террору.
Трансформации
С постепенным ослаблением конфронтации левая повестка становится частью государственной политики, и активные участники протестов оказываются важной частью политической жизни ФРГ. В следующие 20 лет активисты внепарламентской оппозиции становятся популярными фигурами в коммунальной и земельной политике, участниками процесса воссоединения Германии и создания единой Европы. Радикально левые движения практически исчезают из политической жизни ФРГ, но активизируются радикально правые — иногда в их рядах оказываются бывшие студенческие активисты.
0
75.00
