Премьер ДНР пришел голосовать на участок в донецкую школу № 1 одним из первых. Пока перед школой разгружали мешки с картошкой, капустой, морковкой, свеклой и луком для голодающих избирателей (все по гривне за килограмм), Захарченко зашел на участок, в присутствии нескольких десятков репортеров со всего мира получил два бюллетеня (один — для голосования за главу республики, второй — для голосования за состав парламента), проставил галочки и под бесконечные щелчки фотоаппаратов опустил листочки в урну.
— Ну, я и костюм носить умею.
За кого проголосовал, вслух не признался. Сказал только: «За справедливость, счастье, мир и процветание». Но на фотографиях было видно, что проголосовал господин Захарченко за себя.
На этом выборы можно было бы и завершить. Все, что происходило дальше, было простой формальностью. Уже через два часа после открытия участков ЦИК отчитался об очень высокой явке. Глава Центризбиркома Роман Лягин смог, наконец, озвучить число избирателей в ДНР — 1 млн 148 тысяч человек и не смог внятно объяснить, зачем было печатать 3 млн бюллетеней.
После открытия участков стало понятно, почему ЦИК не захотел заранее продемонстрировать бюллетени, опасаясь подделок и провокаций. На них не оказалось ни водяных знаков, ни марок. Обычная тонкая бумага с печатью и подписью члена комиссии.
Картошка по гривне — может быть, единственное, ради чего стоило проводить выборы.
Но овощей, в отличие от бюллетеней, на всех граждан ДНР, очевидно, не хватило: на следующий день жители Горняцкого района Макеевки (города, который начинается сразу за восточной окраиной Донецка) перекрыли дорогу из-за нехватки бесплатных продуктов. «Платные» купить не на что — многим уже несколько месяцев не платят зарплаты.
«Военная разведка» не голосует
В районах выборы проходили скромнее. В поселке Старобешево (20 километров на юг от областного центра) обошлось без громкой музыки и овощей. Но явка, если верить Татьяне Борисовне — председателю одного из двух участков, открывшихся на территории населенного пункта, тоже была высокой.
— К 11 утра у нас проголосовало уже больше 800 человек.
Татьяна Борисовна рассказывает, что за ее участком закреплено около 5 тысяч избирателей.
— Всего мы получили 4350 бюллетеней. Но сколько человек в реальности может проголосовать — неизвестно. Ведь многие уезжали во время боевых действий. Сейчас многие вернулись. Но кто-то, понятно, вообще сменил место жительства, а сюда, наоборот, могли переехать те, кто до этого у нас не жил.
Глава ЦИКа Роман Лягин за два дня до голосования говорил, что на выборах будут использоваться списки избирателей от 2012 года, которые были уточнены во время майского референдума. Но ни на одном из участков отпечатанных списков мы так и не увидели.
Вот и в Старобешеве члены комиссии от руки вписывали избирателей в списки.
— Мы, по сути, сейчас полностью обновляем списки, — объясняет Татьяна Борисовна. — Поэтому и бюллетени выдаем медленнее, чем обычно. Кроме того, у нас открылось меньше участков, чем раньше, — не хватило времени на подготовку.
На первом этаже во Дворце культуры имени героини соцтруда трактористки Прасковьи Ангелиной, где расположился участок Татьяны Борисовны, — толпа. За порядком наблюдают несколько парней в камуфляже, с медалями «За боевые заслуги» на груди и нашивками «Военная разведка РФ» на рукавах. Советской медалью «За боевые заслуги» было награждено больше 5 млн человек. На тех, что на груди у сепаратистов, нет букв «СССР» и номера на оборотной стороне — трехзначные.
Вскоре человек 15 бойцов (на форме нашивки «Вооруженные силы РФ», «Вежливые люди», «Военная разведка») выстраиваются в очередь за бюллетенями. У половины оказываются российские паспорта. Члены комиссии объясняют, что голосовать им нельзя: для этого нужна прописка или вид на жительство в Донецкой области. Ополченцу из Харькова бюллетень тоже не выдают. Проголосовать в итоге удается только нескольким бойцам.
Дэнээровцы выходят во двор покурить. Беззлобно посмеиваются над своим неучастием в выборах.
Боец из Харковской области с позывным «Карандаш» приглашает нас на свадьбу.
— Через месяц где-то планировали. Праздновать здесь будем, в Старобешеве. Но это если через пару дней война не начнется. А если начнется, то я свадьбу отменю, конечно, — не хочу, чтобы она сразу вдовой стала.
О возможном начале полномасштабных боевых действий бойцы предпочитают с нами не говорить.
Спрашиваем, где можно найти Матвея: в конце августа, когда дэнээровцы только вошли в Старобешево, он был назначен комендантом поселка.
Бойцы начинают переглядываться.
— Матвея здесь давно нет. Здесь теперь другие люди.
Матвей
Еще в первой половине августа Старобешево и одноименный район контролировали украинские добровольческие отряды и военные, которые оставили поселок, когда сепаратисты перешли в контрнаступление. Через Старобешево и соседний город Комсомольское уходили те, кому удалось выбраться из котла под Иловайском.
В посадках под Комсомольским стояла разбитая колонна украинских танков, БТРов и грузовиков. Чумазые как черти дети вместе со своими родителями растаскивали сгоревшую технику на металлолом. Пацан лет десяти, весь в копоти и машинном масле, предлагал за 10 гривен отвести журналистов в посадку, за которой лежат тела сгоревших украинских военных. Местные фотографировали останки на мобильные телефоны. Когда мы спросили, почему их до сих пор никто не похоронил, на нас посмотрели как на сумасшедших. Майор милиции из Комсомольского сказал, что за телами кто-то должен приехать, но кто именно и когда, он не знает.
На холмах за соседним поселком Новоекатериновка валялись сотни упаковок от российских сухпайков. В неубранных подсолнечных полях лежали погибшие украинские военные. Ветер трепал гимнастерку бойца, которого взрывом забросило на высоковольтные провода. Сепаратисты называли его «парашютистом».
Когда мы в первый раз оказались под Старобешевом, на подъезде к поселку стояла колонна медицинских «уазиков» и грузовиков. К тому моменту уже было известно об огромных потерях под Иловайском, о расстреле украинских колонн, которые пытались выходить из окружения. Украинский полковник в накинутом на тельняшку белом халате рассказывал нам о том, что уже седьмой день подряд вывозит из-под Иловайска через Старобешево раненых и убитых, о том, что счет «200-х» и «300-х» давно уже идет на сотни, и просил нас сделать «что-нибудь», потому что договоренности о работе медицинских бригад на контролируемой дэнээровцами территории в очередной раз срывались.
В то время Старобешево контролировал Матвей, который до войны был «простым стропальщиком в Дебальцеве», а стал командиром подразделения с медалью «За боевые заслуги» на груди. Матвей говорил, что у него «грязные танки» и отмыть их можно только в Азовском море. Обещал, что дойдет до Мариуполя.
В поселке не было света, воды, телефонной связи и хлеба, почти не было людей — большинство жителей уехало, а те, кто не уехал, больше недели просидели в подвалах и даже после завершения боев боялись выходить на улицу. Бойцы Матвея расположились в здании райотдела милиции, питались лапшой, чипсами и конфетами из разбитого во время танковых боев магазина в центре поселка. «Собака полка» по кличке Окоп таскала по заднему двору украинский флаг.
В подразделении Матвея местных, старобешевских, почти не было. Были бойцы из других городов Донбасса, было много добровольцев из России.
Мы спрашивали у них: если местные не идут ополчение, тогда за что и от чьего имени вы воюете? Вначале нам отвечали что-то про несознательность тех, кто не готов защищать свою землю, но в конце концов признались, что им просто нравится воевать.
В подвале райотдела содержали пленных. Нам показали троих. В больнице был еще один пленный — 20-летний мальчик, попавший в армию по мобилизации. Боец с позывным «Колхозник» попросил меня и Орхана Джемаля из «Форбса» связаться с его мамой, чтобы та приехала и забрала его. Мы звонили маме. Мама сказала, что не поедет за ним в Старобешево, потому что «нет времени, денег и хозяйство не на кого оставить». В итоге «Колхозник» сам отправил его домой.
Олег
Тогда, два месяца назад, Старобешево было практически на передовой. Теперь это — глубокий тыл. Есть вода и свет. С улиц убрали сгоревшую технику. Местные жители отстраивают поврежденные дома.
Новый комендант Старобешева принимает нас в бывшем здании районной прокуратуры. В его кабинете много икон, на стене висит флаг ДНР, на столе — фотография с черной траурной лентой. Представляется не позывным, а полным именем: Олег Михайлов.
— Почему я здесь? Потому что идти назад уже некуда. Цена слишком большая за все это заплачена. И не хотелось бы здесь видеть никого из ряда тех людей, которые не местные. Которые не знают ни народа, ни проблем района, — объясняет Олег. Матвей был не местным и, по словам Олега, занимался здесь «не очень правильными делами». Матвея пытались арестовать, но он сбежал вместе с частью своих людей. Сейчас объявлен в розыск, где находится — никто не знает.
Сам Олег — член Партии регионов, депутат районного совета, бизнесмен (до войны у него был магазин стройматериалов).
— Я организовывал здесь референдум. Потом ушел в ополчение. Дома остались мать, отец и сын.
— Сын не пошел в ополчение?
— Нет. Решили, что хватит на семью и одного меня с автоматом. Дима (сын — З. Б.) сказал, что сколько сможет, будет оставаться с бабушкой и дедушкой. Я не знал, что такое может случиться.
Олег показывает нам стоящую на столе фотографию.
— В поселке долгое время вообще никого не было. Потом пришли украинцы. Два местных гражданина хотели отжать мой бизнес. Дали украинцам информацию по мне, сказали, что мои отец и сын — корректировщики и торгуют оружием. За ними приехал батальон «Азов». Диму забили до смерти. Отца нашли в районе Тельманово, со сломанными ребрами, пробитым легким, отбитой почкой. Он выжил.
Олег хочет, чтобы в Старобешеве теперь все было «по-другому». Район сельскохозяйственный, но земля в начале 90-х была распределена неправильно, «ее взяли те люди, которые скудны своим опытом и знаниями».
— Эта война рано или поздно закончится. Главное, сейчас все правильно построить. Мы вот провели выборы главы госадминистрации. Собрали всех в ДК, в актовом зале, и проголосовали. Выбрали опытного человека, он сам руководитель успешного хозяйства.
Спрашиваю, что может измениться в лучшую сторону в жизни Старобешева от выборов главы ДНР и верховного совета. Олег уходит от ответа.
Участок под обстрелом
Едем на участок в Киевском районе Донецка. На улицах кромешная тьма — провода до сих пор оборваны. Светится, в лучшем случае, по 5—10 окон на каждый многоэтажный дом. Наш водитель не верит, что в таком районе мог открыться избирательный участок.
— У нас утром была очень высока явка, — рассказывает председатель комиссии Александр Александрович. — Мы приехали на участок в полшестого утра, так люди уже стояли. А в 7.45 начали стучать нам в двери, мол, открывайте. Очередь к тому моменту уже в 100 человек была.
Другие члены комиссии объясняют: стрельба на Путиловке (так называют кварталы, находящиеся в непосредственной близости от аэропорта) обычно начинается после обеда, поэтому люди стараются завершить все дела в первой половине дня, а вечером вообще из домов не выходят.
Школа № 117, в которой в воскресенье все-таки открылся избирательный участок, находится всего в полутора километрах от донецкого аэропорта. В ней почти не осталось целых стекол (завхоз уточняет: чтобы застеклиться, нужно 444 стекла), окна затянуты пленкой. Стены и потолки первого этажа посечены осколками. Градусник в кабинете физики показывает температуру ниже нуля. Учителя из комиссии греются у единственного обогревателя.
Александр Александрович преподает географию в школе № 59, но там в этом году участок не открылся:
— Восемь прямых попаданий в саму школу, больше 10 — по территории. Да и в соседних кварталах целых домов почти не осталось.
В 117-й школе проголосовало больше 800 человек. Явка, по оценке комиссии, составила 28%, несмотря на то что премьер Захарченко не сомневался в стопроцентных показателях.
— Люди боятся из домов выходить, а многие вообще уехали, — оправдываются учителя.
— Зато у нас было много избирателей с оккупированных украинскими властями территорий, — с классической учительской интонацией добавляет Александр Александрович. — Из Авдеевки, даже из Краматорска.
Спрашиваю, приезжали ли на участок наблюдатели.
— Охрану имеете в виду?
— Нет. Именно наблюдателей.
— Нет. Пресса была. И через каждые полчаса военные нас проверяют, обеспечивают охрану.
В 8 вечера участок закрывается. Учителя считают голоса. В районе аэропорта начинает бухать.
— Сейчас быстро посчитаем, потом вызовем ополченцев, они заберут документы в комендатуру, а потом оттуда уже сами отвезут в ЦИК.
К 10 часам стрельба усиливается. Начинают тихо звенеть уцелевшие стекла.
— Надо отсюда быстрее уходить! Или в подвал ховаться, — торопит учителей охранник-дэнээровец.
— Не будем машину из комендатуры дожидаться, — командует Александр Александрович. — Грузите коробки в наш багажник, пересечемся с «комендатурой» где-нибудь в центре Донецка.
Учителя выключают обогреватель, свет, закрывают двери без стекол, садятся в машину и уезжают. Стрельба продолжается.
Донецк — Старобешево
102.0
22.00
