Если на жизнь Сергея Беглика посмотреть с парадной стороны, то всё выглядит замечательно: бизнесмен, живёт на побережье Испании. Состоятелен, женат. Правда, в этом жизнеутверждающем резюме есть одно «но». 22 года назад он разбился на зимней дороге. Итог – раздробленный позвоночник, контузия органов грудной клетки, разрыв селезёнки. Его первая жизнь, вполне благополучная, закончилась. Наступила вторая...
– Дело было в Литве. Выпил, сел за руль – всё, авария. Врачи в местной больнице сделали что смогли – спасли жизнь. Сказали, что ходить я никогда не буду. Выписали с неутешительным прогнозом. Потом сместились позвонки и понадобилась сложная операция. Без неё я бы просто погиб. Очень помогли друзья – отправили в Нью-Йорк к одному из лучших специалистов по спинальной хирургии Охенебе Боаче-Аджею. Операция длилась двенадцать часов. Боаче с командой вставили мне в спину два титановых штыря длиной 40 см, шесть шурупов и семь распорок, чтобы подпирать рёбра. Могу показать, как выглядит эта конструкция…
Лучше не надо. Я видела фото – зрелище не для слабонервных. Жить, конечно, можно, но…
– Ну да. С этой арматурой ни согнуться, ни разогнуться... Когда ты из молодого, здорового, успешного парня превращаешься в инвалида – это ещё надо в себе перемолоть. Ты зарвался – жизнь поставила тебя на место, и прежнего тебя уже не будет. Будет тот, кому придётся передвигаться и жить в коляске. Это другое измерение, даже в физическом плане. Ты больше не можешь ни на что смотреть свысока, видишь только снизу. А то, каким ты был раньше, не отпускает… И надо меняться. Вылезать из старого корсета и перебираться в новый. В такой позиции начинаешь думать о вещах, о которых прежде не задумывался. Мы ведь живём в одном-единственном теле, другого у нас нет. А когда тело меняется – ты и на жизнь смотришь совсем иначе. Я теперь беременным женщинам сочувствую. Понимаю, каково жить с телом, которому всё трудно, всё тяжело, больно и неудобно. После аварии у меня было пять операций, и все сложные. Чтобы представить картину: это метры шрамов на теле, одно ребро вынули и вставили на место четырёх сломанных позвонков, спину вскрывали четыре раза... В обычном варианте – это страшные патологии и последствия, вплоть до летального исхода.
Как вы из этого выбирались?
– Долго. Восстанавливался в Москве на кафедре клинической реабилитации РУДН, у профессора Блюма. Жили три года в столице безвылазно, дочка в садик там ходила... Начинали тренировки уже через одну-две недели после каждой из операций, это трудно представить даже, когда швы ещё свежие. Потом мы с семьёй перебрались жить в Испанию. Я как-то позвонил оттуда Блюму, мы разговорились, он спросил, как погода, а это был февраль, в Москве -25–30, я ответил, что тут +25. Через пару дней Блюм уже был в Барселоне. Со временем, перенёс свой реабилитационный центр в Испанию… Во всём мире, и не только в России, послеоперационное восстановление – это огромная проблема. Ты вышел, от аппаратов тебя отключили, и что? Одно неосторожное движение – внутри что-нибудь порвалось… А у Блюма есть методика. Можно сколько угодно говорить, что он собирает людей заново. И профессионал экстра-класса, и автор уникальной системы. Всё так. У него куча патентов, он изобрёл восстановительные тренажёры, его тренеры постоянно проходят подготовку и переподготовку. Эти знания и умения можно передать, но тут ещё важно, что он лечит руками. Собственной энергией. А он человек во всех смыслах крупный и сильный, у него мощные руки. Поэтому он может делать то, с чем человек другого роста и веса вообще никогда не справится. Блюм в реабилитации – единственный, ни в Германии, ни в Израиле, ни в Штатах нет таких методик восстановления, как у него. Мы за эти годы не только справились с биомеханическим дисбалансом, но и ткани тела сохранили. Все органы функционируют. Я всё это время ещё и работал, иначе не на что было бы лечиться. Выдержал множество перелётов, проехал за рулём тысячи километров один…
Здесь следует сделать отступление. Сергей – человек сдержанный. И читать его лучше между строк, так будет понятней. Например: «Проехал за рулём тысячи километров один». Один. После аварии, в которой едва выжил. Или: «Выдержал множество перелётов». Ключевое слово – «выдержал». Или далее по тексту: «Хотя я научился контролировать боль, даже довольно интенсивную…» Много ли на свете людей, умеющих контролировать «довольно интенсивную боль»? И сколько времени этому надо учиться? Двадцать два года, с перерывами на операции? О кровавых подробностях этих операций лучше промолчать – как бы в обморок всем не попадать. Про психопатические ямы тоже особо распространяться не будем: слышащий да услышит. Но когда Сергей говорит о врачах, то позволяет себе эмоции. Не пылкие, ибо эмоции пришлось все эти годы «контролировать». Купировать вместе с болью.
– Всё вышло благодаря уникальной технологии реабилитации. Вдобавок доктор Блюм умеет поставить тебе мозги на место за три минуты. Ведь ты же работаешь до седьмого пота, идут тяжёлые тренировки, в процессе где-то что-то отлетело, спайки какие-то разошлись. Боль, температура, на стену лезешь… И начинается паника – что случилось? Ты идёшь к доктору – он всё тебе объясняет: тут так, здесь так, тут мышечная схема такая, здесь сякая… Ты успокаиваешься и работаешь дальше. Потом опять что-нибудь слетает, в другом месте. Ты опять к нему. И так по кругу. Такое очень помогает справляться с психопатическими ямами, особенно в самом начале. Со временем паники становятся не такими уж и существенными. Ты привыкаешь, что восстановление – это не линейный процесс, а американские горки. Два шага вперёд, шаг назад. Это закаляет характер, причём в правильную сторону. Тренируюсь я от трёх до пяти-шести часов в день. Бывало и по восемь часов. Зависит от того, с какой интенсивностью работаешь. Мы как-то считали время тренировок с друзьями-олимпийцами – у них вышло меньше.
А интенсивность? Например, за занятие я в среднем «перекачиваю» около 70 тонн, при том что профессиональный культурист в зале едва сделает 40 тонн.Только они огромные, а я худой и сидячий. Но когда начинает тянуть и боли сильные, приходится сбавлять темп. Ведь большинство тренировок болевые. Хотя я научился контролировать боль, даже довольно интенсивную, – это тоже важный момент, – но иногда бывает. Всё-таки двадцать лет эта арматура титановая внутри простояла...Три года назад её вытащил израильский врач Илья Пекарский. Они с Блюмом посоветовались и решили, что титановый каркас можно убрать. Пекарский тогда ещё сильно удивлялся, увидев мою спину, – та была накачана, как у спортсмена. Дело было не в мышцах даже, удивительно было состояние тела после стольких лет паралича и ещё с жёсткой конструкцией внутри. Эта операция – вообще разговор отдельный… Просто преклоняюсь перед мастерством Пекарского. Когда он вытаскивал каркас и пришлось перекусывать титан, он сломал две пары хирургических кусачек, – тоже сильные руки, – а потом все мышцы вдоль позвоночника сшил обратно… Оказалось, что специалисты по спинальной хирургии заочно друг друга знают. Американец Боаче для Пекарского всегда был, можно сказать, примером мастерства, и Пекарскому со мной пришлось продолжать работу очень крутого мастера, он эту планку взял. А когда так всё одно к одному сходится, начинаешь понимать, что в мире всё связано. Ничего случайного нет.
Ваша авария тоже не случайность?
– «Случайно к нам пришедшее дверью не ошибается». Выпил, сел за руль – получи. Вначале, конечно, трагедия. А спустя какое-то время думаешь – так и должно было быть. Ведь получил то, что следовало. Если смотреть с высоты моих нынешних сорока шести, всё было правильно. Главное, что плохое в итоге привело к хорошему. Теперь можно со стопроцентной уверенностью сказать, что всё, что произошло, к лучшему.
Если называть всё своими именами, то вы инвалид-колясочник. Думаете, это к лучшему?
– Я вырос в городе, где ты видишь солнце считаные дни в году. Каждое лето проводил в Белоруссии у бабушки, работал на всех сельских работах. Сортир на улице, телеги с деревянными колёсами… Сейчас живу практически в раю. Море и солнце. Занимаюсь IT-бизнесом, а там в последнее время столько всего интересного! Дочь ребёнка ждёт, да и вообще много счастливых моментов в жизни. Даже авария оказалась удачной – я же живой! Мне повезло с друзьями, родителями, женой, дочкой. С Боаче, с Пекарским. С Блюмом повезло, что есть такой человек на свете... Я просто в теме давно и глубоко, повидал много мэтров и способов лечения, начиная от традиционных операционных и реабилитационных, заканчивая экстрасенсорикой. С ходу, конечно, не разобраться, кто есть кто. Нужно время, чтобы понять, к кому стоит второй раз обращаться, а к кому нет. У меня же опыт был, и не очень удачный. То есть всякие случаи бывают, врачи тоже люди… Но со временем всё как-то встало на свои места, осталось только начать ходить. Цель есть, стройматериал есть, (это я про себя), и вообще всё есть для её достижения, но как и когда я к ней приду – это обстоятельства решают. Начиная от погодных условий и заканчивая элементарной удачей…
Ходят слухи, что у вас вдобавок железный характер.
– Анекдот знаете? Владимир Ильич подзывает в Смольном Дзержинского: «Подойдите сюда, Феликс Эдмундыч, подойдите сюда. Посмотгите-ка, что там внизу?» Дзержинский смотрит вниз, и в это время Ильич раз – и выталкивает его из окна. Тот летит, падает, разбивается, а Ленин говорит: «Вот! Железный Феликс, железный Феликс! Газ-маз-ня!»
А если серьёзно, то характер у меня какой есть, такой есть. Конечно, я стал терпимей, но я не считаю, что терпению меня научила болезнь. Она ничему не может научить, это просто страдание… Вот её преодоление – это да. Преодоление учит. Я ещё очень сильно начал чувствовать время – может быть, это самое ценное, что есть в методике Блюма. Причём, когда ты работаешь со своим телом, время ощущаешь физически, на уровне клетки, на уровне нейронов своих, до минут и секунд. А когда ты ощущаешь его всем телом, ты начинаешь его ценить. А когда ты его ценишь, ты на жизнь и на людей вокруг смотришь совсем иначе… По-другому строишь всю свою жизнь.
... Я не стала спрашивать, что значит «смотришь совсем иначе». Чтобы это сформулировать, нужно рассказывать всю жизнь Сергея, причём с комментариями врачей. От лихого парня, неплохо зарабатывавшего в 90-е, после аварии мало что осталось. История жизни оборвалась, началась «история болезни». В двадцать пять лет надо было начинать жить заново, с парализованной половиной тела и перспективой расстаться с жизнью окончательно. Выбор прост: ты либо сопьёшься и погибнешь или рискнёшь продолжать жить, при том что жизнь твоя теперь полностью зависит от врачей – в какие руки попадёшь. Потому что даже лучшему из хирургов приходилось оперировать с летальным исходом, это просто факты.Сергей рассказал только об удачах, про ошибки и эксперименты промолчал. Может быть, потому, что «закалил характер в правильную сторону». И характер у него, конечно, не железный, а «какой есть, такой есть».Согласится человек с приговором или начнёт бороться – это и есть вопрос характера. Можешь жить, преодолевая страхи и боль, и смотреть на мир снизу вверх, из коляски? Не можешь – учись смирению, терпению, сопротивлению. А если вообще хочешь ходить и жить как все – вот тебе, парень, 70 тонн в день. В конце концов, чем мы как биоматерия отличаемся от растений и животных? Они к среде приспосабливаются, а человек её переделывает. Даже если эта среда – твоё собственное бренное тело. Сергей обронил, что в реабилитационном центре все – и бабушки, и дети – кажутся ему героями. Мне он тоже именно таким и кажется.
0
60.00
