— Я с вами абсолютно согласна: пора переходить на главные роли. Конечно, очень этого хочу, и давно пора. Но правда в том, что, к сожалению, женских главных ролей совсем мало. Я никогда не отказываюсь от интересного материала. Когда мне прислали пилотную серию проекта «257 причин, чтобы жить», отказаться не смогла, сразу было понятно, что материал неординарный. Это история не про болезнь, а про желание жить и перемены, которые происходят после определенных событий. Я играю лечащего врача, но мы не показываем больничные подробности, там сюжет про людей и их взаимоотношения, достаточно непростые. Но это история не моей героини, а девушки Жени, которую сыграла Полина Максимова. Кстати, мы впервые увиделись с Полиной на этих съемках и я очень рада этому знакомству.
— Если вернуться в далекое прошлое, как девочка из семьи инженера-технолога и врача-фармаколога вдруг заболела актерством?
— Я всегда была артистичной и музыкальной. В детстве очень любила петь и выступать перед публикой не боялась, делала это с удовольствием! Когда ездила к бабушке с дедушкой, меня всегда просили спеть что-нибудь, и я с радостью это делала. Меня даже называли «наша Алла Пугачева», потому что чаще я исполняла ее репертуар, это была любимая певица! Я брала палку вместо микрофона и выступала. А после концерта наслаждалась овациями. В первом классе родители определили меня в музыкальную школу. То, что мама инженер, а папа врач, не говорит об отсутствии у них других талантов. Когда появился Интернет, мама нашла информацию о моем прадедушке, которого никогда не знала. Оказалось, что он писал романсы, был известным аккомпаниатором в Санкт-Петербурге и работал с известной в те времена певицей Изабеллой Юрьевой. В общем, стало понятно, откуда мои музыкальные таланты берут свое начало. В детстве я была очень раскрепощенной, а вот когда пошла в школу, начались проблемы и я сильно зажалась.
— Из-за проблем с успеваемостью или столкнулись с буллингом?
— У меня была обычная советская школа — с зубрежкой и линейками по утрам! Я была хорошисткой, к сожалению, тягу и любовь к знаниям вырабатывала у себя сама, потому что школа делала все, чтобы эти желания отбить. Ничего особо страшного не было, просто учение было процессом тоскливым и неувлекательным. Учителям с нами было неинтересно, и нам с ними тоже. Но были и хорошие моменты, школьные праздники например, в устроении которых я принимала активное участие. Мне это очень нравилось и было отдушиной в школьной рутине и обязаловке. Здесь можно было не бояться быть темпераментной, забавной и веселой — никаких школьных правил и дисциплины.
— С таким темпераментом вам суждено было вырасти хулиганкой.
— Я не была ни хулиганкой, ни отличницей. Ходила в музыкальную школу и участвовала, как это тогда называлось, в художественной самодеятельности. У меня было много друзей. Нравился французский язык, занималась им с удовольствием. После девятого класса поступила в гимназию, стала глубже изучать языки, французский и английский. Там было учиться интересно, даже очень. Эти два года я вспоминаю с теплотой и благодарностью. После гимназии сразу поступила на факультет иностранного языка в новгородский пединститут.
— Но проучились там всего год, несмотря на то что делали большие успехи. Даже во Францию на стажировку попали, что в девяностые было из области фантастики.
— Первый раз во Францию я попала еще учась в школе, по обмену. К нам также приезжали французские дети, которых мы принимали у себя дома. У меня были хорошие знания, поэтому и получила свое приглашение. Конечно, это самое яркое воспоминание детства. Мы жили в маленьком городке под Мецом. Меня в этой стране ошеломляло все. Помню, как впервые пошла в большой гипермаркет «Ашан» — это французская сеть магазинов, где можно было закупиться всем необходимым от продуктов до обуви. До этой поездки я была уверена, что мы в России живем нормально, как все. И только попав во Францию, осознала, насколько плохо живут наши люди. Мы, русские дети, смотрели на прилавки с едой, яркую одежду и не могли поверить, что так бывает. Тем более что это были девяностые, годы разрухи и нестабильности.
Я попала в очень хорошую и щедрую семью. Французская мама провожала меня домой с огромным чемоданом подарков. Там было все: растворимый кофе, пачки колготок, одежда, обувь, шоколад... Самое большое впечатление на меня произвела шоколадная паста «Нутелла», казалось, нет ничего лучше и вкуснее в мире. А вот французская кухня меня разочаровала. Все-таки мы дети котлет и борща, а тут приходим в ресторан, а у них там огромные порции салатов с багетом и много мяса. Мы же никогда не ели мясо в чистом виде. В нашей советской жизни мясо — это сосиски, в лучшем случае — котлеты. Здесь же нам подали обжаренные стейки с кровью внутри. Я сижу и думаю: как можно есть сырое мясо? Французская мама, увидев ужас в моих глазах, отрезала самые прожаренные кусочки сбоку. Но даже это было ужасно, я никогда не любила мясо, наверное потому, что практически не ела его в таком виде. Нам бы запеканку да борща, а тут какие-то французские деликатесы. А сыр?! Я думала: «Боже, какие ужасные люди, они после еды еще какой-то вонючий сыр едят, уверяя нас, что это десерт!»
У меня была такая раскоординация в мозгу. Поражало все, в том числе и французские школы. У нас были школьные столовки, а тут дети носят обеды из дома. Здесь я увидела совершенно других детей — воспитанных и вежливых. Ни разу не заметила, чтобы кто-то кого-то оскорбил или обидел. Никакой шпаны и разгильдяйства! Они удивительно воспитанны. Об этом есть книга Памелы Друкерман «Французские дети не плюются едой».
При этом меня поражало, что придя с улицы, французы не разуваются, а просто заходят домой и забираются на кровать в кроссовках. Я, конечно, понимаю, что у них чисто и тротуары с шампунем моют, но тогда это было настоящим культурным шоком. Такого себе никогда не позволяла, и мне постоянно приходилось объяснять, зачем я снимаю обувь, заходя в дом. Несмотря на то что во всех домах стояли счетчики, вода у них отключалась ровно в полночь. Ну и то, о чем сейчас уже все знают: во Франции нет отопления. Мы ездили осенью, и было очень холодно, все спали под двумя пуховыми одеялами.
Первый раз я провела во Франции две недели. Уже в институте стажировалась там четыре месяца. После первой поездки дети были в шоке, сравнивая, как люди живут в другой стране и как живем мы. Это был 1991 год, страна в разрухе, вокруг серость и грязь. Но человек — это создание, которое ко всему привыкает. Плюс к этому я уже тогда знала, что стану актрисой. Эта мечта была гораздо важнее, чем желание остаться жить во Франции.
— Так зачем вы поступали в пединститут, а не в театральный вуз?
— В Новгородский университет, тогда он уже назывался так, я поступила после гимназии и проучилась там один год, потому что не была уверена, что надо ехать поступать на актерский, да и информацию тогда найти было гораздо сложнее, чем сейчас. Знакомых в Москве не было. Я попробовала поступить в Питер, прошла туры, но выбрала учебу в ГИТИСе (РАТИ), потому что хотела учиться и жить в столице и там был факультет музыкального театра.
— Как родители отпустили дочь в Москву? Столица не всех принимает.
— Родители знали, что я готовлюсь поступать, и для них это не было сюрпризом. Они к тому времени уже смирились с моим выбором. Отец сказал: «Все равно добьешься своего. Делай что хочешь». Поэтому они просто помогали, чем могли. Я поступала на курс Олега Львовича Кудряшова, и после первого же тура он отправил меня на экзамен. Это был его первый самостоятельный курс, правда не драмы, а артистов мюзикла. До этого Кудряшов был педагогом на курсах Леонида Хейфеца. На самом деле это большая удача, что я попала именно к Олегу Львовичу. Если бы пришла к другому педагогу, не знаю, как сложилась бы моя судьба. Несмотря на то что мы были курсом артистов музыкального театра, Кудряшов все-таки драматический режиссер, так что мы обучались как студенты «драмы». До сих пор не знаю, почему меня взяли: то ли понравилась, то ли пожалели. Но я была смешной. Когда поступала, даже члены приемной комиссии хихикали, и я была уверена в себе, потому что в Новгороде уже участвовала в городских и областных мероприятиях. Боязни сцены у меня не было.
Но вот сложности начались с первого же дня, и связаны они были с тем, что в общежитии не хватало мест. Когда я приехала на экзамен, он очень затянулся. Было уже далеко за полночь, когда вывесили списки. Я к тому времени устала, все-таки девочка из маленького города и не привыкла к ночной жизни. Кроме того — огромный город, метро, толпы людей. Я жила у папиных знакомых, которых впервые видела, и не знала, сколько придется ждать комнату в общежитии. Но мне повезло. Когда пришли на «сбор труппы», я встретила девочек, учившихся до этого на подготовительных курсах, они уже имели комнаты. Рассказала свою историю, и одна из студенток предложила мне занять ее место, сама она там не жила. Но предупредила, что если вернется, комнату придется освободить. К счастью, я спокойно прожила год в ее комнате.
В отличие от большинства абитуриентов, я не пробовала поступать во все театральные вузы одновременно. Целенаправленно шла в ГИТИС, потому то здесь набирали на курс мюзикла и мне нравилось, что я могу одновременно петь и играть, драма как таковая меня не интересовала. Я ездила в петербургские театры, смотрела спектакли БДТ, но не часто. И театр был для меня тогда манящей загадкой. Не могу сказать, что учеба давалась легко. Каждый месяц по итогам обучения мы сдавали этюды. Первые полгода была уверена, что меня отчислят. Я не понимала, чего от меня хотят и почему это я «вялая». Раньше думала, что учиться в театральном институте — это какой-то праздник, как в моей школьной художественной самодеятельности, где от тебя ничего не требуют: сделал номер — и молодец. А тут ты всегда не молодец, все время должен чем-то удивлять, со всех сторон на тебя давят... Ко всему прочему я еще и голос потеряла, наверное от напряжения. Это был колоссальный стресс. Жила в уверенности, что вот сейчас меня отчислят и наконец поеду домой к маме. Я очень устала в моральном плане. Но уже к концу первого курса стала одной из тех студенток, у которых больше всего отрывков и идей. Жизнь в общежитии тоже не сахар, хотя компания у нас была дружная и мы часто выручали друг друга. Родители присылали мешок картошки и прочую помощь. Как сейчас помню, стипендии хватало на два сникерса и проездной, но все-таки она была. После первого курса я впервые снялась в эпизодической роли — в картине Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник». Это был мой первый заработок.
— Одна из главных сложностей выпускников театральных вузов — пристроиться в театр. Вы знали, куда попадете после института?
— У нас же был особенный курс, в том смысле, что мы были музыкантами и вроде как драматическими актерами. Я даже не ходила в драматический театр, мне это было неинтересно, и не очень понимала, что буду там делать. Оперетта казалась каким-то легкомысленным жанром, и честно говоря, не было у меня желания туда попасть. Театров мюзикла тогда еще не было, так что я не знала, что буду делать после выпуска.
Однажды к нам на студенческий спектакль пришел Геннадий Хазанов. У него была задумка сделать на базе Театра эстрады еще одну музыкальную труппу. Он взял к себе весь наш курс. Там мы проработали два года: делали спектакли, чаще танцевали в массовых сценах и играли небольшие роли. Тем не менее эта работа дала нам возможность не упасть совсем.
Сейчас поступить в театр очень сложно, потому что выпускается слишком много актеров. Ведь кроме наших больших и известных учебных заведений есть еще и куча коммерческих, а театры неохотно набирают новичков. К тому времени, когда нас распустили, я уже работала в мюзиклах «Дракула», «Нотр-Дам де Пари», «Иствикские ведьмы», параллельно начала работать в «Центре драматургии и режиссуры» Казанцева. Играла в спектаклях «Облом off» и «Пленные духи». А вот сниматься стала достаточно поздно. В конце девяностых не было такого количества сериалов, так что начинала с рекламы, и это меня очень хорошо поддерживало финансово.
На сериальные пробы звали достаточно редко. Сейчас все фотографии актеров можно найти на сайте агентств. Раньше же в актерском агентстве лежали огромные стопки этих фотографий с кучей лиц. Я вообще не понимаю, как из этого что-то можно было выбрать. Роли в основном предлагали небольшие, по знакомству. Но однажды мне позвонила мой агент и говорит: «Сходи на пробы, там какой-то новый сериал снимается. У них мало времени, а актрису найти не могут». Так я попала на площадку сериала «Кто в доме хозяин?». Попробовалась на роль бизнесвумен Дарьи Пироговой, но ответа не дождалась. Мне позвонили, когда я была на гастролях, и сказали, что нужно приехать и вновь пройти пробы с Андреем Носковым. Меня утвердили, и это была очень большая удача. Первые же гонорары потратила на шмотки. Пошла в недорогой магазин, сейчас его уже и не существует, и накупила там одежды от носков до пальто.
— Вам никогда не претило сниматься в сериалах?
— Я вообще считаю, что сериалы подчас бывают круче, чем полные метры. Сейчас практически все актеры снимаются в сериалах. Все чаще появляются большие интересные истории, у них огромная зрительская аудитория. Сериалы все обсуждают, и они становятся очень популярным жанром!
— Своего мужа Дмитрия Клепацкого вы встретили на съемочной площадке?
— Мы познакомились с Димой на съемках сериала «Джокер» в 2009 году. Сразу нашли общий язык, с ним было легко и интересно. Он рассказывал, как жил в Америке, работал и учился в Голливуде, как в детстве занимался прыжками на лыжах с трамплина. Я с самого начала знакомства поняла, что это мой мужчина и хочу, чтобы он был моим мужем. Нам нравилось быть вместе, у нас всегда много общих тем для разговора, и просто было хорошо.
Поженились мы в 2013 году. Я всегда говорила, что люблю Францию, а он, будучи внимательным, запомнил это и сделал предложение во время нашей поездки в Париж. Вообще, когда слышу истории о том, как мужчины придумывают и устраивают романтические сюрпризы, не верю в это. Мы же, женщины, — хитрые, сами все придумываем, потом наши идеи проговариваем вслух, а мужчины просто исполняют наши романтические мечты. Мы сидели в ресторане, и я даже чувствовала: что-то должно произойти, но не была уверена, что именно сейчас.
— После свадьбы отношения изменились?
— В лучшую сторону. Мне кажется, все женщины хотят замуж, даже те, кто это отрицает. Особенно это важно, когда ты искренне любишь человека. Не знаю, может быть потому, что я в достаточно сознательном возрасте вышла замуж, мне стало хорошо. Гораздо лучше, чем «до». Я не понимаю, что такое гражданский брак. Наверное, мои первые отношения можно назвать гражданским браком, но у нас были другие цели. Мы были студентами, пытались сделать какую-то карьеру, нам было интересно проводить время в театре. Не было «бытовухи».
Я долго искала своего человека, это непросто. Но когда нашла — поняла, что хочу замуж. И да, я за брак! За осознанный и счастливый. Нам хорошо вместе, и наши отношения становятся только крепче! Я, на мой взгляд, стала спокойнее, а Дима добрее.
— Конфликты у вас случаются?
— Я не люблю конфликтов. Я за честные и откровенные отношения. Всегда стараюсь договариваться, если есть противоречия. В этом мы с Димой на одной волне. Ссоримся редко, почти никогда. Во время карантина стали еще ближе! Не было поводов конфликтовать.
Конечно, все устали, отсутствие работы и интересных проектов угнетало. Но я не могу жаловаться, потому что мы живем за городом в своем доме. Не сказала бы, что устала от мужа. Я не из тех женщин, которые предпочтут поехать на отдых или сходить в ресторан с подругами. Мне даже в магазин без него скучно идти — лучше с мужем. И это прекрасно, когда твой муж еще и лучший друг!