С 8 апреля 1966 года наша страна «сверяла часы по Брежневу», который в этот день из первого секретаря стал генсеком ЦК КПСС. Его можно назвать самым необычным главой нашей страны. Открытый, простой настолько, что не стеснялся угостить свой обслуживающий персонал пивом, скромный в быту, он был при этом хитрым политиком, умеющим принимать четкие решения, и умело интриговал, если было нужно. Он любил жить красиво и не мешал делать это другим. Он правил страной 18 лет. Но его имя носят сегодня только восемь улиц в маленьких населенных пунктах...
В календаре отмечена удивительная дата: 8 апреля 1966 года было возвращено прежнее название высшей коммунистической должности в стране. Леонид Ильич Брежнев из Первого секретаря стал Генеральным секретарем ЦК КПСС. Так началась эпоха, ныне именуемая «брежневской». Пройдет еще три года, и наш сегодняшний собеседник на долгие 14 лет станет личным фотографом генсека.
Он будет снимать его на работе и на переговорах, на охоте и на отдыхе. И будет покорен брежневской простотой. А потом, когда эту эпоху назовут «застоем», он так и не сможет смириться с тем, что 18 лет небогатой и противоречивой, но мирной жизни СССР будут преданы анафеме и забвению. О том, каким был Леонид Ильич, рассказывает Владимир Мусаэльян, ныне — советник ИТАР-ТАСС, лауреат премии Председателя правительства РФ 2014 года «За персональный вклад в развитие средств массовой информации».
В КРУГЕ ПЕРВОГО ЛИЦА
- Владимир Гургенович, а как вы, молодой парень, попали в окружение главы государства?
- В ТАСС я пришел в 1960 году. И меня все устраивало: ездил по миру в созданной там «судовой редакции», писал, снимал, любимым делом занимался, да еще и деньги за это получал! А потом начал работать «по космосу». В 1969 году гендиректор ТАСС Леонид Митрофанович Замятин велел мне срочно связаться с начальником личной охраны Брежнева Александром Рябенко и отправиться с генсеком в командировку в Ташкент. Поездка затянулась, я полгода ездил с правительственными делегациями.
Был молод и тщеславен, то, что все газеты выходили с моими фотографиями, меня радовало. Но мне казалось, что Брежнев меня в упор не видит, что не пришелся я ко двору. И я начал проситься, чтобы меня от работы этой освободили. Но тут выяснилось, что Брежнев вдруг поинтересовался, куда я делся. Так я с ним и остался.
- Вам тогда было…
- ...тридцать. А ему — 64. Но при этом я за ним не успевал! Он тогда все делал быстро — ходил, слушал, ел. Обедал восемь минут, представляете? Я сел, а он уже встал! У меня привычка осталась быстро есть.
- Что? Вы ели вместе?
- Да, для него это было нормой. Впервые он позвал меня за стол в охотхозяйстве. С ним сидели врач, адъютант, медсестра, егерь, гости приезжие — Громыко, Устинов, Подгорный. Он забавно приговаривал: «Володя, ешь дикое мясо, в нем много микроэлементов…»
- Вы хоть на отпуск расставались? Дома-то часто бывали?
- Редко, если честно… Но узкий круг есть узкий круг. Туда редко впускают, а выпускают оттуда еще реже. Все было — вместе с ним. Он на работу — мы на работу, он встал — мы встали. И на юг ездили вместе. Он отдыхал на госдаче в Ореанде, в Крыму. Слева пограничники стояли, справа — санаторий ЦК был, там Галя с Чурбановым жила.
- А купались как?
- Он пошел купаться — и мы пошли. Охранники рядом плавали. Но он плавал по два часа, и ребята греться вылезали. Раз уплыли в сторону Ялты, далеко, а обратно из-за течения приплыть не могли, возвращались по берегу. Народ чумел: Брежнев идет! Он останавливался, разговаривал со всеми.
- Брежнев был демократом?
- Он просто был человеком с большой буквы. Но мы прекрасно понимали, как высок его уровень, и ценили его доброе отношение к нам, не позволяя себе вольностей. Он человеком был во всем — искренним, чутким, внимательным. Спокойно обслуге мог пиво подать, когда отдых был.
И врать ему бесполезно было. Я как-то вел съемку на переговорах. А потом понял, что пленку в фотоаппарат забыл зарядить. Признался. Он разрешил переснять и ни разу меня этим не попрекнул, хотя это недопустимый промах.
Ну а степень искренности у него была высочайшей. На Малой земле он увидел колодец, из которого когда-то в войну умывался. И заплакал. Забыть не могу, как он, плача, говорит: «Володя, знаешь, каково это — смыть с себя грязь колодезной водой?»
За снимки с Малой земли немцы дали мне главную премию на выставке в 1974 году, машину. Я за ней год приехать не мог. Но когда Брежнев этот «опель» увидел, похлопал по капоту и говорит: «А четыре колеса тут — мои!»
СТРАСТИ ПО АВТО И КОСТЮМЫ «ОТ САШКИ»
- О Брежневе ходит много небылиц. Его страсть к машинам — правда?
- Машины он любил и ездил шикарно. Но сплетен и правда много. Я у Роя Медведева спрашивал: «Рой Александрович, с чего вы взяли, что в парке у Брежнева было 50 машин и что он водку с охраной на пеньке распивал? С чего вы возомнили себя его личным биографом? Вы же с братом — диссиденты, это по определению невозможно!» Он сказал, что ему, мол, один человек из ЦК рассказывал. А потом как дунул от меня…
- Глава государства разрешал снимать себя, ничего не стесняясь и не боясь?
- Ну, он мне доверял. Камеры моей не боялся. Но политику некоторых фотографий он определял. Вот, скажем, были у него непростые отношения с Чаушеску. Так он обнимет его, а мне показывает рукой — не надо. И я понимал, что этого кадра быть не должно. Я спокойно снимал его и в трусах или за столом. Или вот, скажем, в 1970 году прибыл в СССР канцлер ФРГ Вилли Брандт, и Брежнев, который долго к нему подбирался, уговорил его поехать на юг и потащил купаться в бассейне. Тот отказывался — мол, у меня плавок нет. А Брежнев ему — я тебе дам! И уговорил! И я спокойно снимал, как они плавают. Эту фотографию я только к столетию Брежнева «открыл». Как и фото, где они с Кастро шампанское пьют на борту подаренного кубинцами катера. А перед поездкой в Париж французы попросили у нас какие-нибудь фото. И он отобрал с десяток из серии НДП — «Не для печати». Он портрет выбрал, где он в олимпийке: «Я тут, — говорит, — как Ален Делон!» Все газеты Франции эти фото напечатали. Все обомлели, увидев генсека не на трибуне.
- Ему нравился шик? Его костюмы, сидевшие как влитые, рубашечки — это заграница помогала «блюсти фасон»?
- Да ну вы что! Рубашки ему шили на «Большевичке» в Москве. А костюмы — Сашка Игманд шил, Александр Данилович, замечательный портной и модельер, работавший в Доме моды на Кузнецком. Леонид Ильич просил иногда: «Саш, ну что я все в костюмах, сшей мне хоть курточку какую». И тот шил. А как-то мы себе на юге купили льняные рубашки. Брежнев тут же приметил: «Откуда взяли, а мне?» Мы и ему купили. Он был очень доволен.
- А за границей ему нравилось?
- Да. Он хорошо подлаживался под тот мир. Во Франции мы жили в Версале, это его впечатляло. И Рамбуйе, летнюю резиденцию королей, он рассматривал до мелочей.
ПРОСТОЙ, КАК… ПРАВДА
- Он любил женщин?
- Любил? Не знаю. Он просто очень хорошо относился к людям. Любовь у него была на войне, Тамара. Он ее приводил к жене. Она сказала: «На войне всякое может быть. Но у нас двое детей…» И Тамара уехала. Он бежал за ней, но вернулся. И приглядывал за ней. Она вышла замуж за генерала.
- Ну а история про медсестру?
- Про Нину Коровякову? Она была обычной симпатичной медсестрой. Просто одно время возомнила себе что-то...
- А что Виктория Петровна?
- Хорошая была женщина. Я общался с ней до ее кончины в 1995 году. Она трогательно звала меня Вовушкой. В 1977 году я снимал их золотую свадьбу. Леонид Ильич ей тогда брошку золотую подарил. Вот такие были подарки...
После смерти Брежнева она жила на Кутузовском. У нее был диабет и отслоение сетчатки глаз, ей помогали поездки в Карловы Вары, но потом в путевках отказали. Она говорила мне грустно: «Ты, Вовушка, наверное, услышишь еще что-то хорошее про Леонида Ильича. А я уже не дождусь...»
- Он был «домашним»?
- Скорее, нет. Но все про всех знал. Дом был на Виктории Петровне. В пятницу мы уезжали на охоту, возвращались в воскресенье. Он на охоте был особенный... Помню, я снял его за минуту до того, как в двух шагах от него прошли зубры. Я онемел. Он потом долго подшучивал: мол, Мусаэльян от страха в муравьиную кучу влез. Придумывал всякое...
- Кто и что готовил генсеку?
- Виктория Петровна готовила простое: борщи, пюре. У их семьи был комендант — чудесный человек, Олег Сторонов. Она, помню, говорит: «Олег, Леонид Ильич хочет сосисок!» Олег ей: «Понял, но на базе их нет». Она: «Как нет? Тогда я поеду в город и куплю!» Мы аж засмеялись: где их купишь-то, в городе их часто не было. Но она дома сидела, варила варенье, на даче кур держала, а Леонид Ильич — голубей. И у меня на даче они сейчас живут, как у него… А вообще у него были два повара — Слава и Валера, отличные ребята. Они и на юг ездили. А в охотхозяйстве Коля Морозов готовил. Но все было очень скромно.
- А Галина? Ух, досталось ей от молвы…
- Моя камера ею любовалась. Она была лидером, сильной, возможно, капризной, но доброй, отзывчивой. А что из нее сделали! Она воспитала детей первого мужа, Евгения Милаева. А они к ней, уже больной, пришли с английским телевидением, которое им денег посулило. Я им потом сказал — это же ваша приемная мать, как вы могли? Алкоголизм — болезнь. Зачем надо было ее показывать!
СВОЙ СРЕДИ… ЧУЖИХ?
- Столько лет рядом. Вы болезненно воспринимали то, что…
- … сделали с его именем? Меня это потрясло. Как так — человек 18 лет правил страной, и были проблемы, но был и мир, а потом все повернулось так, будто Брежнева — не было. Многие глупости, которыми была наполнена наша жизнь, не он придумывал. Ну ведь кто-то же отвечал за то, например, что за колбасой, сделанной где-нибудь в Наро-Фоминске, надо было ехать в Москву? Это же кто-то другой, не он придумал!
- Он знал, чем живет страна?
- Какую-то информацию ему, конечно, «обрезали». Но он много разговаривал с людьми и себя не убаюкивал. Страна при нем была, да и осталась на «ручном управлении».
- Полтора года назад доску на доме Брежнева восстановили.
- Двадцать лет моей жизни ушло на это. Я Лужкову говорил — как можно доску мемориальную с дома сдирать? А он мне: «Москва тут ни при чем, это все федералы!» А то, что Андропов год был у власти, но проспект его имени есть, а от Брежнева — ничего нет, это нормально?
- Нет. Что было, то было.
- Вот именно. Тем более он многих к себе искренне располагал. Помпиду, например. Както отнял в шутку портфель у премьера Англии — сунул себе под мышку, говорит: «Сейчас узнаю все твои секреты!» Шутка, баловство, но человек «поплыл». Вспомнил еще любопытный эпизод.
В 1972 году знаменитый фотограф Яков Халип передавал в Красногорский архив свои фотографии и нашел снимок Брежнева на Параде 1945 года. Я привел Халипа к генсеку, и он сам вручил ему фотографию. Брежнев растрогался, фото держал в кабинете. Когда приехал Шмидт, он его подвел к фотографии и говорит: «Смотри, Гельмут, какой я молодой на Параде Победы!» Шмидт помолчал и спрашивает: «А на каком фронте вы воевали, господин Брежнев?» — «На четвертом Украинском!» — «Это хорошо. Я был на другом. Значит, мы с вами не стреляли друг в друга…» Его многие ценили политики. Это правда.
- А как вам сериал Сергея Снежкина «Брежнев»?
- Мне он понравился. Я перед съемками Сергею сказал: главное — нужно понять, что как бы власть ни изнашивала человека, Брежнев до конца владел ситуацией. Не делайте из него чудака — он никогда им не был. Мог дурачиться, но не позволял себя переиграть.
НА ПОСЛЕДНЕМ ВИТКЕ
- Скажите, Владимир Гургенович, а Брежнев понимал, что силы его оставляют?
- Конечно. 19 декабря 1978 года, когда партийная элита пришла вручать ему четвертую звезду, он ее принял, но потом сказал, я решил, что ослышался: «Мне пора на покой. Я не тяну». И воцарилась тишина. Потом зазвучал нестройный хор: как, что, вы — наше знамя! Он продолжил: «В Америке есть Гэс Холл, генсек партии, а Уинстон — ее почетный председатель. Почему мне почетным не стать?» Они опять свое — нет, вы что!
- Почему?
- Да понимали: он уйдет, и все они покатятся. Когда я этот диалог услышал, подумал — уж не сталинский ли это синдром? Сталин задавал такой же вопрос своему окружению, и потом всех, кто с ним согласился, «попросил»… Но Брежнев был искренен. Он правда хотел уйти.
- Правда ли, что он не видел в Андропове преемника?
- Да не видел, конечно. После смерти Суслова он убрал Андропова из КГБ, потому что он стал неподконтролен, и назначил Федорчука. И на своем месте Брежнев видел Щербицкого, о чем сказал Ивану Капитонову, кадровику ЦК. А тот доложил все Андропову. И он разозлился. Я вам скажу, Брежнев умер удивительно вовремя, за пять дней до пленума...
- Владимир Гургенович, а вам предлагали выкупить фото?
- Да, и даже за большие деньги. Но знаете, он мне доверял. А я доверием не торгую.
- С вами очень просто общаться. И как у вас, простите, как выражается молодежь, «крышу» не снесло?
- И до сих пор не снесло… Сам удивляюсь! Но это же просто профессия. Я и сейчас молодым говорю, тем, кто выскакивает куда-то: погодите, что вас так несет! Поймите: политики приходят и уходят, а ты — остаешься.
СПРАВКА
Владимир Мусаэльян родился в 1939 году, с 1960 года — фотокорреспондент, ныне — советник ИТАР-ТАСС. С 1969 по 1982 год был личным фотографом Генерального секретаря ЦК КПСС Л. Брежнева. Имеет четыре диплома за участие в Международном конкурсе World Press Foto, правительственные награды, обладатель The Golden Eye («Золотого глаза») и премии «Лучшие перья России». Лауреат премии правительства Российской Федерации 2014 года «За персональный вклад в развитие средств массовой информации».
64.0
10.00
