Она родилась в Красноярске в 1977-м. В том году отец окончил местный политех по специальности «инженер-строитель». Юлия пошла в школу в хакасском Саяногорске, где папа возглавлял стройки алюминиевых заводов. В Москву семья переехала, когда ей было четырнадцать, – Сергей Кужугетович стал зампредом Государственного комитета РСФСР по архитектуре и строительству. Дочь поступила в сильную физико-математическую школу и, не испытывая терпение родителей муками самоопределения, еще в восьмом классе выбрала профессию психолога. «Аттестат у меня был средний, – вспоминает она. – По нынешним правилам я бы, наверное, в МГУ не поступила. Но тогда много готовилась к экзаменам по профильным предметам».
Она вспоминает, что чувствовала после своего первого выезда на чрезвычайную ситуацию: стало интересно делать то, чего раньше не делал никто. Интересно, что в принципе можно сделать в стрессовых условиях. «Психолог не волшебник, – рассказывает Юлия. – Он не может произнести какие-то слова, чтобы человек раз! – и перестал чувствовать боль утраты. Мы можем только помочь встать на путь переживания, будь то потеря близкого, травма от пребывания в заложниках или вынужденная перемена места жительства. От того, какую помощь пострадавший получит в первые дни, зависит во многом то, как он переживет утрату, переработает ее, сможет ли счастливо жить дальше. Эмоциональная боль, которую мы испытываем, когда уходят наши близкие, – это плата за близость, отношения, за то, что нам когда-то было с ними хорошо. Работа по разрыванию связей – длительная, эмоционально болезненная. Но, не сделав ее, невозможно идти дальше. Трудно представить себе, чтобы кто-то из людей, которых мы любим или любили, хотел бы, чтобы всю оставшуюся жизнь мы провели в печали и трауре».
Разные народы, продолжает Шойгу, переживают горе по-разному. У людей северных не принято открыто выражать свои чувства. В кавказской традиции – наоборот. Отсюда перед ее коллегами встают сложные этические вопросы. Психологи ведь не могут в один момент стать представителями другой культуры. «Это, наверное, не очень правильно и будет мешать сохранению собственной идентичности. Но, с другой стороны, к чужой культуре всегда надо относиться с уважением. Иногда, работая в мусульманских странах, наши девчонки надевали на головы платки. Это способ проявить уважение к традициям, культуре. Невозможно оказать человеку помощь, если ты хотя бы не уважаешь его ценности – разделять их не обязательно. Или еще пример. Наш подход предполагает, что при переживании чувств утраты обязательно нужно плакать. Но при работе в северных регионах это, скорее, навредит. То же самое касается личностных особенностей потерпевших. Если мы работаем с мужчиной-военным, слезы и открытое выражение эмоций им же самим могут быть расценены как слабость. Скорее, он найдет ресурс в том, чтобы помочь близким».
Язык – не единственное оружие чрезвычайных психологов, несмотря на корпоративную шутку «рот закрыл – рабочее место прибрано». Альтернативные способы помочь пострадавшим обнаружились в процессе работы. В 2006-м в очередной раз обострился арабо-израильский конфликт, началась новая ливанская война. Россия решила эвакуировать своих граждан, пожелавших покинуть регион. Тогда психологическая служба не вылетала в зону военных действий – в ее функционал это вошло позже. Психологи встречали соотечественников в Домодедово. В основном прилетели женщины, давным-давно вышедшие замуж и уехавшие из России. Многие из них потеряли связи с родиной. У всех было по нескольку детей – и дети эти совсем не говорили по-русски. И вот представьте себе: малыши, испуганные войной, измученные долгой дорогой, приезжают в чужую страну. Их мамы решают бытовые вопросы: где, как и на что жить? А вокруг – незнакомые дяди и тети, которые их не понимают. Поэтому дяди и тети на ходу изобретали новые способы коммуникаций. В тот день под нож пошли все глянцевые журналы, обнаруженные в аэропорту: психологи делали из них коллажи и аппликации. «При помощи жестов, мимики и арт-терапии нам удалось состояние детей стабилизировать», – вспоминает Шойгу.
Сегодня в службе работают восемьсот человек. Есть филиалы, от Хабаровска до Севастополя. Психологи МЧС участвовали в ликвидации последствий более ста тридцати крупных чрезвычайных ситуаций в России, включая катастрофу на подводной лодке «Курск», наводнение в Крымске, пожар в торговом центре «Зимняя вишня» в Кемерове. Шестьдесят раз выезжали на международные гуманитарные операции. Каждый Новый год они желают друг другу не успехов в работе, а «безработицы».
«Я слышала, что работа в вашей службе считается очень престижной, – говорю я. – Конкурс – чуть ли не двести человек на место». «Конкурс у нас действительно большой, – подтверждает Шойгу. – Но скорее не потому, что требования высокие. В нашей стране сложная ситуация с психологическим образованием. Российская и советская психологические школы имеют огромное количество мировых научных достижений, наши соотечественники – признанные классики. Но практическая психология в тридцатых годах прошлого столетия была фактически запрещена. Было принято постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» на основе, кстати, некорректно проведенного исследования. Несколькими десятилетиями позже психологию реабилитировали. В 1966‑м открылись сразу два факультета психологии – в МГУ и ЛГУ. Но еще долгое время заведения, где бы готовили квалифицированных практических психологов, можно было пересчитать по пальцам. А в середине девяностых вдруг случился бешеный взрыв популярности психологии, факультеты и кафедры стали открываться повсюду. Только вот преподавателей взять было неоткуда. Поэтому уровень образования у нас, скажем так, оставляет желать лучшего. Хотя в последнее время много что делается, чтобы ситуацию исправить, и результаты видны».
«Стране абсолютно все равно, какое у меня лицо. Стране не все равно, как я работаю».
Сама Юлия в 2005-м пришла преподавать экстремальную психологию на родной психфак. В 2016-м под руководством доцента Шойгу появилась кафедра. Со стороны ректора МГУ Виктора Антоновича Садовничего это был смелый поступок: на кафедре нет сотрудников, которые работают только здесь и больше нигде. Преподают не теоретики, а практики – специалисты из МЧС и других силовых ведомств, например Федеральной службы исполнения наказаний и Следственного комитета.
Юлия Сергеевна тоже работает по десять-двенадцать часов в сутки. При этом говорит, что любит работать с психически здоровыми людьми, которые хотят ходить – и ходят – в отпуск, читают книги, у которых много разнообразных интересов, от покорения вершин до вышивания крестиком. На вопрос, что для нее лучший отдых, Шойгу отвечает односложно. Физкультура. Театр – последний раз была только что, на «Кармен» в Большом. Книги – но любимой нет. «Знаете, сначала долго говоришь, что твоя любимая книга – «Мастер и Маргарита», а потом читаешь что-нибудь еще, – улыбается Юлия. – Я читаю разное. В данный момент книгу о развитии медицины». «Но хоть на природу вам нравится смотреть? На горы, березы?..» – «Я вообще люблю смотреть на красивое. На красивые пейзажи. На красивую архитектуру. На красивые произведения искусства. На красивых людей. А уж если люди совершают красивые поступки, совсем хорошо».
Я, разумеется, требую подробностей. Объясняю, что «Татлер» – журнал о живых людях, что страна нуждается в героях с человеческим лицом. «Стране абсолютно все равно, какое у меня лицо, – пресекает Юлия все мои попытки оказаться лучшим психологом, чем она. – Стране не все равно, как я работаю. А как готовлю или вышиваю, не имеет никакого значения. Я не люблю говорить о личном не потому, что боюсь или что-то скрываю, а потому, что не чувствую в этом потребности. Я не зарегистрирована ни в одной социальной сети. Нет у меня желания рассказывать, что я сегодня съела на завтрак, сколько пробежала, где была. С большинством людей, с кем мне хочется и интересно общаться, я имею возможность общаться лично».
«Не ставя им лайки?» – искренне удивляюсь я. «Вы не поверите, я даже не знаю, как это делается. Понимаете, то, чем я занимаюсь, – это все равно публичная сфера деятельности, нравится мне это или нет. Каждый мой поступок, каждое решение оценивается, обсуждается. Хочется иметь свой, тихий кусочек жизни. Тем более мне всегда везло на хороших людей вокруг, на взаимоотношения внутри семьи».
«Мне всегда везло на хороших людей вокруг, на взаимоотношения внутри семьи».
О семье Шойгу говорят, что они действительно живут дружно. Мама Ирина Александровна – декан факультета менеджмента спортивной и туристской индустрии РАНХиГС. Юлина младшая сестра Ксения – выпускница факультета международных экономических отношений МГИМО, идеолог «Гонки героев», не чуждая светскости и моде. И наконец, глава семьи, Сергей Кужугетович – один из самых результативных нападающих Ночной хоккейной лиги, исполнитель авторской песни (особенно министру обороны удается «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»), мастер резьбы по дереву (в прошлом году в Национальном музее Республики Тыва состоялась его персональная выставка ваз и скульптур из корня тувинского кедра).
Интересуюсь, что для нее самая большая похвала. «Удовлетворение от хорошо выполненной работы. Когда понимаешь, что сделал все, что мог, – отвечает Юлия. – Это и является источником ресурса. Все больше людей сейчас задействовано в сфере, где основной задачей является получение комфорта: продажа холодильника, айфона. Поэтому довольно сложно ответить себе на вопрос, для чего я продаю новый айфон. Или новую красивую сумку. В нашей работе проблем со смыслами нет. Очень просто ответить на вопрос, зачем мы, например, занимаемся таким скучным с виду предметом, как основы безопасности жизнедеятельности, – это один из проектов, в который я в последнее время активно вовлечена. Потому что, если сделать все хорошо, каждый школьник, прошедший этот курс, будет вооружен необходимыми знаниями и навыками. Это та самая пассивная безопасность, которая на деле спасает тысячи и тысячи жизней».
У нее нет сомнений, которые рано или поздно возникают в жизни каждого успешного человека с карьерой за плечами: чем заниматься дальше. «Это единственное, что я умею делать хорошо, – говорит Юлия. – В любой чрезвычайной ситуации сначала присутствует чувство страха, а потом чувство гордости. На собеседованиях я честно спрашиваю: «Вот вы выбираете такую непростую сферу. Не боитесь?» Меня настораживают люди, которые отвечают: «Не боюсь». Я занимаюсь этим двадцать лет и боюсь каждый раз».
0
66.00
