Константин Райкин не только руководит московским театром «Сатирикон», он еще и основатель Высшей школы сценических искусств. И в каждом из своих нынешних студентов он видит будущего артиста «Сатирикона».
Все претенденты на роль актера проходят строгий отбор, причем дело не только в профессиональных качествах — Константин Аркадьевич смотрит намного глубже. Наверное, потому, что сам с детства обладает невероятно сильным характером, доставшимся от родителей.
— Константин Аркадьевич, вы как-то сказали о таком явлении в творческом процессе, как «энергия заблуждения»... Что это такое и как артисту не оказаться в творческом тупике?
— Великие победы в искусстве всегда связаны с творческим увлечением, очарованностью, влюбленностью. Это и есть та «энергия заблуждения», о которой вы спрашиваете. Мы ведь живем в мире, где кроме творчества есть еще и обычная жизнь. И ощущение реальности терять нельзя. А куда может завести «энергия заблуждения» — зависит от самого человека.
— Но в ваших театральных постановках, лекциях, публичных выступлениях всегда прослеживается железная логика. Не пытались «поверить алгеброй гармонию»?
— Ну с логикой, думаю, у меня все в порядке, поскольку я окончил физико-математическую школу... И мама была ясно мыслящим человеком, и отец во многом руководствовался именно логикой.
Как в жизни, так и в творчестве. Хотя со стороны могло показаться, что Аркадий Исаакович — человек неожиданный. Но в нашей семье всегда было принято четко излагать свои мысли.
— Вы обладатель почетной награды и премии имени Георгия Товстоногова «За выдающийся вклад в развитие театрального искусства». Многие актеры, работавшие с этим гениальным режиссером, рассказывают, что мастер с математической точностью просчитывал успех каждой мизансцены. А вы, ставя спектакли, ориентируетесь на реакцию зрителя?
— Режиссеру необходимо все просчитать, но этого недостаточно. Есть вещи, которые можно только почувствовать.
— Со своими третьекурсниками вы в театре «Сатирикон» поставили спектакль «Лекарь поневоле». Неоспоримое достоинство этой постановки в позитивной, молодой, веселой, здоровой энергетике. Что она значит для вас, ведь вы направляете ее в зрительный зал?
— В пьесе Мольера много юмора и радости бытия, которые мы и хотели передать в спектакле. Причем даже постарались этот юмор усилить. Мольер писал пьесу для двенадцати актеров, а в нашей постановке играют только три артиста. Безусловно, это заставляет зрителя следить не только за сюжетом, но и за тем, как артисты перевоплощаются в нескольких персонажей. Хочется думать, что мы добиваемся нужного эффекта.
— Вы экспериментатор?
— Стать им во что бы то ни стало не стремлюсь.
— Может быть, авангардист?
— Точно нет. Хотя внимательно слежу за тем, как развивается театральный авангард, и чтото в нем мне видится увлекательным. Ведь современное театральное искусство это не только авангард. Хотя, если судить по откликам многих критиков, только авангард и заслуживает сегодня внимания... Думаю, что творить можно и в области традиционного театра, ставить свежие, живые, особенные спектакли. Если в «Сатириконе» мы будем выпускать одни только авангардные постановки, зрители к нам ходить перестанут. Авангард — он не для широкой публики.
— Кто сегодня ходит в театр?
— Меньшинство. Не более 10 процентов городского населения. А остальные 90 процентов не посещает театры вообще. И так везде — во всем мире. Но среди этого меньшинства всегда есть постоянная публика, предпочитающая живые, доступные пониманию спектакли. Тогда как авангард просто обожает заумь, которая, как мне видится, — результат неясности сознания. Человек, который ясно чувствует, что именно он хочет сказать выразительными средствами и этим поделиться со зрителем, заботится о том, чтобы быть понятым.
А у кого муть в голове, тот эту муть пытается оправдать сложностью мышления и видения... Авангард лучше ставить в небольших залах — для тех, кто его любит. А в большом зале должно быть некое простодушие.
— Вы создали Высшую школу сценических искусств. Это альтернатива другим театральным вузам?
— Удивительно, что некоторые ребята из моего первого набора выбрали именно нашу школу, хотя их брали в другие театральные вузы. Поэтому у меня перед ними особая ответственность.
С другой стороны, для меня не так важно — под какой шапкой, вывеской, я работаю.
Во-первых, я работаю на совесть, а во-вторых — на себя, обучаю артистов с прицелом, что они будут играть в «Сатириконе».
Идея создать Высшую школу сценических искусств возникла потому, что в театре стала ощущаться потребность в новых артистах. Хотелось изначально воспитывать кадры для себя. Большая часть третьего курса Высшей школы сценических искусств будет играть в «Сатириконе» — по крайней мере, я на это рассчитываю. Думаю, что наша театральная школа сегодня может составить конкуренцию лучшим театральным коллективам стран, среди которых — мастерские Олега Кудряшова, Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова, мастерская Сергея Женовача, Алексея Бородина и, разумеется, Школа-студия МХАТ. Между прочим, многому в педагогике я научился именно в Школе-студии МХАТ.
— В чем отличие вашей актерской мастерской от других?
— Несмотря на то что все мы, как говорится, «пляшем» от системы Станиславского, при этом сильно отличаемся друг от друга. Каждый обучает студентов по своему образу и подобию, согласно своим представлениям о театре. Но я — за сотрудничество, взаимодействие и здоровую конкуренцию.
— Ваши ученики вам подражают?
— Это нормально, когда поначалу ученики похожи на своих учителей. Весь театр «Современник» был похож на Олега Ефремова. От него я вижу многое до сих пор в интонациях и органике Олега Табакова.
Артисты, играющие в лучших фильмах Никиты Михалкова, тоже на него похожи. Я вижу, как режиссер показывает им весь рисунок игры, и так делают многие. Петр Фоменко показывал, играл и заигрывался до такой степени, что забывал посмотреть — получается ли у артиста повторить его игру.
По тому, как играет артист, я узнаю — кто его учитель и режиссер. Ученики только со временем обретают свой индивидуальный стиль. Я сейчас показываю своим ученикам гораздо меньше, чем делал это раньше. А то, что у моих учеников мой темперамент — этого отрицать не буду. С другими — тихими и спокойными — работать не могу.
— Что в современном театре вы категорически не приемлете и против чего боретесь?
— Не приемлю цинизма, которого сегодня очень много — и в жизни, и в столичном театре. К лени я тоже плохо отношусь, хотя она и не такое активно агрессивное зло, как цинизм. Совершенно не приемлю готовности играть что угодно ради выгоды, популярности, когда профессия измеряется исключительно рублевым эквивалентом. Когда все покупается и все продается.
Все это для меня враждебно.
Человек театра — он очарованный, влюбленный в свое дело, и я всеми силами пытаюсь поддержать в людях эту очарованность. Абсолютно убежден в том, что цинизм — это философия слабых. И сохранить в себе идеалы, им служить и по-настоящему заниматься делом, которому призван, для этого нужен сильный характер. Он нужен и для того, чтобы быть добрым и не мстить обидчикам. Поэтому слабохарактерных артистов, даже очень талантливых, я безжалостно выгоняю.
— Как закаляли свой характер?
— Наверное, меня так воспитали. Мои родители — люди с очень сильным характером.
Болезни преследовали папу с детства, и всю жизнь он с ними боролся. До самой смерти играл по 20 спектаклей в месяц. Он был тружеником. Играл спектакли на 11 иностранных языках, хотя и не знал их — просто учил тексты. Отец был воплощением дисциплины. За кулисами всегда звучат три звонка, и если большинство артистов выходят на сцену только после третьего, Аркадий Райкин неизменно был на сцене, как только звенел второй звонок.
В работе он был как рыба в воде, и для него это был способ жизни.
Поэтому и для меня важно, чтобы хотя бы для нескольких учеников нашей Высшей школы сценических искусств служба на сцене со временем превратилась в служение сцене.
— Константин Аркадьевич, недавно вам исполнилось 66 лет, и в это трудно поверить. Что помогает вам оставаться таким сильным и харизматичным?
— Чтобы сохранить молодой дух, нужно преподавать.
Именно молодежь, с которой я имею дело, отодвигает процесс старения. Я вынужден им соответствовать, иначе окажемся в разных измерениях и не поймем друг друга. К сожалению, когда-нибудь наступит время, когда я потеряю внутреннюю связь с молодежью. Тогда нужно будет уходить. Это очень унизительно, когда «тебя не надо, а ты есть».
Я сделаю все, чтобы этого избежать.
— Переживали ли вы когда-нибудь по поводу вашей неклассической красоты?
— Моей классической некрасивости, хотите сказать? Нет, психологических проблем изза внешности я никогда не испытывал. У меня был очень красивый папа — высокий, с идеальной фигурой, удивительным лицом. А я — как бы другая порода. Когда в молодости я выходил на сцену, то ощущал тот шок, который испытывали зрители при виде меня. От сына Райкина они ждали улучшения породы, а я — вот такой, какой есть.
Моя неклассическая внешность, как вы говорите, позволяла мне так играть, как красавцу не сыграть. И кумиры мои — Евгений Лебедев, Иннокентий Смоктуновский, Олег Борисов, Павел Луспекаев, Евгений Евстигнеев — могли быть и красивыми, и уродливыми в зависимости от роли. Зиновий Гердт однажды мне сказал об одном артисте: «Хороший артист, но с одним изъяном: в его лице нет сексуальной привлекательности». Я переспросил: «А она обязательна?» Герд ответил: «Категорически обязательна». У таланта есть магическая сила обаяния. И эта притягательная сила на сцене очень важна.
На моем курсе в Высшей школе не так много абсолютных красавцев и красавиц, зато у них есть более важные достоинства: обаяние и харизма. Каноническая красота быстро гаснет, если не подкреплена изнутри. Николай Заболоцкий все это объяснил в своем стихотворении «Некрасивая девочка».
— Ошибались ли в выборе учеников?
— Да. Я ошибся, когда не взял на свой курс Юлию Пересильд. Правда, у нее замечательно сложилась судьба — она попала к своему мастеру, Олегу Кудряшову.
— Актер должен быть умным или это не обязательно?
— Глупых артистов я не люблю, но нередко ум мешает. Умный все анализирует, и ему сложнее поверить в предлагаемые обстоятельства. К тому же ум не прибавляет легкости — ни в чем, а все только усложняет.
ШЕСТЬ РОЛЕЙ АРТИСТА
Труффальдино в фильме «Труффальдино из Бергамо»
Роль в советской музыкальной кинокомедии стала первой большой киноработой Константина Райкина. Между режиссером фильма Владимиром Воробьевым и исполнителем главной роли поначалу происходили трения.
Но в первый же съемочный день стало ясно, что образ Райкин нашел верно.
Лир в спектакле «Король Лир»
Главный герой у Райкина получился весьма своеобразным. Константин Аркадьевич изображает Лира не королем, а упертым и озабоченным человеком. По мнению критиков, тема желающего сойти с ума человека не самая органичная для Райкина, но справляется он с ней профессионально.
Татарин Каюм в фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих»
В дебютном полнометражном фильме Никиты Михалкова Райкин исполнил роль бандита. В картине есть эпизод, который снимался на реке Аргун. Течение было очень бурным, Константин Райкин во время работы над одним из дублей чуть не утонул.
Безымянный герой в моноспектакле «Контрабас»
Одна из рецензий на постановку гласит: «Герой Райкина, обезумев от яда одиночества и любви, плачет «на плече» у контрабаса. И его найдут с разорвавшимся сердцем — так играет Райкин». «Контрабас» принес актеру «Золотую маску» за лучшую мужскую роль.
Яков Скороходов в спектакле «Человек из ресторана»
Константин Райкин исполнил роль «маленького человека» — недалекого и трусоватого, но, по сути, доброго и хорошего официанта. Жизнь преподносит герою все новые испытания, из которых приходится выкручиваться, иногда решая вопросы чести.
Текстор Тексель в спектакле «Косметика врага»
Два человека случайно встречаются в аэропорту, и между ними завязывается диалог. Постепенно разговор превращается в череду ужасных разоблачений. Театралы утверждают: в этой постановке роль голландца, упивающегося своей мерзостью, очень подходит Константину Райкину.
СПРАВКА
Константин Райкин родился 8 июля 1950 года в Ленинграде.
В 1971 году окончил Театральное училище имени Щукина. В том же году был приглашен Галиной Волчек в театр «Современник», на сцене которого играл десять лет. За это время он исполнил 38 ролей, из них 15 главных в спектаклях: «Валентин и Валентина», «И пойду… и пойду…», «Монумент», «Балалайкин и К », «Двенадцатая ночь» и других.
В 1981 году перешел в Ленинградский театр миниатюр под руководством Аркадия Райкина.
Годом позже театр переехал в Москву и стал Государственным театром миниатюр, а с 1987‑го московским театром «Сатирикон». С 1988 года является художественным руководителем театра. Народный артист России, лауреат Государственных премий Российской Федерации и театральных премий «Золотая маска», «Хрустальная Турандот», «Чайка», «Кумир».
С 2012 года — руководитель Высшей школы сценических искусств Константина Райкина.
0
10.00
