Накануне 220-летия со дня рождения великого русского поэта «Культура» решила прокатиться от столицы до Торжка в сопровождении известной исследовательницы, автора книги «Дороги Пушкина» Ларисы Черкашиной. За основу маршрута взяли знаменитую «Государеву дорогу», по которой Александр Сергеевич не раз путешествовал из Москвы в Петербург и наоборот. Проездом побывали мы и в нескольких милых сердцу Пушкина усадьбах, посмотрев, что с ними сделали время и люди.
Еще не выехав на трассу М-10 «Россия», минуем знаменитый Путевой дворец на Ленинградке, возведенный по проекту Матвея Казакова и воспетый Пушкиным в «Евгении Онегине»: «Вот, окружен своей дубравой, Петровский замок...» Если венценосные особы останавливались здесь перед въездом в Первопрестольную, то Александр Сергеевич чаще пролетал мимо на скорости, которую успевал набрать экипаж, оставив позади Тверскую заставу у нынешнего Белорусского вокзала и былые огороды Высоко-Петровского монастыря.
В Черной Грязи
Прощаться с друзьями, выпивая «стременную», считалось за правило в старинной ямской деревне Черная Грязь — первой почтовой станции на Государевой дороге, в пушкинские времена крупной и богатой, со множеством трактиров и кабаков.
«В «Черной Грязи», пока переменяли лошадей, я начал книгу с последней главы и таким образом заставил Радищева путешествовать со мною из Москвы в Петербург», — пишет Пушкин в статье «Путешествие из Москвы в Петербург» (первоначальное название «Мысли на дороге»). В ней он нисколько не сочувствует обличениям «первого русского интеллигента», но спорит с ним, упрекая в «надутости» и утверждая попутно благодетельность цензуры, на которую ополчался Радищев. Кстати, запрещенную книгу дал Пушкину его приятель Сергей Соболевский, которому поэт посвятил немало дорожных строк.
Между тем начинается ливень. Пробираясь по закоулкам Черной Грязи — кажется, сплошь состоящей из рынков и автозаправок, наконец, находим построенное в 1776 году итальянцем Луиджи Русска здание Путевого дворца, позднее отданное под Черногряжскую земскую больницу.
Выходя фальшь-фасадом на трассу, оно, судя по всему, давно уже одето в леса. Плакат с другой стороны извещает, что историческая постройка признана федеральным памятником и находится в состоянии реставрации, которой, впрочем, ничуть не заметно. Пожилой местный житель, чудом оказавшийся среди гастарбайтеров, рассказывает, что в начале войны в больницу попал немецкий фугас. После Победы здание восстановили с упрощением архитектуры, разместив в нем душевнобольных. Спустя полвека пожар существенно повредил объект, пациентов переселили, а пустующие помещения стали добычей бомжей. Пять лет назад на аукционе право аренды дворца с обязательной реставрацией выиграл Мурад Исламов, исполнительный директор ООО «КлинАгроПром». Но результатов обещанного ремонта пока не видать... Зато в 2017-м вырубили заслонявшие подъезд к строительному рынку вековые липы, под которыми Пушкин когда-то ожидал лошадей...
Государева дорога
Впрочем, по словам Ларисы Андреевны, поэт не любил бездействовать, часто выходил пешком в нужном направлении и лишь затем садился в догнавший его экипаж. А каким транспортом пользовался наш путешественник?
— Венскими колясками «с крышкою» на ремнях и пружинах, — поясняет Черкашина. — Хотя «изделье легкое Европы» подходило отнюдь не для всех русских дорог. Роскошные же и удобные кареты на английских рессорах, вмещавшие в себя и постель, и стол с сервизом, и туалет, были дороги: поэт ездил ими нечасто. «В поля, друзья! скорей, скорей, в каретах тяжко нагруженных», читаем в «Евгении Онегине». У семьи Пушкиных имелась старая фамильная карета, но поэт использовал ее в исключительно торжественных случаях, таких как свадебная поездка в Петербург с юной женой Натальей в мае 1831-го. Недостатком этого транспорта была неповоротливость — трудность разъезда на узких участках со встречными.
Ездил он и в кибитках — повозках, крытых парусиной или кожей. Помните: «летит кибитка удалая»? Этот маневренный транспорт выигрывал, когда речь шла о дальних путешествиях. Часто он фигурирует и в пушкинских произведениях: «Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь». Зимней классикой служил «возок почтенный», на котором старушка Ларина «в Москву, на ярманку невест» везла печальную Татьяну — зимняя повозка на полозах, с дверцами и окнами, обитая внутри сукном или войлоками, а снаружи обтянутая кожею или циновкою.
Летом на короткие расстояния между деревнями передвигался Пушкин и на обычной крестьянской телеге, которая, по его выражению, «на ходу легка». То есть далеко не все свое транспортное разнообразие Александр Сергеевич обобщил в строках: «Долго ль мне гулять на свете, то в коляске, то верхом, то в кибитке, то в карете, то в телеге, то пешком?»
Однако для передвижения по Государевой дороге (по которой он проехал 28 раз) поэт чаще выбирал почтовый дилижанс — «проворный экипаж» в переводе с французского. Ехали в нем, не останавливаясь на ночь и в тесноте толкаясь локтями, пассажиры разных сословий. После того как Государеву дорогу доделали, путь из одной столицы в другую умещался в трое суток.
— Александра Сергеевича вообще можно назвать великим путешественником, — утверждает моя собеседница, — 35 000 верст, почти длину земного экватора, он проехал, прошел, проплыл. «Путешествие нужно мне нравственно и физически», — сообщал он в письме Павлу Нащокину. А в «Путешествии в Арзрум» поэт признается: «с детских лет путешествия были моею любимою мечтою».
Тверь
Старинный княжеский город проскакиваем, успевая до вечерних «пробок». На набережной Волги, в цилиндре, опершись на одну ногу и вывернув вторую, бронзовый Пушкин работы Олега Комова гордо смотрит на улицы, по которым проезжал десятки раз. А однажды искал собрата по перу, графа Владимира Соллогуба, чтобы стреляться на дуэли по надуманному поводу. Слава Богу, поединок не состоялся.
Но все больше помнят другое — «гастрономическое» тверское эхо в творчестве поэта. А именно шутливый дорожный совет Соболевскому: «У Гальяни, иль Кольони закажи себе в Твери с пармазаном макарони, да яичницу свари».
Первая упоминаемая личность — вполне реальное историческое лицо, обрусевший итальянец Паоло (Павел Дементьевич) Гальяни, который еще в конце XVIII века выстроил в Твери гостиницу с трактиром и рестораном. Проезжаем по путеводителю мимо сохранившегося здания бывшей гостиницы Гальяни — двухэтажного дома с колоннадой по улице Андрея Дементьева (бывшая Володарского, ранее Скорбященская). Здесь давно квартирует один региональный банк. К двухсотлетию поэта повесили мемориальную табличку. Однако многие тверские краеведы сомневаются, что это именно то самое здание. А пушкинисты добавляют, будто четверостишие напоминает завязанную на каламбуре охальную эпиграмму, нежели дружескую рекомендацию. Никакого Кольони в Твери отродясь не водилось, зато итальянское слово «coglione» означает неприличное ругательство, которым Пушкин зачем-то решил обыграть фамилию реального тверского ресторатора.
Торжок
Подсчитано, что поэт бывал тут проездом более 25 раз, и примерно в таком же количестве он сам упоминает Торжок по различным поводам.
Самые известные эпизоды, конечно, связаны со «славным трактиром Пожарского» и одноименной гостиницей. По давней здешней легенде из окна номера, выходящего на площадь, Пушкин мог регулярно лицезреть вывеску «Евгений Онегин — булочных и портновских дел мастер». Так, мол, и появился один из самых популярных героев мировой литературы!
Но доподлинно знаменитым стал гастрономический дорожный совет тому же Соболевскому: «На досуге отобедай у Пожарского в Торжке, жареных котлет отведай (именно котлет) и отправься налегке». Строки эти выбиты на отреставрированной недавно гостинице на улице Дзержинского (ранее Ямской). В здании находится площадка Всероссийского историко-этнографического музея с действующими номерами, оформленными в духе XIX столетия, концертным залом и клубом.
«Реклама» из уст гения русской поэзии дала старт всероссийской, а потом и международной «раскрутке» пожарских котлет, изобретенных дочерью разбогатевшего ямщика и владелицей трактира Дарьей Пожарской. Впрочем, дальнейший котлетный «промоушн» сметливой хозяйке обеспечили уже десятки русских и иностранных знаменитостей, включая августейших особ. Сегодня пожарские котлеты в кафешках Торжка не жарит только ленивый, причем везде клиентов пытаются убедить в стопроцентной аутентичности рецепта. Там, где мы их отведали, в меню значился вдобавок «Похмельный суп из соленых огурцов (по рецепту Арины Родионовны)». Похоже, бесхитростные местные маркетологи придумали это блюдо, руководствуясь пушкинским посланием няне «выпьем с горя; где же кружка?».
Другой хрестоматийный «пушкинизм» из Торжка — покупка поэтом в лавке той же предприимчивой Пожарской трех шитых золотом поясов для княгини Веры Вяземской. Здешний золотошвейный народный промысел, пережив постсоветский коллапс, сегодня процветает, он стал одним из международных брендов города. Справляясь у своего друга Петра Вяземского о том, пришелся ли кстати сей подарок, Александр Сергеевич опять же весьма рекламно пошутил: «Скажи княгине, что она всю прелесть московскую за пояс заткнет, как наденет мои поясы».
В бывшей почтовой станции, напротив гостиницы, где меняли лошадей, ныне магазин «Цыпа» и медицинский центр. А дальше по улице Дзержинского — музей Пушкина в деревянном особняке Львовых-Балавинских-Олениных. Там собраны настоящие предметы пушкинской эпохи, связанные с проездом по Государевой дороге.
Хотя Александр Сергеевич ночевал в Торжке лишь однажды, в компании Соболевского, но нередко, ожидая лошадей, наверняка прогуливался по живописному городку, отдавая дань чудесным видам с моста над Тверцой. На Пушкинской день в Торжке, к радости почитателей Солнца русской поэзии, приезжающих со всех концов страны, по реке плывут плоты с пушкинскими героями. Логично предположить, считает Черкашина, что доходил поэт и до красивейшего Новоторжского Борисоглебского монастыря, одного из самых древних в России (основан около 1038 года, в одно время с Киево-Печерской лаврой). Многократно сожженный и перестроенный за века, ныне он представляет собой причудливую смесь классицизма, барокко и псевдорусского стиля.
А мы покидаем Торжок, совершив круг по Пушкинской площади, где стоит памятник поэту работы Иулиана Рукавишникова, и направляемся по Старицкой дороге в милые сердцу Александра Сергеевича тверские усадьбы его друзей.
Грузины
Валунный мостик над Жаленкой, поставленный архитектором Николаем Львовым, Пушкин зарисовал в своих дорожных набросках. Название же речки вполне отражает состояние, в котором находится ныне некогда богатая усадьба Полторацких, получившая название по церкви во имя Грузинской иконы Божией Матери. Усадьбой в пушкинские времена владел дядя прославленной поэтом Анны Керн — герой Отечественной войны 1812 года, генерал-майор Константин Полторацкий. По матери героиня хрестоматийного стихотворения происходила из рода Вульфов — близких друзей поэта. Когда-то в доме гостили даже царицы: Елизавета и Екатерина II.
Ожидая встречи с «чудным мгновеньем», проходим через мост по заросшей травой тропинке к усадьбе, спроектированной великим Франческо Растрелли. И видим настоящую мерзость запустения. Великолепный комплекс зданий рушится прямо на глазах. В зияющих оконных проемах — горы мусора, гниют рухнувшие балки. Руины — самое подходящее слово. На ступеньках посиживают с пивком двое местных.
— Здесь была «дурка», а потом жили люди, моя жена до сих пор прописана, — поясняет один. — А сейчас, сами видите...
При слове «Пушкин» они оживляются:
— Да он тут гостил, мы еще в школе проходили. — И снова сникают, углубившись в напиток, а потом дружелюбно кричат нам вослед. — Осторожно за домом ходите, там змей полно.
Берново
Приезжаем в усадьбу тех самых Вульфов, в Берново — ныне филиал Тверского государственного объединенного музея. Несмотря на кипящую вовсю подготовку к празднованию юбилея, нас любезно проводят по комнатам дома, показывая просторную комнату с балконом, выходившим в сад, — в ней останавливался Александр Сергеевич; бальную залу, где он танцевал со здешними барышнями, в том числе с влюбленными в него Анной и Евпраксией (Зизи) Вульф. В Зизи одно время был сильно влюблен и сам поэт, посвятил ей строки в «Евгении Онегине». С конца 1940-х тут располагалась районная школа, где старшеклассники, наверное, тоже испытывали первые увлечения, бродя по аллеям бывшего барского сада. Поражает обилие вещей пушкинской эпохи, сохраненных местными жителями в жестоких перипетиях прошлого столетия. Многие экспонаты передал музею Дмитрий Алексеевич Вульф, как две капли воды похожий на прапрадеда, которого здесь, по свидетельству Черкашиной, боготворят. Кстати, он же предложил идею туристического «тверского пушкинского кольца».
Одни из последних представителей рода — сестры Анна и Варвара Бубновы (Вульф по матери), после революции уехали в Японию, где прожили сорок лет. Причем художница Варвара снискала славу как главный японский пушкинист и иллюстратор книг поэта, а музыкальный педагог Анна считается «матерью японских скрипачей». К слову, ученицей Анны Дмитриевны была племянница мужа — Йоко Оно. В 2007-м вдова главного «битла» побывала в доме своей учительницы.
Лариса Андреевна рассказывает трогательную историю: когда в 1958 году сестры Бубновы навестили наследственное Берново (поспособствовав созданию музея), из деревни, прознав об этом, прибежали такие же седые бывшие горничные с радостными криками: «Барышни приехали!».
Малинники и Старица
От Берново до Малинников, а чаще наоборот, Пушкин нередко добирался верхом, рассказывает Черкашина, поясняя, что приглашала Александра Сергеевича изначально именно в Малинники владелица усадьбы, его тригорская приятельница и дальняя родственница Прасковья Александровна Осипова-Вульф. «Хоть малиной не корми, да в Малинники возьми», — говаривал поэт про это сокровенное место, откуда он разъезжал потом по усадьбам родственников хозяйки. Сама Прасковья Александровна была его доброй советчицей, критиком, а порой и финансовой помощницей. 24 письма к Осиповой-Вульф и 16 ответных свидетельств особых отношений с этой женщиной. Муза часто навещала здесь Пушкина. «Малинниковская осень» не уступила Болдинской: посвящение к поэме «Полтава», последняя строфа VII главы «Евгения Онегина», стихотворения «Анчар», «Чернь», «Ответ Катенину», «Цветок», «Ворон к ворону летит»... Самой же хозяйке и ее дочерям поэт посвятил «Простите, верные дубравы!», «Подражания Корану», «Быть может, уж недолго мне...» и многие другие. «Здесь мне очень весело, Прасковью Александровну я люблю душевно...» — пишет Пушкин в Петербург Дельвигу.
В деревне, среди старых покосившихся домишек и новых дач, не находим никаких следов усадьбы, будто ее и не существовало вовсе. Заветное «гнездо» пушкинского вдохновения оказалось не нужным потомкам, не нашлось никого, кто повесил бы здесь охранную табличку.
На деревенском проселке, бывшем некогда частью усадебного парка, в низинке приютилась «надкладезная» деревянная часовня XIX века. Надпись «Охраняется государством», двери открыты. На аналое иконы, свечи — зайди прохожий и помолись, вспомни о былом...
Красивую Старицу проезжаем уже на закате. Над Волгой горит золотом крестов великолепный Свято-Успенский монастырь, согреваются последним дневным теплом стены церкви Параскевы Пятницы на холме, величественный Борисоглебский собор, на которые наверняка любовался в свое время и наш гений. Проезжаем уже в сумерках мимо симпатичного дома купца Филиппова, где в 1829 году на рождественском балу у старицкого исправника Василия Вельяшева Пушкин увивался вокруг его хорошенькой дочери Катерины — двоюродной сестры Анны и Алексея Вульф. Роман не сложился, зато родились бессмертные строки: «Подъезжая под Ижоры, я взглянул на небеса и воспомнил ваши взоры, ваши синие глаза». Ныне в отреставрированном филипповском доме — Центр русской культуры, где читают стихи старицкие и приезжие поэты, здесь же регистрируют и местных брачующихся.
Ну а нам пора покинуть «берег, милый для меня», по темным тверским дорогам — обратно в Первопрестольную. Туда, куда Пушкин стремился, избежав шлагбаума в лоб от «непроворного инвалида» и околения в карантине; чьи «трюфли Яра» не уставал он поминать «телятиной холодной», скитаясь по своим бесконечным и таким дорогим для нас теперь дорогам.
0
14.96
