Генеральный секретарь Международной федерации футбола Фатма Самура рассказала «Шпигелю» о своих планах по реформированию ФИФА
– Ну да, до сих пор есть страны, где люди считают, будто футбол может доставлять удовольствие, только когда в него играют мужчины. Но поверьте мне, я буду работать над тем, чтобы такое отношение изменилось.
– Среди наших членов много футбольных федераций из стран Ближнего Востока, из Африки, которые были бы рады принять у себя турниры ФИФА. Поездки в эти регионы мира дают мне прекрасную возможность поднимать вопросы равноправия полов. А мое положение гарантирует, что меня услышат.
– То, что мы видим все больше женщин на руководящих позициях, в меня вселяет большие надежды. Моя работа на посту генерального секретаря ФИФА – это глобальная миссия. ФИФА – международная организация, насчитывающая 211 федераций-членов. В силу своей деятельности я получаю комплексное представление о том, как женщины воспринимаются в обществе, где доминируют мужчины, каковым, по сути, и является футбол. Насколько я гожусь на роль живого символа, покажет время. Но уже сейчас я могу сказать: в годы своей работы в ООН (Фатма Самура 21 год проработала в Организации Объединенных Наций, среди прочего, в должности координатора ООН по гуманитарным вопросам. – «Шпигель») я была сильным защитником женщин, им же я останусь и в ФИФА. Я продолжу бороться за то, чтобы женщины могли доходить до высших должностей.
– Ваша дочка играет в футбол?
– Два месяца назад она начала играть за команду Международной школы Цюриха. Вирус футбола не обошел и ее. Она время от времени присылает мне короткие видеозаписи, чтобы показать, чему уже научилась.
– В Германии многие клубы не справляются с массовым наплывом детей, желающих играть в футбол. Кто-то даже ввел временный мораторий на новый набор.
– Мы видим взрывной рост интереса, причем повсюду. Даже в Африке все дети хотят играть в футбол. Причем там можно увидеть все больше девчонок, которые носятся с мячом. Я убеждена, что это положительно скажется на нашем обществе.
– Как именно?
– Девочки, играющие в футбол, учатся уважать свое тело, защищать его в противоборстве. Это в определенной мере делает их сильнее. Например, у меня на родине, в Сенегале, есть такая проблема: многие девочки после начальной школы идут на поводу у мужчин, которые дают им за это деньги или обещают что-то еще. Часто эти девчонки беременеют, из-за чего бросают школу и остаются без будущего. Девушки, играющие в футбол, так быстро на подобные предложения не ведутся, занятия спортом помогают им повысить самооценку. Они учатся говорить «нет» и идут своей дорогой.
– Как вам удалось преодолеть представления о разделении ролей у вас на родине?
– Я никогда не чувствовала себя ущербной из-за того, что я женщина, чернокожая и мусульманка. В этом меня поддерживали родители. Моя мать очень рано вышла замуж, но осталась в вузе и получила профессию учительницы. Она сделала все, чтобы я была сильной личностью. Мой отец служил в армии офицером, участвовал в операциях по всей Африке, воевал за свободу. Он всегда говорил: если ты будешь слишком робкой, то в этом традиционно мужском мире ты потонешь. У нас дома вы бы никогда не услышали: а вот это разрешается только мальчикам. Я ходила в секцию плавания, играла в баскетбол, я играла со своими братьями в футбол. Я была единственной девочкой в школе, у которой был мотоцикл.
– И вы нашли мужа, которого не смутила ваша нацеленность на карьеру.
– Мы с мужем вместе росли, мы вместе учились во Франции, в Лионе. Там мы и приняли такое решение: если у кого-то появится шанс выйти на международный уровень, то другой будет работать из дома и заботиться о детях. Мне очень повезло, что у меня есть муж, который оказался на это готов.
– После учебы вы работали торговым представителем одной сенегальской компании. Потом, в 1995 году, устроились в ООН, где занимали различные должности в рамках Мировой продовольственной программы. В чем именно состояли ваши задачи?
– Я была задействована во всех возможных регионах, где шли войны: в Либерии, Сьерра-Леоне, Нигерии, Дарфуре, Афганистане, Восточном Тиморе, Бангладеш, Косово. Я комплектовала гуманитарные колонны, договаривалась о безопасных маршрутах. Я должна была эвакуировать людей из районов боев, вела переговоры с военизированными группировками, похищавшими сотрудников гуманитарных организаций.
– Какую из своих миссий вы можете назвать самой деликатной?
– Такого рейтинга я не веду. В Афганистане положение было настолько критическим, что в Кабуле мы даже не могли выйти на улицу. В Мадагаскаре, где в мои задачи входила организация демократических выборов, периодически я могла брать к себе дочь. Но и там ситуация была далеко не безопасной. Нас постоянно сопровождали телохранители, поскольку были военизированные группировки, не заинтересованные в том, чтобы их страна возвращалась на путь демократии.
– Вам бывало страшно за свою жизнь?
– Такие ситуации были. В 1996 году я работала в Либерии, где уже годами продолжалась гражданская война. Нашу гуманитарную колонну, сле-довавшую из столичной Монровии в направлении границы со Сьерра-Леоне, остановили боевики-подростки, мальчишки 12–14 лет с АК‑47. Они стали требовать, чтобы мы отдали продукты им.
– Как вы поступили?
– У меня была инструкция, запрещавшая в таких случаях подчиняться без сопротивления. Я стала торговаться. Они несколько раз выстрелили в воздух. Я продолжала торговаться. В какой-то момент они нас оставили и уехали.
– Что можно вынести из таких ситуаций?
– Что важно иметь собственную позицию. Не сдаваться сразу. Однако, когда перед тобой люди с оружием, исход может быть любым. В 2009 году я была в Дарфуре. Повстанцы остановили нашу колонну. Военного сопровождения у нас не было. Один молодой француз, работавший на французскую гуманитарную организацию, раскрыл сумку, чтобы вытащить свой ноутбук. Вероятно, они подумали, что у него там оружие, и застрелили его.
– Как следует вести переговоры с полевыми командирами?
– Нужно оставаться верной собственным принципам. По сути, позиции сторон всегда были стандартными: мы хотели договориться о безопасном коридоре, чтобы люди смогли получить помощь, в которой нуждались. Боевики – получить часть продуктов, чтобы продать их где-то на рынке и выручить деньги. Иногда переговоры длились часами. Если договориться не удавалось, колонна не ехала. Иногда переговоры в принципе невозможны. Если боевики нападают на колонну из засады и ставят ультиматум: еда или жизнь, то с ними особо не подискутируешь.
– В ООН у вас еще были шансы карьерного роста. Почему вы перешли в ФИФА?
– Мне уже 54 года. И мне нравится, что теперь вокруг меня не стреляют.
– Когда президент ФИФА в мае представил вас как генерального секретаря организации, критики заявили: она будет простой марионеткой.
– Гм. То есть такая вот слабая женщина имела возможность работать в ООН и выполнять там задачи, в рамках которых требовалось принимать правильные решения, от которых зависело спасение человеческих жизней? Помилуйте.
– Теперь ваша жизнь вращается вокруг футбола. С учетом вашего прежнего опыта в ООН вам это не кажется порой слишком банальным?
– Для меня ФИФА – это ООН футбола. Здесь есть схожие темы: равноправие женщин, борьба против расизма, против коррупции. У нас есть и темы правозащитного характера, такие, как положение рабочих на стройках ЧМ в Катаре. Футбол позволяет добиться очень многого, он может очень многое изменить. У девушек повышается самооценка. Молодые люди учатся смиряться с поражениями. Футбол – это одна большая школа жизни.
– После всех футбольных скандалов последних лет люди видят в ФИФА не ООН, а скорее мафиозную организацию.
– Ситуация будет улучшаться, мы движемся в правильном направлении.
– Что дает вам такую уверенность?
– Реформирование ФИФА идет полным ходом. Были введены новые правила и созданы механизмы контроля, исключающие повторение многого из того, что имело место. Теперь важно добиться соблюдения этих правил всеми нашими членами. Сейчас у нас 23 члена, которым мы заморозили предоставление средств на развитие, поскольку против них ведутся расследования, или потому, что они не выполняют соответствующих критериев.
– Будучи генеральным секретарем, вы прежде всего должны обеспечить, чтобы ФИФА продолжала получать хорошие деньги. Например, в связи с ЧМ‑2018 в России. Вам представляется, что Россия с учетом геополитической ситуации – это походящее место для проведения чемпионата мира?
– Если мы станем смешивать футбол с политикой, то это станет концом футбола.
– Как вы собираетесь «ретушировать» то обстоятельство, что Россия через два года, возможно, все еще будет сбрасывать бомбы над Сирией и поддерживать сепаратистов на Украине?
– Речь идет не о России, не о Сирии или об Украине. Для нас речь идет о чемпионате мира, о том, что люди хотят смотреть футбол вне зависимости от происходящего в политике. ЧМ может поспособствовать установлению мира. Футбол может преодолевать границы. Если есть что-то, с помощью чего можно изменить мир, потому что оно может мобилизовать и сплотить людей, то это футбол. Поэтому мы не допустим, чтобы он становился инструментом в руках у политических лидеров.
– Но тогда вам как раз и не следовало бы проводить чемпионат мира в России. Ведь Владимир Путин воспользуется турниром точно так же, как и Олимпийскими играми два года назад, чтобы продемонстрировать свое влияние.
– Единственный период, когда не было чемпионатов мира, – это годы Второй мировой войны. Мир тогда был не в ладу с самим собой. Впоследствии велось много войн, но ЧМ всегда проводился. И это правильно. Мы даже в Сирии, насколько позволяет обстановка с безопасностью, проводим дружеские матчи. Ведь вне зависимости от тяжести ситуации в Сирии живут люди, и они хотят видеть футбол. Игра позволяет им отвлечься. Поэтому мы стараемся сделать все, чтобы дать им такую возможность.
– Еще Зепп Блаттер декларировал такой оптимистический принцип. Вы познакомились с бывшим главой ФИФА?
– Нет, пока нет.
– При Блаттере ФИФА была не столько «футбольной ООН», сколько машинкой для печатания денег. Его преемник Инфантино хочет еще больше увеличить доходы. Он хочет увеличить круг участников ЧМ с 32 до 48 команд, что приведет к абсурдному раздуванию турнира.
– Дело не в доходах. Если мы хотим развивать футбол как глобальный вид спорта, то нужно, чтобы поучаствовать в том или ином ЧМ могли 30–40% федераций-членов. Мы должны стремиться к тому, чтобы больше сборных смогли представлять свой континент. А это возможно только при условии расширения круга участников. Кроме того, мне бы хотелось, чтобы победителями турнира иногда становились и страны, отличные от Германии, Бразилии, Испании, Италии, Франции или Аргентины. Было бы здорово, если бы однажды чемпионом мира стала какая-нибудь африканская страна, например, Сенегал.
– На вашем месте мы бы не стали биться об заклад, что это произойдет.
– В 2002 году мы вышли в четвертьфинал. А на жеребьевке мы обыграли тогдашнего чемпиона Европы и мира – Францию. Мы были не так уж и далеки от этой мечты.
– Увеличение количества участников ЧМ означает увеличение количества матчей. Следовательно, принимающей стране придется строить еще больше стадионов, а значит, затрачивать еще большие средства. Это безумие.
– Разумеется, ориентация на устойчивое развитие играет одну из центральных ролей. Поэтому Совет ФИФА внес изменения в правила отбора кандидатов, чтобы появилась возможность совместных заявок. Теперь допускается проведение ЧМ даже в трех странах одновременно. И, таким образом, у Африки тоже появился шанс еще раз принять ЧМ.
– Где?
– Я не стану называть конкретную страну. Но одна страна, которая в состоянии организовать ЧМ, там есть – разумеется, совместно с каким-то партнером.
0
44.25
