ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Сен. 5, 2018

Рассуждает старший научный сотрудник лаборатории когнитивных исследований Института общественных наук РАНХиГС, кандидат психологических наук Кирилл Хломов.

— Среди ребят, напавших на педагога, были ранее судимые. Это говорит о том, что, увы, система профилактики, социально-психологического сопровождения подростков из группы риска, система реабилитации совершивших правонарушение у нас пока не работает. Подросток, у которого возникли сложности и недопонимание в семье, школе и которого отвергают сверстники, будет пытаться найти признание и уважение, ощущение безопасности, в другой, альтернативной среде. Например, в преступной, в так называемой тюремной романтике. А как только он туда попадает, то люди начинают ещё больше его пугаться, стремиться упрятать в тюрьму, а не разобраться и помочь вернуться к нормальной жизни. Вот представьте, сейчас этих подростков из Петербурга будут пытаться устроить в школы. Каждая нормальная школа предпримет все усилия, чтобы от них избавиться под предлогом того, что нет мест и т.п., а на самом деле недостаточно ресурсов — педагогических, материальных, чтобы обеспечивать им нормальную социализацию. То есть эти подростки будут вытесняться и дальше из общества. Получается замкнутый круг.

В западных странах поняли, что только на страхе наказания далеко не уедешь и проблему с подростковой преступностью не решишь. Поэтому там строят реабилитационные центры для подростков-правонарушителей, где с ними ведут работу психологи, соцработники, педагоги. И одновременно специалисты работают с их семьей. Ведь если просто посадить их в тюрьму, толку много не будет. Да, для кого-то наказания и чувства вины будет достаточно, чтобы предотвратить повторное правонарушение. А в большинстве случаев это только способствует криминализации. По статистике очень большое количество рецидивистов — это подростки, которые отсидели, вышли из тюрьмы и в течение 72 часов совершили повторное правонарушение.

— Чаще в криминальные банды попадают дети из неблагополучных семей?

— Неблагополучие в семье, скорее, приводит к агрессивному поведению, которое выражается в нападении на учителей, одноклассников, совершении суицидов. Что касается именно движения АУЕ, то определяющей причиной я бы назвал распространённость в регионе криминальной субкультуры. Больше всего АУЕ распространено в районе Забайкалья, Бурятии, на Дальнем Востоке, где традиционно много мест отбывания наказаний — колоний, лагерей. Потому и молодёжь пропитывается преступной субкультурой. Притом эти регионы небогатые, в них ниже уровень жизни, а значит и направить молодёжь на преступный путь в какой-то мере легче. Хотя если мы говорим о серьезных правонарушениях, то какие-то сложности в отношениях в семье, конечно, будут. Ведь если бы у родителей не был потерян контакт с ребёнком, они могли бы повлиять на него в лучшую сторону.

— Разве можно перевоспитать подростков, подобных тем, что орудуют в питерской банде? Не поздно ли это делать в 15-17 лет? Они чувствуют свою безнаказанность, силу и не желают никому подчиняться.

— Ну почему же нельзя? Как раз именно в подростковом возрасте это возможно. Вспомните опыт Макаренко. Главное — сделать так, чтобы у подростка была альтернатива. Иногда при работе с ребятами из группы риска совершают ошибки, как например, собирают всех подростков-правонарушителей и проводят для них командообразование. В результате получается сплоченная банда. Задача — выстраивать альтернативные ценности и альтернативные отношения, чтобы эта иная, новая жизненная траектория стала для подростков привлекательней и интересней.

— Альтернатива — это привлечение в военно-патриотические клубы?

— Не обязательно. Не все подростки идут в криминальную среду, потому что им нравятся драки, «стрелялки», воровской жаргон и т.д. Мотивы могут быть разными. У каждого своя неудовлетворённая потребность, которая приводит его в криминальную среду. Важно этот мотив и потребность понять, чтобы предложить альтернативный, более приемлемый обществом способ его удовлетворения. Некоторым подросткам удаётся переключиться на педагогическую деятельность с преступной — через вожатство, шефство старших над младшими. Других спасает волонтёрство — работа в командах по восстановлению памятников архитектуры, даже помощь детям с умственной отсталостью. В начале 2000-х годов мы с командой психологов организовали работу с такими подростками в специальном лагере в Ачинске, где проводили совместные тренинги с подростками правонарушителями и обычными ребятами. Задача была сделать так, чтобы подростки встречались с другими, не криминальными вариантами организации жизни, с людьми, которые к ним нормально относятся, а не только пугаются, видят в них не только преступников, а что-то другое. В итоге из 50 детей, которые имели сроки по серьёзным статьям, повторно была осуждена только одна девочка.

Ещё один важный компонент работы с такими подростками — это программы заглаживания вреда. Зачастую подросток, который совершает правонарушение, потом не встречается с жертвой, не видит её страданий. Есть суд, наказание, штраф, но нет извинений, наглядности того ущерба, который он нанес. Если же параллельно с судебным процессом готовится и проводится встреча преступника и жертвы (с согласия судьи и самого пострадавшего), то шансы избежать повторных правонарушений повышаются. Думаю, в случае с питерскими подростками такой подход был бы возможен.

Одна из составляющих программы профилактики правонарушений, которую можно проводить в школах, — повышение правовой грамотности подростков. Довольно большой процент правонарушений совершается потому, что подросток не предполагает последствий своих действий. Например, берет чужой мобильный телефон «просто поиграть». А на него заводят уголовное дело за кражу в значительном размере, потому что мобильный стоит больше 30 тыс. рублей.

— Что могут сделать родители, чтобы вовремя оградить ребёнка от опасной среды?

— Звучит банально, но — интересоваться своими детьми, разговаривать с ними, вникать в их заботы и проблемы. Предоставлять ребёнку свободу действий, но не допускать вседозволенности.