ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Апрель 18, 2017

Патимат, женщина невысокого роста, прячется за угловым столиком московской «Шоколадницы». Но черным платком, расписанным плотных тонов розами, она сразу привлекает к себе внимание. Я уже встречалась с ней в августе, тоже в кофейне, но в Махачкале, куда пришла, чтобы, увидев фотографию ее младшего сына, подтвердить — за решеткой видела его. Тогда он не был официально зарегистрирован ни в одном из отделений республики.

— Мой сын — аутист. Многие мамаши любят, когда сын попал в ситуацию, придумывать диагноз, но у моего не заметить этого невозможно. Нет, официально диагноз ему не ставили. Я в детстве водила его к психологам и к одному профессору, он сказал — «Патимат, просто заботься, опекай его, а когда вырастет, постарайся передать в надежные руки». Моя мать тоже тогда сказала: «За один только наш род любая девушка пойдет. Не переживай — невесту найдем». Семья знала, что он аутист, а лечить это бесполезно, все равно не лечится. Иногда у него такие вспышки были, когда я на него срывалась. Я очень строгая.

Он помогал нам по бизнесу в магазине тут в Москве, и так совпало, что у мужа умер племянник, мы срочно были вынуждены лететь в Дагестан. А накануне моя продавщица тоже отпросилась, у нее дочка заболела. Я подумала — зачем брать на неделю нового человека, и сказала сыну: «Гаджи, справишься, наверное. Просто продавай». Наши соседи по магазину все время мне звонили: «Приехали поставщики, не можем до Гаджи дозвониться». Меня это, естественно, злило. В очередной раз, когда мне позвонили и сказали: «Тут люди ждут», я четыре часа старалась до него дозвониться, а когда дозвонилась, сказала: «Я приеду, тебе устрою, тварь такой». Потом ему старший сын позвонил, он работал в другом месте, и сказал: «Товар посчитай. Завтра родители прилетают, дома порядок сделай». Он не посчитал. Порядок не сделал. Тот ему тоже тогда сказал: «Я тебе устрою!» И он ушел из дома, чтобы с нами не встречаться. Наверное, совесть все-таки была.

«Гаджи, это их бизнес — сажать таких, как ты. Наша мама хочет открыто заявить, разоблачить их систему. Запомни главное — тебе нечего бояться, они могут тебя только запугивать дальше и больше ничего. Скажи, что тебя пытали — надевали пакет на голову, пытали током, били, издевались, унижали, запугивали, что убьют семью. Тебе на суде будут задавать много вопросов, чтобы ты где-нибудь ошибся, и если ты не знаешь ответа на вопрос, лучше говори: “Не знаю”. Если ты так будешь делать, то тебя не посадят. Откажись на суде от показаний, которые ты дал под пытками, и ты будешь спасен. Говори правду — ты уехал, потому что поссорился с нами».

— Он ушел к своему знакомому Шамилю, — продолжает Патимат. — Моя старший сын его один раз видел, и он ему сразу не понравился. Но двадцатилетнего парня сложно контролировать, за руку его водить не будешь. За полгода до этого он тоже от нас уходил. Тот парень отделочными работами занимался, водил его с собой на работу, я с ним тайно общалась по телефону, говорила: «Аслан, от друзей много зависит. Ты его на путь истинный поставь». Сын заработал три тысячи рублей и вернулся домой, как побитый пес. И когда в Махачкале жили, он трижды от нас уходил. Немножко на него надавишь, и он уходит. Он мог терпеть побои, но его мозг не мог терпеть психологического давления. Как я его била? У меня рука болела его бить. Как его ударишь? Он контрприем сразу выставлял. Я мужа просила: «Побей его». Но тот слишком мягкий, он его не бил. Теперь я его за это попрекаю, а он попрекает меня. Я сейчас уверена — он пошел к этому Шамилю поделиться, что мать плохая, брат плохой, думал, ему временное убежище предоставит, но он его направил в Турцию. Сейчас я хочу всю систему разоблачить, чтобы спецслужбы не работали и не здравствовали на таких, как мы. Даже если его на десять лет посадят, я все равно их разоблачу. Этот Шамиль ему сказал: «У меня родственник живет в Турции, ты только на дорогу потратишься. А я продам квартиру в Махачкале и тоже к вам присоединюсь». Он сказал, что нужно купить билет до Баку, а там встретит его знакомый Умарбута и поможет купить билет в Турцию. Это сын мне потом рассказал, когда у нас встреча была, и в материалах дела тоже так написано. В Баку его встретил знакомый Шамиля, дагестанец Умарбута. Купил ему билет в Турцию. Но его в Турции сразу с трапа самолета сняли и отправили обратно. Спрашивается, почему? Рыбы в море много, но поймать ее можно там, где ты сетки закидываешь. Да, я намекаю на то, что агенты спецслужб завербовали моего сына. А один раз мой сын домой пришел и говорит: «Мама, я хочу в ФСБ работать». Нет, я своих детей не так воспитала, я всегда говорила им — и не скрою, меня тоже так воспитывали — чтобы милиции и правоохранительным органам не доверяли никогда. Почему?.. У меня мама была спекулянткой, а это — высшая мера. Моя мама никому из них не доверяла и шестерых детей так приучила. Милиция — это не богоугодное харамное дело. А спекуляция? Даже в Коране написано, что купля-продажа — халяльное дело. Это бизнесом сегодня называется… Поэтому я детям сделала такую прививку с детства, чтобы не доверяли, и мой сын сам не мог такого сказать. Нет, других доказательств, что Шамиль — агент, у меня нет. Говорят, что его тоже поймали за грабеж, и он сидит. Но тогда почему он не даст показания на суде моего сына? Нет, от религиозных фанатиков я тоже прививку делала! Я делала! Моей целью жизни было вывести в мир нормальных, добрых, гуманных образованных людей. А мой младший сын вообще рожден уникально.

«Гаджи, можешь сказать про то, что я был на тебя очень злой. Что я просил тебя посчитать товар в магазине, но ты поленился. Можешь сказать то, что я сказал тебе: “Я приеду и порву тебя. Лучше б ты сдох, тварь”. Можешь сказать, что я тебе угрожал. Не бойся меня, говори правду. Расскажи, как мать звонила тебе и, разозлившись, ругала, оскорбляла и обзывала. Не стесняйся на суде и не молчи. Скажи, что мы, и ты это помнишь, никогда дома не обсуждали ИГИЛ* или Сирию. Не тупи! Может, они тебя уже загипнотизировали?»

— Я родила младшего сына по системе Порфирия Иванова. Дома, в ванне, одна. Сама себе обрезала пуповину. Зачем? Затем, что я так спланировала и такое дала слово Всевышнему! Были причины. Я двоих старших детей родила в роддоме Махачкалы, у них на все свои таксы, и я там платила всем деньги, но взамен не получила ни тепла, ни нормального медицинского обслуживания. Когда мой старший сын родился, я еще лежала и чувствовала себя такой счастливой. Но от персонала я в этот момент чувствовала такое холодное отношение… Они так и не разморозились. Деньги берут, а отношение то же самое — что дал, что не дал… У меня открылось кровотечение. Я лежу и чувствую, что умираю и что хочу умереть. Вообще у меня часто в жизни такие мысли возникали, потому что я не нашла в ней то, чего искала. А вы думаете, в жизни молодой женщины не могут быть несправедливости? Я не стала никого звать, но кто-то увидел случайно, на меня напали, обкололи и спасли. Второй раз, когда я девочку рожала, я полгода таскалась к гинекологу домой, подлизывалась, думала, облегчу себе роды таким образом… Пришла в роддом: «Ой, мне больно, помогите!». И мне гинеколог сказал те слова, которые меня всю перевернули: «Патимат, как тебе не стыдно? Как ты себя ведешь? Эта боль — физическая. Ты должна уметь ее контролировать». Но почему же мне только сейчас об этом говорят, подумала я, почему меня к этому никто не готовил? И тут я поняла, что все дело в нас — в нас самих, в людях. Он же прекрасно все мне сказал — я должна сама боль контролировать. Поэтому когда я поняла, что беременна на третьего ребенка, я просила Всевышнего, чтобы Он дал мне сына. Я поняла, что роды — не болезнь, это процесс, в котором из одного человека должно получиться два. И мы не должны ждать от кого-то помощи. Я просила Всевышнего сделать так, чтобы мужа в этот день не было дома, и Он так сделал. Когда все началось, я вышла на улицу ночью, это было четвертое апреля, встала босиком — чуть-чуть снежок был — и, протянув руки вверх, просила: «О, Аллах, помоги мне, пожалуйста! Я готова это сделать сама. У меня нет никаких альтернатив — кроме Тебя. Я готова осиротить своих детей и умереть, доказывая Тебе тем самым мою преданность и мою любовь к Тебе». Конечно, к Аллаху можно идти разными путями, но я выбрала этот — через роды с контролируемой болью. Это был мой путь. Я родила мальчика — хладнокровно.

«Гаджи, тебя спросят: “А что ты знаешь про ИГИЛ*?” Отвечай: “То, что и все знают. Там воюют террористы”. Тебя могут спросить: “Где?” Отвечай: “В Сирии”. Тебя могут спросить: “За кого воюют? Против кого?” Отвечай: “Я политикой не интересуюсь. Спросите у мамы, она знает, она интересуется”. Тебя спросят: “А какого ты течения придерживаешься в исламе?” Отвечай: “Альхамдулиллях, я мусульманин. Что в нашем районе исповедуют, то и я исповедую”. Тебе скажут: “Но в показаниях ты сам говорил, что хотел поехать в Сирию воевать за ИГИЛ*”. Отвечай правду: “Если бы на вашу голову надели черный пакет и несколько дней пропускали ток через тело, разве вы не подписали бы? Разве вы смогли бы контролировать эту боль?!” Еще скажи, если им интересно, как тебя били, пусть спросят у своих знакомых сотрудников из ЦПЭ, они же били. Скажи, что на тебя оказывали давление. Давление, Гаджи, это когда тебе и твоей семье угрожают. Не стесняйся, или эти черти сделают на тебе бабки. Они уже многих ребят убили и закопали. Тебя тоже хотели убить — типа террорист. Спроси у мамы. Она тебе расскажет, что в Дагестане девять ребят пропали, их матери выходили на митинг. Ты был десятым в этом списке. Слава Аллаху, ты вовремя встретил эту журналистку. Они сразу испугались — теперь свидетель есть. Побоялись шума. А тот полковник поступил как черт».

— Умарбута его снова встретил в Баку, куда его из Турции отправили, — рассказывает Патимат. — Забрал его на свою съемную квартиру. Туда еще двое дагестанцев приехали. Приходит полиция с проверкой документов. Проверили и хотели уйти, но тут Умарбута начал скандалить с ними, их всех задержали и направили сюда в Дербентский райотдел. Туда за сыном приехали сотрудники ЦПЭ. Так он очутился там, где вы его увидели. Когда мне потом дали встречу с ним, я там же в кабинете его побила: «Ах ты, гад! От меня убежал, чтобы в лапы этих попасть?!» А он стал бояться и перестал рассказывать. Мой старший сын говорит — «Мама, не перебивай его, когда он начинает рассказывать»… Вы помните, как девять женщин выходили на площадь — пропали девять их сыновей? Их тела не нашли. Я уверена, что мой сын стал бы десятым. Нам правоохранительные органы явно дали понять, что это заказ из центра. Нет, конечно, не на моего сына. Кто такой мой сын? На количество задержанных за терроризм. Это же пирамида, они себе медали делают, погоны, деньги. И вот на одном из этапов его увидели вы. Когда вы позвонили, я не поняла: «Как он мог в Дагестане оказаться?» А знакомый полковник, к которому я за помощью обратилось, говорит: «Я сам винтик в этой системе, Патимат». После того как я с вами встретилась, я позвонила нашему близкому знакомому депутату народного собрания: «Гаджи исчез. Журналистка его видела». Он подключил все связи. Его искали во всех райотделах, но нигде он не был зарегистрирован официально. Говорили: «В каких-то вроде подвалах он есть, но точно сказать где не могут». И благодаря полковнику ФСБ, к которому я обратилась, сказав, что журналистка видела, мы его нашли. У меня сильная интуиция, я уверена, что мой сын был бы десятым… Те девять — из разных городов: Дербента, Махачкалы, Хасавюрта. Мне правозащитница Нелли Раджабова сказала: «Их убили, Патимат, и сожгли». У меня от шока так защемило… Я пришла к этому полковнику — так и так, помоги. Он меня пожалел. Но спрашивал: а русская журналистка или местная? Я вашу фамилию не сказала. «А кто такая эта Марина? Она из Москвы?» «Да, из Москвы. Она видела его живым. Умоляю, верните сына. Я шум пока не хочу поднимать…» Они вас испугались, просто Всевышний сжалился над сыном — я знаю. Только на второй день они его нашли. «Дай Аллах вам здоровья! Я с вами как-нибудь рассчитаюсь!» Я еще подумала — настолько святой человек. А он сто раз повторил — «Никаких Марин. Им бы только шум-гам поднять. Никакие журналисты тебе не помогут. Завтра утром твой сын, Патимат, вернется домой». Я просила: «Может, сегодня отдадите…» Он отправил меня домой, утром ждать сына. Я побежала на рынок, купила ему мяса, сама в эти дни нормально не ела. Но его нету-нету. Не знаю, как я до одиннадцати утра дотерпела, и позвонила полковнику. Он не ответил. Ровно через час перезвонил сам и очень странным голосом спросил: «Патимат, а ты далеко находишься?» У меня все внутри упало от его голоса. «Патимат, ты можешь сейчас прийти?» Я положила трубку и сказала своему мужу, старшему сыну и золовке — они свидетели мои живые: «Они его не отдадут». Мы с сыном побежали туда через площадь и через десять минут были там. Зашли, а он по телефону разговаривает и на меня не смотрит в своем кабинете большом… Он большой там человек. Я говорю сыну: «Ты видишь, он даже не смотрит на меня». Ему было стыдно, и я это понимала. Положив трубку, он начал: «А! Его нашли в Тур-ци-и! Он х-хотел поех-хать в ИГИЛ*! Он в этом сам признался!»

«Гаджи, если ты, как трус, будешь молчать на суде, то, пожалуйста, молчи! Но Аллах тебя за твою трусость накажет тюрьмой! Только трус, зная правду, молчит! То есть не верит в Аллаха! Аллах дал тебе возможность спастись. Используй ее! Мы не сможем на суде кричать вместо тебя, нас выгонят. Но тебя не выгонят. Ты должен громко, громко, громко все рассказать. Наберись храбрости, как мужчина! Не знаешь ответа, хоть миллиард раз повтори: “Не знаю”. Но что знаешь, скажи все! У них ничего на тебя нет, кроме тех показаний, которые они выбили из тебя пытками. Да пошли они! Они будут ловить тебя на крючок. Скажи, что ты знаешь про Сирию и ИГИЛ* из новостей, и тебя не интересует, за что они воюют. Тебя могут спросить про твою бороду. Скажи — оставил, чтобы понтануться. А усы сбрил, потому что верхняя губа от них чешется. Зачем тебе тогда усы?»

— Допустим, я сама не знаю, хотел он или не хотел поехать в ИГИЛ*. Во-вторых, я допускаю, что после их вербовки у него могла появиться такая мысль. Но, с другой стороны, это как в фильме: «Вы думаете, я их люблю? Просто я тех ненавижу». Я не в оправдание своему сыну это говорю. Я уверена, конечно, что он попал под влияние Шамиля… И вот когда я сидела у полковника и он мне рассказывал про Турцию, до меня еще ничего не доходило, и я спросила: «Как его не отпускают?!» А что, он вчера не знал про Турцию? Разве ЦПЭ не работает под контролем ФСБ? У меня нет оснований доверять чьим-то словам теперь. Особенно словам сына, который дал показания под пытками. Полковник мне: «Даже если бы Колокольцев сюда позвонил и сказал вашего сына отпустить, ему бы ответили: “Вы кто такие и куда вы лезете?”». Он мне потом Аллахом клялся, детьми, что его отдал бы. «Но я винтик в этой системе», — сказал он. Но агенты сами расставляют сети для нашей молодежи. У них есть план. В тот день, когда я ждала сына дома, они шили ему дело — по административке, он плюнул на асфальт. Это им было нужно для того, чтобы легализовать его в Ленинском РОВД, где вы его видели… Как, вы не в Ленинском его видели? А в каком вы его видели? В Советском? А во всех делах проходит по Ленинскому! Они с ваших слов это писали! Я, наверное, перепутала и передала им неправильно! Вот это я не знаю, как они смогут объяснить.

«Гаджи, мы столько времени за тебя боремся. Столько сил на тебя тратим, оставив все свои дела, забросили магазин. Я забросил учебу — все ради тебя! Чтобы вытащить тебя! Если ты не будешь следовать тому, что мы тебе говорим, ты очень сильно огорчишь нас и очень сильно покалечишь свою жизнь. А ведь мама этим летом, когда летала на похороны в Дагестан, нашла тебе красивую невесту. Она хотела тебе об этом сказать, но ты, дурак, сбежал! Это одна из самых красивых и скромных девушек нашего района. Ей шестнадцать лет. Прочитай это письмо три раза и не спеши. Подробно и честно ответь на все вопросы. Если ты конченый дебил, то можешь на суде молчать! Но если ты умный — отвечай честно! Это поможет тебе и нам».

* Запрещенная в России организация.