ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июль 23, 2015

В той поездке я был со своей женой Галей, она была человеком упрямым и напористым. Кстати, все мои жены - дамы упрямые, мне это нравится.

Одно отступление. Я вообще-то матом ругаюсь крайне редко, могу себе это позволить, только когда даже у меня не хватает цензурных слов. И вот в Париже мы с Галей ехали в такси и ругались, ругались по вечному поводу, она хотела в какой-то магазин, а мне это было неинтересно. В конце концов, я не выдержал, и у меня сорвалось известное выражение.

Вдруг наш водитель, седой человек, в форменной фуражке, поворачивается и говорит мне: "Молодой человек, даже если у вас были какие-то интимные отношения с матерью этой очаровательной женщины, то как вам не совестно ее об этом оповещать?" Пауза, и мы все трое стали заразительно смеяться от этой неожиданности. Таксист оказался человеком с княжеской фамилией, я его спросил, а не знает ли он Георгия Адамовича, поэта и парижского друга Анны Ахматовой. Таксист неожиданно отвечает: "Я его знаю, и могу вас познакомить". Адамович был поэтом, который не написал плохих стихов.

Он был замечательный теоретик русской литературы, именно ему принадлежит определение "парижская нота". Парижская нота - это особое определение лучших поэтов парижской эмиграции.

Талант не прощают

Мы встретились с Георгием Викторовичем около кафе "Куполь", тогда это было излюбленное место встречи русской эмиграции. Когда-то Ахматова, будучи с Гумилевым в этом кафе, познакомилась с Модильяни. Который тогда очень бедствовал, и за ланч рисовал посетителей этого кафе.

В той первой встрече поразило больше всего, что Адамович, такой весь седой и благообразный, с фарфоровым личиком и седым чубчиком на пробор, знал мое стихотворение "Плясала девка под гармошку". В самом начале нашего разговора он начал читать.

Играла девка на гармошке.

Она была пьяна слегка,

И корка чёрная горбушки

Лоснилась вся от чеснока

Ему не хватало этой русской девки, черной корки с чесноком, русской жизни не хватало.

Он мне сказал: "Женя, история мирового искусства не знает великих стихов, которые были бы направлены против своего народа. Этого не может быть в природе человеческой".

Вот почему вся эмигрантская поэзия пропитана любовью, тоской и слезами по Родине. У них было другое видение будущего, но Родину они любили. Известный факт: с каким наслаждением Иван Бунин читал советского "Василия Теркина", он упивался русским языком, образами и метафорами.

Вот тогда и родилась идея создать антологию русской поэзии. С 1960 года я начал над ней работать. Замечу, что на дворе стояли тяжелые подцензурные времена. Кстати, расцвет диссидентской поры начался уже после смерти Хрущева, при Хрущеве ни один писатель не был ареcтован. И еще, в своих арестах часто виноваты были сами писатели.

Когда был суд над Синявским и Даниэлем, на этот процесс раздавали контрамарки, и многие писатели с удовольствием ходили на это "представление". Почему? А кто отменил зависть? И вообще, талант не прощают.

Твардовский не писал о любви

Сталин? Я специально стал читать его труды, пытался понять этого человека. Понял. В 1962 году выходит мое стихотворение "Наследники Сталина". Это я сейчас понимаю, что убить могли на второй день после публикации. Тогда в стране подавляющее большинство были наследниками Сталина.

Помню, когда впервые читал это стихотворение в одном из московских театров, то, громко хлопая стульями, из зала вышло человек 50, не больше. Кстати, столько же примерно вышло из зала, когда я в Америке читал стихотворение о войне во Вьетнаме.

Реакция власти? Властная. Пытались меня не печатать, запрещали выступления, ну, год не давали выступать, не более. Помню, как я принес это стихотворение Александру Трифоновичу Твардовскому, редактору "Нового мира", он его прочитал и сказал, что не напечатает никогда.

Твардовский? Его раздражало наше поколение шестидесятников, из которого он печатал меня единственного.

Белла Ахмадулина после развода со мной стала его соседкой по даче, они дружили, он любил бывать у Беллы в гостях, у нее всегда была водочка, и еще ему нравился ее попугай, который виртуозно ругался матом. Это приводило его в полный восторг. Но он не печатал ее никогда. Он говорил ей: "Беллочка, вы очаровательная женщина, я с вами готов дружить, но с одним условием, что вы не будете читать мне ваших так называемых стихов".

У Твардовского было какое-то болезненное отношение к любовной лирике. Понимаете, у него не было ни одного стихотворения о любви. Ни одного! Я принес ему как-то свои стихи, в которых любовной лирики было просто через край. Он почитал и резко сказал мне: "Ну, хватит вам пипкой махать!" У меня от этой фразы выступили слезы на глазах. Обида задушила…

Короче говоря, он мне сказал: "Вы что, хотите, чтобы "Новый мир" вообще закрыли?" Тогда каждый номер журнала выходил на 2-3 месяца позднее, цензура его просто изматывала.

Бродский - незаживающая рана

Больно ли мне за тот негатив, который обрушил на меня Бродский? Это незаживающая рана в течение всей моей жизни. Больше непонятно, чем обидно. Ведь он был освобожден по моему письму, когда его посадили, я был в Италии и там написал письмо в Политбюро ЦК КПСС в его поддержку. Это письмо еще подписали влиятельные итальянские коммунисты, и даже посол СССР в Италии Семен Козырев подписал то письмо.

Бродского освободили через три дня после того, как это письмо было рассмотрено на Политбюро. Он прекрасно знал о том письме и потом так прошелся по мне… Бог с ним, что он назвал меня "плохим поэтом", но не пойму, почему "еще худшим человеком"?

У нас с ним никогда не получались отношения. Он был мизантроп, он несколько раз просился уехать в Америку. Бродский всегда делал ставку на Америку.

Помню, мы встретились с Бродским ранним утром в ресторане "Арагви", посетителей еще не было, он был в какой-то зябкой пластиковой курточке, я снял пиджак и накинул ему на плечи, он его отшвырнул и сказал: "Я не ношу пиджаки с чужого плеча".

Он мне рассказывал: к нему приехал секретарь райкома партии, того района, где он жил в Москве, привез бутылку водки, булку черного хлеба и шмат сала. Они выпили по стакану, секретарь говорит, что услышал, будто в его районе живет настоящий диссидент, и попросил почитать стихи. Бродский что-то читал. Но у Бродского никогда не было каких-то диссидентских стихов, это были стихи большого индивидуалиста. Он никогда никого не защищал.

Моя Белла Ахмадулина? Замечательный человек, прекрасная женщина, ее последний муж все время пытался поссорить со мной, но у него этого не получилось. Он запрещал ей видеться со мной, что было очень глупо, ну как можно ревновать к прошлому?

Она была очень хороший товарищ! У Беллы не было публицистического таланта, она была замечательная акварелистка. Ее хрупкая ручонка бесстрашно подписывала письма в защиту очень многих, у нее смелости было побольше, чем у многих мужиков. Белла была Богом одаренная, настоящий поэт. У нее есть стихотворение "Сон", которое было посвящено мне. Спустя годы она сняла все посвящения мне. Это ее муж добился.

Она была очень верным товарищем, в последнем интервью сказала, что ее все время хотели поссорить со мной, и еще сказала, что счастлива, что жила во времена двух великих поэтов - Вознесенского и Евтушенко - и научилась у них очень многому.

Андрей Вознесенский? Хороший, не случайный поэт. Он в какой-то степени реформировал русскую поэзию, первым применил сочетание длинной и укороченной строки. Потом он стал писать хуже, но это уже другое дело. В человеческом плане мы с ним были совершенно разные люди.

Он был архитектор, и стихи строил по архитектурному принципу. Он по-особому чувствовал Россию. Нас часто ссорили, но это другой вопрос. Так часто бывает. Кстати, уверен, что кто-то налил яда и в уши Бродскому по отношению меня.

Майдан - это сумасшествие

Сегодняшняя Украина? Это во многом сумасшествие. А майдан - это сумасшествие в чистом виде. Тарас Григорьевич Шевченко был моим первым и самым любимым украинским поэтом, я его узнал и полюбил раньше, чем Пушкина. Мне его стихи бабушки читали, кстати, свободу крепостному Шевченко выкупила русская интеллигенция, продав картину Карла Брюллова.

Но между той, шевченковской Украиной, и этой - пролегла пропасть. Я считаю, что ни в коем случае не должен разрастаться взаимный национализм. Ни русский, ни украинский. Национализм - это бесконечно агрессивная, разрушительная гадость. Это тупик для любого общества.

Но мы не должны заниматься всепрощением тех, кто сотрудничал с фашистами, я имею в виду бандеровцев. В Киеве, Бабьем Яру, о котором я написал стихотворение, лежат евреи, убитые в основном украинскими полицаями. Наемниками и предателями собственного народа. Как их можно делать героями и обелять? Ума не приложу.

Мы должны помнить, что большинство украинских солдат, которые лежат в братских могилах рядом с русскими, грузинами, калмыками и казахами, - погибли за освобождение Советского Союза. Общей Родины. Об этом забывать не имеем права.

Крым наш? Дело не в Крыму, Крым - это частность того, что произошло. Кстати, о Крыме: давным-давно я написал стихотворение, в котором были такие строчки: "Презентовал Хрущев собратьям нашим дорогим наш Крым". Я и сегодня от этих строчек не отказываюсь. Крым должен быть открытым для всех. Самое тошнотворное, что эта война лицемерная: одновременно торгуемся за газ, считаем доллары и наблюдаем, как льется кровь ни в чем не повинных людей. И русских, и украинцев.

Как нам из этого выйти? Мне очень нравится выражение американского философа Эмерсона, который сказал, что любая стена - это дверь.

Страшно то, что двери не хотят искать. Мне в Америке священник Михаил Моргулис, он бывший киевлянин, рассказал историю про убитую медсестру из Макеевки. Его рассказ меня потряс, и я написал стихотворение "Медсестра из Макеевки".

Не надо думать, что сегодня на Украине все националисты. Я выступал всего два года назад на Украине, и ко мне пришли пять тысяч человек.

Сегодня не уверен, что эти тысячи пришли бы ко мне снова, люди стали бояться.

Печально, что украинские писатели молчат. Хотя понимаю, почему они молчат. Боятся.

Где я беру силы жить и с одной ногой ездить по России?

А жизнь стоит того, чтобы жить! Жить, несмотря ни на что! Идти по жизни на двух ногах, или на протезе, или вообще без ног, но идти! Опираясь на силу духа, на весь белый свет - но идти! Как говорил мой дядя, "отэдого еще никто не возвращался", и никто не знает, что там, на том свете. И есть ли он, тот свет? Жизнь - это самый драгоценный и прекрасный подарок, и ее надо ценить.

Поэтому опираешься на дух и идешь.

Философия жизни? Я человек, который объехал весь мир, побывал в 97 странах. Нет плохих народов. Большинство - это честные, нормальные люди, которые хотят мира, здоровья, благополучия и покоя.

Поверьте, у всех людей одинаковые хотения, желания и ценности.

Надо усмирять амбиции, да, мир плохой и несовершенный, но другого нет. И этот плохой мир лучше, чем война.

Короткая память политики

Чему поражаюсь в жизни? Иногда я поражаюсь, видя чудовищное поведение людей, которые используют власть для откровенного воровства. Они подают очень плохой пример окружающему миру, заражают вирусом разложения общество. В державе, как и в искусстве, должна быть сверхзадача. И лучшей цели, чем братство народов, люди еще не придумали. Вот давайте к этой цели и двигаться, дойдем или нет, но хорошего на пути к ней сделаем много.

Россия создана для того, чтобы объединять малые национальности. Это наша судьба. Возьмем Грузию. Маленькая страна, но какая у нее была интересная, ни на кого не похожая кинематография. Для меня непонятно, когда вдруг грузин Отар Иоселиани делает фильм о взаимоотношениях России и Грузии, где называет россиян колонизаторами… Но кем бы он стал, если бы не было в его биографии московского ВГИКа, который он закончил? Если бы не было у него русских друзей, которые его так поддерживали.

Как можно забыть Пушкина, Грибоедова? Как можно забыть, как Лермонтов описывал Кавказ?

Ни один американский поэт не напишет о Грузии и грузинах, как написал Пастернак, ни одна английская поэтесса не напишет о Грузии, как написала Белла Ахмадулина. Никогда не напишут. Это все сложилось исторически. Как это можно забыть или променять? Грузия в советское время была для нас настоящим кислородом, когда нам было плохо в Москве, мы садились в самолет и летели в Тбилиси. Там нас принимали как родных, и руководил всеми нашими приемами тогдашний главный комсомолец Грузии Эдуард Шеварднадзе. Он первый импресарио всех моих грузинских выступлений.

Беда, что у политиков память короткая. Не у народа, а у политиков. Обобщать не надо, у каждого народа много умных, глубоких и понимающих людей. Простой народ и политики - это разные люди. Когда проходила зимняя Олимпиада в Сочи, ко мне в американском городе Талса подходило множество людей, и все поздравляли меня с нашими олимпийскими победами. Я не помню, чтобы особо поздравляли и радовались политики. А простые люди радовались искренне за наши победы.

Так что моя цель не изменилась - я работаю на братство народов. Иначе я бы не преподавал в Америке. Я превращаю своих студентов в своих друзей и союзников.

Политика? Не люблю ее, но замечу, что наша оппозиция кроме истерик и слова "вон!" ничего не предлагает. Если есть претензии, всегда предложи альтернативу. Легче всего стоять в белом с гордо поджатыми губами…

Бог? Как говорил Виктор Астафьев, бог - это твоя совесть. Мучает, грызет, значит, с богом и разговариваешь. Пока жив, главное не потерять радость жизни, нет здоровья физического, есть здоровье душевное. Преодолевай и живи.

Вот сегодня я бесконечно счастлив, что добрался до Благовещенска, жалею, что раньше здесь никогда не был.

Страна наша такая огромная, хочу еще и еще дышать Россией.