ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Фев. 27, 2015

— Не похоже, чтобы он умирал от голода, — говорит Лена с обидой. Пес нюхает воздух, возвращается, и сосиска исчезает у него в пасти.

— А еще говорили, что к Олимпиаде в Сочи поубивали всех бездомных собак. Вранье все это. Я уже сколько их видела. Местные их подкармливают.

Лена приехала в прославленную Олимпиадой «Розу Хутор» на неделю вместе с подругой. Они уже катались в Андорре, Франции и Австрии, а теперь решили съездить в Сочи — в этом сезоне это модно.

В прокате у подъемника шумно и живо. Люди идут за лыжами и сноубордами, торопятся, хотят скорее попасть наверх.

— Девушка, не перешагивайте через канат, сначала оформите договор в кассе, потом к вам подойдут, — главный менеджер Анатолий в надвинутой на лоб черной шапочке каким-то образом умудряется контролировать это броуновское движение. — На праздники у нас было десять с лишним тысяч человек. Все битком. И сейчас в будни уже с восьми утра приходят за оборудованием. Иностранцев стало больше процентов на 20–30. Им это выгодно — евро поднялся, и у нас получился курорт мирового уровня по доступным ценам.

— Это же хорошо?

— Нормально. Трассы есть, все есть, — мы отходим от поста у каната, садимся на скамейку у окна лицом к залу — отсюда видно все, что происходит в прокате.

— В России, я считаю, это вообще лучшее место для жизни. Горы, море, катаемся на лыжах, — говорит Толя, посматривая в зал.

— А перед Олимпиадой ты тоже думал, что все будет хорошо?

— Просто мы к одному привыкли, а теперь все по-другому. Ты смотри, сколько народу, — как многие сочинцы Толя говорит неторопливо, немного растягивая слова. — Когда тишина — это ведь лучше. Зато после Олимпиады у нас появилась своя хоккейная команда.

— И что, вы на самом деле на нее ходите? — удивляюсь я. Очень многие в интернете предсказывали, что клуб «Сочи» никому не будет нужен.

— Обязательно, один-два раза в неделю. Сейчас будет плей-офф чемпионата России. Еще на гонки ходил, на «Формулу-1».

— Это же дорого.

— Бесплатно. Надо знать места.

Там, где «Формула»

В Олимпийском парке пустынно. Будь здесь стены, я бы могла услышать эхо своих шагов. Ночью приезжали два дрифтера. Устроились на пустой парковке у теннисной академии — бывшем конькобежном стадионе «Адлер-арена». Опытный дрифтер с визгом закладывал виражи по большому радиусу, оставляя на асфальте плотные угольно-черные следы, а молодой пугливо крутился вокруг своей оси, как щенок, гоняющийся за своим хвостом.

— Если бы отец мой, царствие ему небесное, сейчас увидел это все, он бы не поверил. Как на болоте можно построить такой комплекс? — Сорокалетний Роман зимой носит черную кожаную куртку, а летом белые рубашки с коротким рукавом. Чистый воротничок — признак профессионализма. У Романа черный «фольксваген», и он представитель древней сочинской профессии — занимается размещением отдыхающих.

— Фейерверк шикарный был. Заткнули мы за пояс американцев.

— Теперь главное, чтобы все это не простаивало, — говорю я.

— Сейчас, конечно, народ в основном в Красную Поляну едет. Но в Олимпийском парке тоже люди бывают. Просто не каждый день, а по поводу. Жалко, что там не сделали аквапарк. Зато аттракционы есть, у меня дочка туда с классом ходила — 500 рублей, целый день каталась. Я ее оттуда зеленую вечером забрал, — смеется Роман. — На «Формулу-1» много народу приезжало. Путин сюда «Камеди клаб» погнал, «КВН» погнал, сейчас Юрмальский фестиваль сюда гонит. А еще говорят — не знаю, правда или нет — в мае хотят провести какой-то чемпионат по авиагонкам. Ожидается сто тридцать тысяч народу. На «Формуле» шестьдесят тысяч было. Ходят еще слухи, что медиацентр хотят сдать под казино.

— Разве так можно, здесь же не игровая зона?

— Ну, может и так, — Роман пожимает плечами и поднимает руки вверх, показывая, что все в руках вышестоящих инстанций.

— За этот год здесь многое изменилось?

— По-другому все. Олимпиаду шесть лет строили — работы было валом. Я квартиру в ипотеку взял, машину купил. Получал 35 тысяч за 15 дней работы на товарном дворе — через нас, считай, прошла по кусочку вся железная дорога. А сейчас здесь за зиму много не заработаешь. Наживать денег уже не получается. Лишь бы выжить. Но все должно устаканиться. Первый сезон после Олимпиады люди прилетали сюда с опаской. Потом войдет в привычку.

Там, где местные

Дмитрий — один из коренных жителей Красной Поляны, потомок тех греков, которые когда-то ее заселили. Лет пятидесяти, худой, подтянутый, с умными, но очень уставшими глазами. Когда в Сочи пришла Олимпиада, к нему пришли проблемы. Оказалось, что прямо у его крыльца построят новую железную дорогу — ту самую, самую дорогую в Европе. Дмитрий сидит напротив меня за массивным деревянным столом в кафе, которое построил своими руками. Вокруг пусто, только официант и девушка за барной стойкой. Но в огромном камине все равно горят дрова.

— Посетителей нет?

— Очень мало, — подтверждает Дмитрий с грустью.

— Почему? Станция ведь в двух шагах?

— На «Роза Хутор» своя сеть ресторанов, они всех стараются у себя удержать. Частникам, таким как я, местным, очень тяжело выживать. Нас здесь осталось четыре человека. Да я вам сейчас пересчитаю, — он начинает загибать пальцы: — Там Сергей, я — второй, Юра третий, — дальше считает, бормоча под нос.

— Пять-шесть человек нас здесь осталось, — объявляет он. — Вот сегодня еще ни одного посетителя не было. Вчера было всего три столика. Туго идет, но я открылся только перед новым годом. Нарабатывать надо. Будем работать — все придет. Только трудно что-то делать, руки опускаются. У меня землю изъяли перед Олимпиадой, а назад не дают. Сейчас дорогу уже построили, в Москве на карте красную линию провели: это наше, а это нам не надо, — Дмитрий чертит рукой по столу воображаемую красную линию. — Вышел закон: Госимущество должно дать мне столько же земли, сколько у меня изъяли. У меня здесь оформлена недвижимость. Недострой. А я все закончил уже, хочу оформить — не разрешают. Получил письмо с отказом — мы вам не имеем права дать землю. Отписки пишут. Не могут дать мне эту землю, потому что она находится в собственности у национального парка. А мне ее сам национальный парк в 2000 году и сдал в аренду. Абсурд. У меня есть письма от РЖД, что эта земля им не нужна. В 2012 году я сдал документы, согласовал с Госимуществом, с нацпарком, сделал кадастровые паспорта. Все за свой счет — и это не в первый раз.

— И что будете делать?

— Подавать в суд на госимущество. Но это почти без шансов. Мне судиться с государством? —Дмитрий говорит тихо и как-то обреченно. — Отбивает напрочь желание что-то делать. Им не выгодны такие мелкие предприниматели, как я. Хотел сделать здесь еще и гостиницу, но сейчас ничего делать не буду. Конечно, все должно быть в комплексе, так оно будет работать.

Глядя на хозяина кафе, я не могу понять, как ему удается сохранять такое спокойствие. Его кафе — это не сколоченная из досок времянка, а внушительное шале в кавказско-альпийском стиле с каменными террасами, мостиками, беседками. Чтобы попасть в кафе, нужно миновать грунтовую дорогу, подняться на несколько ступеней и пройти под сводами железнодорожного моста. Зная, сколько он стоит, ожидаешь увидеть позолоту, но здесь всего лишь бетон и сталь. Полоса отчуждения между «железкой» и кафе не больше десяти метров. С другой стороны терраса упирается в гору. Высоко над головой белеет вершина горы, сюда сбегают ручейки, они собираются вместе и получается водоем в тени вековых грабов.

— Пусть немного настоится, — Дмитрий поит меня краснополянским чаем. — Мед — тоже наш. Сбор черники, каштана, липы. Из дальних пасек, где почти нет дорог и людей. — Дмитрий неожиданно подзывает официанта: — Подойди сюда, Антон! Смотри! — он показывает липкое пятнышко на салфетке. — Здесь мед. Будьте повнимательнее, следите за этим.

— Очень вкусно, — я пробую маленькой ложечкой жидковатый желтый мед .

— Я не обманываю, натуральный. Беру на пасеке у моего знакомого. Около двадцати километров отсюда у нас есть деревня Медовеевка. Там как в 60-х годах люди жили, так и сейчас живут.

— Вы Олимпиаду-то смотрели? — спрашиваю с опаской, ведь она стала причиной всех проблем хозяина ресторана. Дмитрий секунду молчит, хмыкает и отвечает с тяжелым вздохом:

— Смотрел, смотрел, конечно. Открытие по телевизору, а на соревнования ходил. Все сделано грандиозно, просто я сам строитель, я вижу, что там, где можно было вложить один рубль, потратили сто. Здесь много еще вопросов. То, что сделали, теперь нужно как-то эксплуатировать. Вот трамплин простаивает.

— Это ведь довольно специфический объект. На нем будут проводить соревнования, будет тренироваться наша сборная. А для чего еще его можно приспособить? — возражаю я.

— Да я согласен. Не может быть все востребовано.

— Все жалуются, что в Олимпийском парке в Адлере пусто. А что там делать людям, когда нет соревнований?

— А и здесь нечего делать без снега, здесь все пусто. Поверьте мне, в апреле, в мае — здесь никого не будет.

— Разве нельзя летом ходить в горы, заниматься пешим туризмом?

— Можно, можно вернуться к старому. Не надо даже ничего разрабатывать. Здесь все это было с 20-х годов. Но в 90-х развалили. Нужно делать турбазы, возобновлять маршруты. Но сегодня у нас столько структур: у нас есть национальный парк, заказник, заповедник. И везде нужно взять пропуска, повсюду заплатить. Но деваться некуда, будут восстанавливать.

— Если все так плохо, как же вам удалось построить это кафе?

— А мы очень многое делали своими руками. Все это, — Дмитрий показывает на стены и потолок, — все это мы сделали сами. Тяжеловато, конечно, без денег строить, но мне здесь друзья очень помогали. У меня столько фотографий — где мы кладку кладем, где заливаем бетон, где крышу делаем. Потом хочу историю показать, может, дети оценят, но не знаю, — смеется он. — Будем работать — все пойдет. Шестого марта у нас тут первая свадьба будет. А крестины, дни рождения уже отмечают помаленьку.

По ступенькам в зал поднимаются девушка и молодой человек лет двадцати пяти.

— О, люди подошли, — радуется владелец. Официант предлагает меню, но столик новым посетителям не нужен. Юноша находит Дмитрия и здоровается за руку. — Хотел переговорить с вами по банкету.

— По банкету — нет вопросов. Вы посидите, попейте чай, — говорит мне Дмитрий и уходит вместе с гостями. — Мы были здесь на крестинах, нам все так понравилось, — слышу я слова молодого человека. Ему поддакивает девушка.

— Местные ребята, хотят день рождения отметить. Их отцы — мои друзья. — Дмитрий возвращается ко мне, умолкает, пьет чай и смотрит куда-то внутрь себя. Наконец говорит торжественно, со значением, как будто решил поделиться секретом.

— Вот я вам скажу как местный. Мы не были готовы к такой грандиозной стройке. Морально не были готовы. Я не против Олимпиады. Просто ее разумно нужно было делать. Только что был год Олимпиаде. Я смотрел трансляцию. Комментаторы говорят: «Для нас такие будки сделали — целые дома. Правда, они стоят сейчас невостребованные». «Я, — говорит один из них, — был на многих олим-пиадах. В лучшем случае ставят вагончик на вагончик, все сборно-разборное. Потом раз, убрали — и ничего нет». А здесь у нас монолит. Но оно ж не работает. Зачем? Такой характер русской души.

Там, где понаехавшие

Чтобы попасть в Медовеевку, нужно доехать по шоссе до Медвежьего Угла, оттуда минут пять вдоль реки, а потом три километра вверх по разбитой грунтовке, присыпан-ной щебнем, на высоту 640 метров. Здесь ничто не напоминает об олимпийском Сочи. Изредка попадаются ветхие домики в окружении ульев.

— Алло, Даш, там ваши сорок человек едут из скайпарка. Я уже почти поднялся. «Буханка» повезет, и я сейчас звоню всем водителям Медовеевки, — Дима одной рукой ведет внедорожник по серпантину, а другой держит телефон и координирует мероприятие, которое намечается в его гостинице.

— У нас сегодня корпоратив на шестьдесят человек, и все на нашем трансфере, — успевает сказать он между звонками. — Теперь все рады, что Олимпиада тут была. Инфраструктура осталась шикарная, дороги шикарные. А сначала ворчали: Олимпиада, все ломают, все рушат, деньги воруют. А теперь едешь — все есть. Ничего не рухнуло, ничего не смыло. Более того, вложения в инфраструктуру продолжаются. Берег реки укрепляют, где-то дорогу старую чинят. Регион изменился очень сильно. Сюда много людей переехало со всей России — из Москвы, Санкт-Петербурга, Мурманска. Сюда стягиваются люди, потому что тут действительно уникальные условия, реально комфортно жить. Здесь чисто, свежо, много интересных людей.

— А вы сами откуда?

— Из Москвы. Я был бренд-менеджером в спортивной фирме. Возили в Россию экстремальные бренды и отдавали их дистрибьюторам. Мы приехали с женой, стали потихоньку развивать свое дело — косметику. Потом у нас с моим близким другом родилась мысль — давай в Медовеевке устроим гостиницу и паб. Сделали, открылись три месяца назад. Этот проект многие заметили и стали предлагать: а давайте вы там или тут что-нибудь сделаете. Понятно, что все это нелегко дается. Стартап быстрый, нехватка денег постоянная. Но мы пока хватаемся за все. Время идет, надо не упустить. Сейчас зафиксируемся на определенном уровне. Мы взяли в управление клуб в горной Олимпийской деревне, задача — его хорошо развить. Еще открыть паб на «Розе Хутор» и паб в Горной Карусели. И летнее кафе, уже концепция есть. При этом три месяца назад мы даже не думали о них, все так стихийно вышло.

— Получается, что как в свое время в Америку стекались самые предприимчивые люди, так сейчас сюда?

— Да, но не просто предприимчивые, а люди с особым мышлением, им нравится природа в первую очередь. Здесь много реально крутых менеджеров, бизнесменов, которые в Москве работали в серьезных крупных проектах.

— Местные вас, наверное, не любят? — спрашиваю я, пытаясь понять, как сосуществуют столичные менеджеры и краснополянские старожилы в этой новой формации.

— Да нет, нормально, привыкли. Пока шла стройка, многие сдавали жилье рабочим по очень высоким ценам. Ставили вагончики в огород и сдавали — платили фирмы. Многие местные поднялись на этом. Тогда открылась куча продуктовых магазинов. А теперь конъюнктура другая. Приехал турист, которому нужно качество. Качество есть в сетевых отелях, их здесь много. Естественно, турист предпочитает ехать туда либо в частную гостиницу с какой-то изюминкой. Вот эту изюминку мы и пытаемся предоставить в своем отеле в Медовеевке. Несмотря на то что мы на отшибе живем, у нас ужасная дорога и мы возим людей на «Буханке», у нас до марта все занято. Люди возвращаются, очень хорошие отзывы оставляют. Медовеевка — это наше сердце, наша душа, — Дима говорит это просто, словно констатируя очевидный факт.

— А внизу, в Адлере, сейчас почти никого.

— Это два совершенно разных кластера — горный и прибрежный. В Сочи свой колорит. А здесь совсем другой мир, люди другие. Здесь, я надеюсь, летом тоже все будет занято, потому что все курорты делают сейчас очень большую ставку на летний туризм, горные и конные маршруты. Я выгляжу таким позитивным, но я на самом деле все силы приложу, чтобы мы как микрочастичка этого большого рынка предоставляли людям условия, которые им понравятся. Под свой отель мы на лето уже целую программу придумали.

Вскарабкавшись наверх, мы останавливаемся у паба — единственного нового здания, которое попалось нам по дороге. Напротив, за поваленным забором, пасутся лошади. Деревянное строение хозяева с гордостью называет «экодом».

— Снаружи дерево, внутри солома, — Димина жена Кристина показывает небольшое застекленное отверстие в стене над барной стойкой — «окошко гласности». На Кристине джинсы и свитер, она мало похожа на хозяйку модного бара. Ее бизнес — натуральная косметика. В мыловарне тепло, пахнет вкусно, но незнакомо, какими-то травами, совсем не похоже на покупное мыло.

— Это Вера, она журналистка, — представляет меня Кристина. — Знаете, что она первое сказала, когда пришла? Здрасте, может, вам чем-то помочь? — Она весело смеется, и к ней присоединяются еще две женщины.

— Такие люди нам нужны, — говорит одна из них, ее зовут Маша.

— Она поняла все, что тут происходит, — продолжает веселиться Кристина.

Уже вечер, работу на сегодня заканчивают. Сегодня в пабе будет много гостей, и все желающие смогут прийти в мыловарню на экскурсию. Собственно, вся мыловарня — это кухня с плитой, раковиной, деревянными шкафами и полками до потолка, заставленными готовыми к продаже пузырьками. Тут же мини-офис, ноутбуки, графики и провода во все стороны.

— Можете встать поупаковывать, если очень хочется, — говорит мне Маша и берет деревянный лоток с уже нарезанными кусками мыла, похожими на пирожные.

— Вот эти, посыпанные — это у нас мыло «Ромашка». Для начала надо проставить дату изготовления на этикеточках, — Маша берет маленький штамп и опускает его на страницу. — Потом бумагу — вот эта для «Ромашки», — на столешницу ложится симпатичная желтая полоска. — Отмеряем веревочку — она называется «рафия». Брусочек мыла положили, выровняли, тут подтягиваем, переворачиваем, — Маша крутит мыло, так продавщицы в кондитерских перевязывают торты шпагатом. — Я обычно вкладываю этикеточку сразу. Здесь завязали, еще раз завязали и на бантик. — На столешницу ложится готовый к продаже кусок мыла.

Я встаю на ее место и повторяю все по порядку. Теплые пальцы начинают немного прилипать к мылу. Стараюсь держать его за уголки и слежу, чтобы «талия» у всех кусочков была на одном уровне.

На улице, у выхода с кухни паба пасутся два кота. Периодически дверь открывается, и на ступеньки ложится комплимент от шеф-повара. Издалека кажется, что это кусочки куриной печенки. Кристина говорит по телефону с очередными потенциальными клиентами — телефон у нее звонит весь вечер.

— Хотелось просто сбежать от Москвы, жить в горах, в хорошем климате, где нет суеты. Ну, нам казалось, что нет суеты, — смеясь, рассказывает Кристина. — Мы не знали, как мы будем жить, просто хотелось зацепиться здесь, кататься на сноубордах, чтобы дети росли на природе. Потом у нас пошло мыло. Это было мое хобби, но когда мы переезжали сюда в 2010 году, я рассматривала его как бизнес.

— А когда вы в последний раз катались?

— В этом сезоне еще ни разу, — говорит Кристина и улыбается. Похоже, сбежать от Москвы ей так и не удалось.