ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Апрель 22, 2021

Без преувеличения скажу: об этой актрисе заботились больше, чем о ком-либо из ветеранов нашего кино. Союз кинематографистов, меценаты, фонды. В конце концов, родной брат, дистанционно, из-за границы — и сын, который, конечно, звонил, справлялся о здоровье. Но при этом СМИ трубили о «нищете» Самойловой. Я и сама, до знакомства с актрисой, была уверена, что она всеми забыта и брошена. Пока не увидела Татьяну Евгеньевну впервые на улице. В хорошей шубе, шляпке, с сумочкой. Узнала ее по характерному взмаху волосами, была у нее такая манера, закидывать голову. Этот жест заставил меня присмотреться к женщине, одиноко сидевшей на автобусной остановке. Краткий диалог, во время которого я не подала виду, что узнала ее, показал, что актриса находится в легкой прострации. Как я потом узнала, Самойлова нередко вот так выходила из дома, а потом «терялась». Она помнила свой адрес, но плохо ориентировалась на улице, да и приступы астмы и аритмии давали о себе знать. В общем, вызванное мной такси вовремя подъехало, и мы отправились на Васильевскую улицу, где жила актриса. Татьяна Евгеньевна меня поблагодарила. Почти без эмоций, с достоинством. Кивнула и сказала медленно: «Спасибо. Кажется, вы меня спасли».

Прервала беременность «по глупости» или по настоянию врачей?
Нищей ее никак нельзя было назвать. Конечно, на тот момент в квартире актрисы не было свежего ремонта (потом жилье отремонтировали, опять же побеспокоились состоятельные поклонники). Но обстановка вполне приличная. Со вкусом обустроенная гостиная. На стенах — многочисленные фото кинообразов актрисы, на столе — цветы. Первое время я не понимала, как Татьяна Евгеньевна позволяет себе «пойти пообедать в ресторанчик через дорогу». Или уверенно заходит в дорогой супермаркет (в центре, на «Белорусской», бюджетных магазинов не было). Записывается, как она выражалась по старинке, «в парикмахерскую», а на самом деле известный салон красоты. Потом я поняла, что в округе все актрису знали, и многое ей доставалось бесплатно. И даже если она настаивала на том, чтобы заплатить, ей называли какие-то смешные цены. Отношение к ней людей было какое-то… сакральное. О ней бытовало мнение, что она «разбирается» — в нарядах, в украшениях, в косметике. Поэтому если уж дарили, то что-то дорогое. Как-то Татьяна Евгеньевна передарила мне духи с очень солидной стоимостью. Я спросила, что это за пакет у нее на диване, она растерянно произнесла: «Это мое? Давайте я вам подарю! Возьмите, вы молодая, вам подойдет». По сути, все эти богатые дары ее не интересовали. И на самом деле не так уж она в них разбиралась.
Вообще, Самойлову, как никакую другую актрису, окружали устоявшиеся мифы. Например, вокруг ее беременности, когда актриса была замужем за Василием Лановым. Мол, мама, Зинаида Ильинична, «заставила», и институт не хотела бросать, и ради кино… Тогда как причина была банальной: очень слабое здоровье. В тот период Татьяна сидела на уколах, лечилась от туберкулеза, врачи просто запретили ей рожать. Это уже потом, с возрастом, все перемешалось в ее голове, и она «жалела» об этом поступке. Мне иногда казалось, что Самойлова сознательно романтизирует свое прошлое, чтобы избавиться от моральных терзаний… Но о медицинской необходимости того давнего поступка ясно помнили и последний муж, и брат. Тут уже не повернется язык упрекать родителей Татьяны, что они чуть ли не до 30 лет не отпускали дочь жить отдельно. Ведь Самойлова никогда не отличалась хорошим здоровьем. Ее мама Зинаида Ильинична, домохозяйка и «семейный полководец», имела «на руках» троих: мужа, народного артиста Евгения Самойлова, дочку и младшего сына. За всеми ухаживала, решала бытовые проблемы, потом ее еще и на внука хватило. Но, несмотря на то что семья жила в достатке, в войну им пришлось нелегко. Тогда-то Самойлова и потеряла здоровье.
Вспоминала про роман с Баталовым
Когда мы с ней разговаривали, вспоминали, Татьяна Евгеньевна иногда вдруг рисовала в памяти что-то очень давнее. Однажды рассказала про 1941 год: «Такая картина. Я стою на Садовом кольце. Гонят скот. Бегут люди. Толпы людей! Все кричат. Все бегут из Москвы. А потом, в эвакуации, сколько себя помню, я все время болела. Лекарств не было, и мама делала мне какие-то отвары из трав. Ей пришлось так много прочесть об этом, что она стала врачом-самоучкой. Мы жили то в Ташкенте, то в Алма-Ате, а отец все время выступал на фронте, мы боялись за его жизнь… Жили трудно… Я перенесла все детские болезни. Постоянно лежала. С тех пор была слабенькой».
Именно поэтому родители окружили ее постоянной заботой. Это привело к тому, что Таня в быту ничего сама делать не умела. Когда я говорю «ничего» — это не форма речи. Впервые в своей жизни я встретила человека, который не умеет заваривать чай, вообще не подходит к плите, не подметает, не поднимает чашку с пола, если она упала… И продукты нужно было приносить такие, которые только подогреть — и готово. Иногда Самойловой даже не хватало терпения разобрать пакеты. Один раз я спросила, как же она умудрилась три раза побывать замужем и ничему не научиться? Татьяна Евгеньевна объяснила, что во время жизни с Лановым хозяйством занималась мама. В период второго брака, с писателем Валерием Осиповым, быт вела домработница. Осипов был состоятельным человеком и не заставлял ничего делать молодую жену, относился к ней как к драгоценности — окружил заботой, дарил украшения, одежду, цветы… Тогда Самойлова надолго задумалась над моим вопросом и вдруг сказала: «А может, все дело в том, что у нас в семье все было ради кино, для кино? Это началось еще с папы, и я к этому привыкла как к какому-то правилу. На первом месте кино или театр. На остальное — наплевать! Как-нибудь устроится…»
За период нашего общения я посмотрела все, даже малозначительные картины с Самойловой, и глубоко ей сочувствовала… Поневоле поймешь, почему она вспоминала лишь «Летят журавли» и «Анну Каренину». Иногда Татьяна Евгеньевна спрашивала меня о здоровье Баталова, с которым, как она ясно помнила, у нее был роман. Правда, Баталов такой факт био­графии не признавал, но оставил за Самойловой право помнить по-своему. Татьяна Евгеньевна рассказывала мне, что на пробах ей приходилось играть со многими партнерами — лучшими актерами СССР. «Но только с Лешей у нас зажглась такая искра, которая не укрылась от Калатозова. «Этих — разлучать нельзя», — сказал он. И начались мучительные съемки! Самые тяжелые в моей жизни».
Это правда. Алексей Баталов тоже рассказывал мне, как дотошные Кала­тозов и Урусевский дней десять «ловили облачко». Они хотели снять прогулку Вероники и Бориса по Москве, по Крымскому мосту, чтобы они как бы «улетали» в небо. Для этого нужны были определенные облака. «И вот мы вставали каждый день затемно, к 5 утра уже все было готово, грим, съемочная группа, — вспоминал Баталов. — Мы с Таней стояли, держась за руки. Калатозов и Урусевский смотрели в небо: «Нет, не то!» — и отменяли съемку. У всех, прямо скажем, было нехорошее чувство в душе… Но мы не смели возмущаться. И так они снимали весь фильм. Поэтому он и получился гениальным». То же самое рассказывала и Самойлова: «Они мог­ли долго искать какую-то интонацию. Например, когда я изменила Борису, мне нужно было сказать всего одну фразу: «Я выйду замуж за Марка». Я ее произносила два часа подряд, но режиссерам не нравилось. Потом все-таки какой-то вариант подошел. А в результате эту фразу вырезали… Баталову вообще пришлось три дня падать в одну и ту же лужу со словами: «Я не ранен — я убит».
Ефремов пригласил в «Современник», но не разрешал сниматься в кино
Впрочем, кадров из фильма «Летят журавли» на стенах квартиры Самойловой было немного. Больше всего фото касались периода работы над «Анной Карениной» Александра Зархи. Она ценила эту свою картину, пожалуй, больше остальных. Роль Анны ей пришлось ждать 10 лет. А до этого, пожиная славу от «Журавлей...», Самойлова снималась, по собственному признанию, «во всяком дерьме». Может быть, именно поэтому ее так раздражало назойливое внимание публики. Если к ней в то время подходили за автографом, дарили цветы, какой-то почитатель таланта посылал бутылку шампанского в ресторане (а такое случалось практически всегда, когда актриса выходила в свет), она реагировала скупо, становилась зам­кнутой. «Зазналась?» — недоумевали поклонники. Вовсе нет. На самом деле Самойловой было просто неловко. Она боялась вопроса: «А над чем вы сейчас работаете, где снимаетесь?»
Похвастаться было нечем… Правда, оставался шанс поработать в «Совре­меннике», который в те годы еще даже не получил свое здание, но был очень популярен. После успеха «Летят журавли» Ефремов пригласил Татьяну в спектакль «Вечно живые» (по пьесе Виктора Розова, по которой и был снят фильм), на роль Вероники. «Я была вполне в духе этого театра, — рассказывала Самойлова. — Потому что у них «все ради театра», «все ради роли», на себя наплевать. А я именно так и жила. И мне с ними всеми было легко». Но тут Урусевский с Калатозовым затеяли съемки новой картины «Неот­правленное письмо», про геологов — своим «крестным отцам» в кино Татьяна отказать не могла. А Ефремов артистов «гулять» не отпускал, в те годы он требовал, чтобы все находились при театре. Самойловой пришлось уйти из «Современника», она успела сыграть не более чем в пяти спектаклях. Но с актерами театра потом много лет дружила, особенно с Галиной Волчек. Та являлась признанной модницей и часто выручала Татьяну, когда надо было срочно достать платье для светского выхода или поездки на кинофес­тиваль.
Картина «Неотправленное письмо» никакой славы Самойловой не принесла — только подорванное здоровье. Ожиданий критиков и зрителей фильм не оправдал. А съемки были очень тяжелыми, в тайге, с эпизодами лесных пожаров. Татьяна вернулась домой с обожженными руками, от сырости и жизни в палатках обострились ее проблемы с легкими.
И тут ее нашла актерская удача — Самойлову пригласили в советско-венгерскую картину «Альба Регия» (1961­ г.). Съемки шли обстоятельно, целых два года актриса вместе с мужем жили в Венгрии. Фильм получился удачным, его закупили 56 стран, Татьяна получила большой гонорар, привезла в Москву множество нарядов, вещей и даже автомашину немецкой марки.
Ради роли похудела на 10 килограммов
Но потом — снова незначительные работы и длительный простой. От­ношения с мужем портились, сказывался, конечно, и недостаток денег. Татьяна Евгеньевна оказалась в Театре киноактера — печальном месте, где «подрабатывали» артисты, которых долго не снимали. Там она сыграла две роли: главную героиню в пье­се Арбузова «Таня» и Екатерину в «Грозе». Какой-никакой заработок приносила программа творческих вечеров «Товарищ кино». Кстати, часто в эти поездки Самойлова ездила вместе с Людмилой Гурченко, которая также осталась без ролей после успеха «Карнавальной ночи».
«Как вы думаете, почему вас не брали в кино?» — как-то спросила я Татьяну Евгеньевну. К тому моменту я уже знала все роли, на которые она пробовалась. Катюша в фильме «Воскресенье», Пистимея в «Тени исчезают в полдень»… Роль, которую Михалков потом вообще сократил в своем фильме «Раба любви»… «Потому что я — Вероника, — ответила мне Самойлова. — Они боялись ее».
Только через десять лет после выхода картины «Летят журавли» у Татьяны наконец появилась настоящая роль, где она могла полностью раскрыться. За нее разгорелась яростная борьба с участием чиновников из Госкино. Пробовали Элину Быстрицкую, Людмилу Чурсину, Татьяну Доронину. Костюмы, сшитые для «условной» актрисы, были размера на три меньше, чем у Самойловой. Ее попросили похудеть… килограммов так на десять. Она согласилась. Целых два года Самойлова готовилась к этой роли, читала, думала, примеривалась… А в это время режиссер Александр Зар­хи боролся за ее кандидатуру в верхах. Чиновникам не нравилось, что у Анны Карениной будет «нерусское лицо». «Представляете, я уже репетировала с Лановым, а меня могли бы еще и не взять! — волнуясь, рассказывала Самойлова. — Знаю, что вот этого я бы точно не перенесла».
К моменту начала съемок Татьяна уже жила с третьим мужем, администратором Театра киноактера Эдуардом Машковичем. С ним мы какое-то время общались. Мне казалось, никто так хорошо не описывал натуру Самойловой, не понимал так глубоко ее особенности. «Это были постоянные нервы, она не ела, не спала, просто не находила себе места… — рассказывал Эдуард. — Нередко утро начиналось с заявления: «Никуда я не поеду! Режиссер — г… Фильм — г… Все это напрасно». И она оставалась дома. Мне звонили с киностудии: «Уговори! Успокой!» И я это делал, потом ехал на студию вместе с Таней. Я просто чувствовал, что моя миссия — спасти этот фильм, не дать ей сорваться».
Картина могла повторить успех «Журавлей…». Но в 1968 году кинофестиваль в Каннах завершили раньше времени, потому что во Франции случились студенческие волнения. Фильм просто не успели показать, поэтому в Европе его не увидели и оценен он был только в СССР. А годом спустя в жизни актрисы произошло долгожданное событие. Она забеременела.
Попытки стать матерью длились много лет. Татьяна надеялась, что у нее будут дети в браке с писателем Валерием Осиповым. Она постоянно ходила по врачам, проверялась. Оказалось, дело не в ней — муж долгое время не решался признаться ей, что проблемы возникли из-за него. Новость стала для Самойловой очень болезненной. Мечта о детях ее уже захватила, брак без них казался бессмысленным… «Зачем ей понадобились дети? — рассуждал позже Машкович. — Почему такая мечта? Потому что стереотип: не родила — не женщина. А ведь она была совершенно не создана для этого, она за собой с трудом ухаживала! И опять все легло на плечи мамы…»
Самойлова вернулась с сыном и мужем в квартиру родителей, опять передала все в их руки. По воспоминаниям Машковича, сначала она загорелась ухаживать за ребенком сама. «Но мать ее критиковала: пеленаешь не так, держишь не так. И Таня остыла к этому делу. Но думается, дело было в том, что она быстро поняла, что уход за ребенком — это в первую очередь быт. А ей поначалу материнство представлялось, как что-то таинственное, красивое…»
У самой Татьяны Евгеньевны, как всегда, была другая версия. Муж не зарабатывал. Денег не хватало. Она вынуждена была работать, ездить с выступлениями, с концертами, Митю пришлось доверить родителям. Зинаида Ильинична, по мнению которой даже Лановой «болтался без толку», с этого зятя вообще стружку снимала. Чем он занимается? Почему не выпрыгивает из штанов, чтобы зарабатывать больше? В доме начались ссоры, Татьяне и Эдуарду пришлось съехать на съемную квартиру. Без сына. Внука Зинаида Ильинична не отдала…
Муж ушел за хлебом — и не вернулся…
А вскоре актриса с мужем переехала в свое собственное жилье. Получила квартиру Самойлова совершенно случайно. Она была на даче у родителей, гостями Евгения Самойлова были министр иностранных дел Громыко с семьей. Татьяна Евгеньевна разговорилась с дочерью министра, та сказала: «Я приду к тебе в гости, когда буду в Москве». — «Как же ты ко мне придешь? — растерялась актриса. — Я живу в развалюхе». Они тогда с мужем снимали какую-то однокомнатную квартиру… И буквально через несколько дней ей пришел вызов в МИД. Самойлова подумала, что это очередное приглашение сниматься за границей, на которое она должна написать отказ. Много таких бумаг она подписала… Каково же было удивление Самойловой, когда оказалось, что ее вызывали по поводу жилья! Сама бы она никогда не попросила квартиру…
Несмотря на то что жилищная проблема была решена, давно пошедшего в школу Митю отдали в интернат. Машкович рассказывал мне: «Вы не подумайте, это только звучит так ужасно. На самом деле это было хорошее, дорогое заведение, которое Татьяна оплачивала. Почти каждые выходные она приезжала туда, привозила продукты. Просто бабушка с дедушкой уже не справлялись с внуком, а Татьяна не могла его взять, потому что сама периодически попадала в больницы». Печальную историю нервных заболеваний актрисы мы тут подробно трогать не будем. Но, вероятно, именно из-за них она не решилась еще раз стать матерью. Опять — по медицинским показаниям. Позже Татьяна Евгеньевна романтизировала это обстоятельство. Рассуждала о том, что могла родиться дочь, что этот, второй ребенок наверняка бы остался рядом с ней и в старости она не была бы одинока…
Третий супруг сам ушел от Татьяны. До этого всегда уходила она. Татьяна Евгеньевна вспоминала, что Эдуард вышел из дома совсем ненадолго, чуть ли не в булочную. И просто не вернулся. Через неделю она позвонила ему, уточнила: «Ты ушел?» Машкович признался, что не видит больше смысла в их браке. Позже он снова женился, был счастлив в новой семье. Татьяна Евгеньевна замуж уже не выходила.
Верила, что ей 65 лет, а не 80
Сын Митя вырос самостоятельным. Окончил школу, отслужил в армии, потом поступил в институт, сразу же нацелился уехать за границу. Так и сделал, пробивался там долго, трудно и элементарно не имел возможности пригласить маму жить к себе, и сам не мог часто приезжать. Не все это понимали, и потому периодически ходили слухи, что сын бросил Самойлову.
Как-то я была свидетелем телефонного интервью с Самойловой, очередные слухи на тему «умирающей в нищете и одиночестве актрисы» породили у журналистки вопрос: «Это правда, что сын вам даже не звонит, он вас бросил?» — «Это я его бросила», — ответила Самойлова и швырнула трубку. Только если знать всю ее историю, можно понять, почему она так ответила… Актриса до конца жизни переживала, что ей не удалось стать такой матерью, какой она хотела… И как же поверхностны и глупы были все эти слухи о ней!
…Самойлова ушла не то что «неожиданно для всех», а словно «в пику» торжественной подготовке к ее 80-летнему юбилею. Когда мы с ней готовили интервью к этому событию, она уверяла меня, что ей исполнится 65. Актрисе на полном серьезе казалось, что вокруг все старятся, а она — нет. Могла сказать про Ланового: «Вася так изменился, пос­тарел…» Или убеждать меня: «Я знаю, Леша Баталов глохнет и слепнет!» — просто потому, что он не расслышал пару ее фраз по телефону. Но сама она, видимо, таким образом защищалась от жизни и судьбы: мне — 65. Большую цифру она, вероятно, просто уже не могла принять. В ночь c 4-го на 5 мая стало известно, что Самойловой не стало. Мы едва успели в уходящем тираже «7Д» снять слова «поздравляем с юбилеем»…