Почему российские власти отказались от продажи госкомпаний и последовательно строят государственную экономику. Результаты приватизации в России за 2017 год. Кто и как выступает за усиление приватизации в стране.
Приватизация на 2017 год регламентировалась двумя документами – Прогнозным планом (программой) приватизации на 3 года (2017–2019), утвержденным правительством (распоряжение от 8 февраля 2017 г.), и законом о бюджете, в котором предусмотрены конкретные поступления от приватизации. Однако ни тот, ни другой документ не устанавливают директив и носят скорее прогнозный характер.
Стоит напомнить, что прошлая программа приватизации – на 2014–2016 годы – с треском провалилась. В семи крупных компаниях предусматривался выход РФ из капитала полностью, его не произошло ни в одном случае. Частично выполнен план по аэропортам «Шереметьево» и «Внуково», но очень странным образом, без каких-либо доходов в пользу бюджета (внесение активов во вновь создаваемые «друзьями президента» АО). Зато срочно были включены в план «Башнефть» и «Роснефть» и тут же проданы. Первая сделка – в пользу госкомпании «Роснефть» – была весьма спорной (прямо запрещено законом о приватизации), а министр экономразвития Алексей Улюкаев даже получил 8 лет строгого режима за взятку, которую якобы вымогал у главы «Роснефти» Игоря Сечина за подготовку этой приватизации. Вторая сделка весьма туманна, конечные бенефициары ее так и неизвестны.
Из 11 компаний, в которых государство хотело за 2014–2016 годы сократить свою долю, фактически такое сокращение состоялось только в 2 случаях: АЛРОСА и «Интер РАО». Последняя сделка прямо противоречила закону о приватизации, т. к. осуществлялась в пользу госкомпании «Роснефтегаз».
И только малая приватизация набрала хоть какой-то ход, обеспечив 66 млрд руб. доходов федерального бюджета за 3 года. Хотя 3/4 объектов, выставленных на продажу, продать не удалось.
Программа приватизации на 2017–2019 годы предполагает продажу акций 477 АО, 298 ФГУПов, долей РФ в десяти 000, а также 1041 объект иного имущества, включая даже «программы для ЭВМ». После ее утверждения в 2017 году программа приватизации правилась уже 3 раза. Кажется, большой объем работы? Но для федерального бюджета это слезы. Всего 5,6 млрд руб. ежегодно от малой приватизации. Это в 4 раза меньше, чем в прошлой трехлетке, а если учесть инфляцию, то и еще меньше.
По большой приватизации также намечены планы, хотя они намного скромнее и короче тех, которые были в прошлой трехлетке. Всего 4 объекта для выхода РФ из акционерного капитала полностью и только 3 для сокращения участия РФ. Многие так и не приватизированные в соответствии с планом 2014–2016 годов компании в новый план уже не попали – «Роснано», «Ростелеком», «Транснефть», «Зарубежнефть», Уралвагонзавод и др.
План на 2017–2019 годы оказался намного скромнее предыдущего трехлетнего плана. Не потому, что приватизировать нечего, а потому, что больше не хочется.
Большая приватизация 2017–2020: умножение на ноль
Бюджет на 2017 год, принятый в конце 2016 года, предусматривал получение 95,5 млрд руб. от продажи 10,9% -1 акция ВТБ и 24 млрд руб. от продажи 25% -1 акция Совкомфлота. Однако весенние поправки в бюджет исключили из него поступление доходов от приватизации ВТБ, а осенние – Совкомфлота. В результате 2017‑й – стартовый год новой трехлетней программы приватизации – оказался «холостым выстрелом», остался без объектов «большой» приватизации вообще.
Почему оба объекта были сняты с приватизации в текущем году? В феврале 2017‑го Минфин объявил, что приватизация ВТБ состоится только после снятия западных санкций. Спрашивается: почему в феврале 2017‑го (утверждение программы приватизации) и осенью–зимой (утверждение бюджета) планировалась приватизация ВТБ? Ведь и тогда он был под санкциями, и это не служило помехой… Нет ответа. Остается только предполагать, что к Совкомфлоту, также находящемуся под санкциями, была применена та же логика, правда, почему-то на полгода позже.
Что ж, кажется, что вся тяжесть программы приватизации перенесена на два оставшихся года? А вот тут полная засада: «В отсутствие принятых правительством Российской Федерации решений об отчуждении пакетов акций крупнейших компаний в 2018–2020 годах поступление средств от продажи пакетов акций указанных (в программе приватизации. – «Профиль») компаний в 2018 году и плановом периоде 2019 и 2020 годов согласно представленной Росимуществом информации не прогнозируется», – так написано в пояснительных материалах в бюджету на 2018–2020 годы, представленных в Госдуму правительством.
Как это «в отсутствие решений»? А программа приватизации? Ответа нет. Статус программы приватизации – всего лишь распоряжение правительства, что намного ниже закона о бюджете.
Всё. Точка. Большая приватизация в России окончилась в 2016 году и больше вообще не планируется правительством, Думой и президентом, что недвусмысленно подтверждает принятый трехлетний бюджет.
Как это прокомментировал отвечающий за приватизацию министр экономразвития Максим Орешкин? «Направление движения у правительства очевидное – уменьшение доли государства в экономике», – гордо декларирует министр. А на вопрос, где же поступления в бюджете от приватизации, ничуть не смущаясь, выкручивается: «В бюджете она не стоит, а возможно всё». «Всё»? Значит, и прямо обратное движение – к национализации – тоже?
В Минэкономразвития «Деловому еженедельнику «Профиль» разъяснили, что отсутствие крупных продаж не означает отказа от снижения госдоли в экономике: «По конкретным сделкам очень много зависит от конкретных условий, того, в какой форме находятся компании. Работа продолжается». Это да, но пока мы видим только отказ от приватизации, больше никаких решений.
Малая приватизация‑2017: нехотя и чуть-чуть
Приватизация сравнительно небольших объектов ни шатко ни валко продолжалась. Как и в предыдущую трехлетку, в 2017 году подавляющая часть – более 3/4 торгов – срывается, в основном из-за того, что никто не подал заявки. Однако за год 46 сделок все же состоялось. В 2016 году их было 178 – падение более чем в 3 раза. Некоторые из этих сделок так и хочется приравнять к анекдотам. Например, 8 ноября на открытом аукционе в Екатеринбурге был выставлен банк с начальной ценой 1687 рублей и 26 копеек. В результате состоявшихся торгов он оказался продан за 2025 рублей. Но самые «жаркие» торги года состоялись по предприятию «Нефтеразведка» (Ульяновская область, п. Новоспасское), цена в ходе торгов поднялась на рекордную для 2017 года величину – в 300 раз. С 1 тыс. руб. до 300 тыс. руб.
Согласно закону о приватизации, госпакет должен выставляться на аукцион (с повышением цены, так продано за год менее 4% выставленных объектов), если он не состоится, то на публичные торги (со снижением цены от первоначальной, обычно есть минимальная цена отсечения, часто вдвое ниже начальной). Если не состоятся и торги, то либо все начинается по второму кругу, либо назначаются торги без объявления минимальной цены.
Из 46 состоявшихся в 2017 году сделок только 8 прошли с увеличением начальной цены (включая два вышеупомянутых случая), в 11 сделках начальная цена не устанавливалась, а в подавляющем большинстве – 27 случаях – начальная цена не поднималась или даже падала до 2 раз.
Конкуренции за приватизируемые объекты в стране нет.
И все же две миллиардные продажи в 2017 году состоялись и стали самыми крупными приватизациями 2017 года – Щелковский завод вторичных драгоценных металлов (г. Щелково Московской области) за 1,5 млрд руб. и Московская типография № 2 за 1,1 млрд руб.
Доходы от приватизации: что-то почти незаметное
Всего, по данным Росимущества, в 2017 году государство получило на торгах, им организованных, 5,2 млрд руб. Однако Казначейство РФ отчиталось значительно большей суммой – «средства от продажи акций и иных форм участия в капитале, находящихся в государственной и муниципальной собственности», за 11 месяцев 2017 года составили 11,4 млрд руб. в федеральном бюджете (за год в целом – 14,3 млрд), 5,3 млрд – в бюджетах субъектов Федерации и еще 1,5 млрд руб. – в муниципальных бюджетах. Суммы, в общем, пустяковые для бюджетов – 1% дефицита федерального и менее 1% дефицита региональных бюджетов (доходы от приватизации зачисляются в бюджет как источник внутреннего финансирования его дефицита).
18,2 млрд руб. за 11 месяцев – это совершенно несопоставимо с предыдущим годом. В 2016‑м бюджеты получили от приватизации 1,1 трлн руб. – на два порядка больше. В отсутствие «больших» приватизаций отсутствуют и большие поступления.
Федеральный бюджет не выполнил годовой план: 14,3 млрд руб. поступлений по этой статье вместо 18,4 млрд руб. Смена главы Росимущества и министра экономразвития ничем не помогла приватизации. От «большой» приватизации произошел окончательный отказ (впрочем, это «большая» политика), малая также провалилась.
А регионы… Забавно, что субъекты Федерации обычно закладывают огромные и почти ничем не подкрепленные суммы в планируемые доходы от приватизации. Так было и в 2017 году: в утвержденных бюджетных назначениях стояла цифра поступлений в 7 раз выше – 52,8 млрд руб. Но это такая межбюджетная игра, когда регионы завышают поступления, а потом покрывают недостачу за счет коммерческих кредитов и обращаются к правительству РФ за субсидиями и дотациями или для замещения коммерческих кредитов бюджетными. К собственно приватизации эта игра не имеет никакого отношения.
Национализация нулевых–десятых: буря и натиск
В 2000‑е годы произошел разворот российской экономики от приватизации и роста частного сектора к преимущественно национализации, принятию в госсобственность бывшей частной собственности. По данным ФАС, сегодня до 70% нашего ВВП производится в госсекторе. Этот поворот нигде не был зафиксирован и никогда не декларировался открыто. Он произошел в мозгах правящей российской элиты, и сегодня приватизация воспринимается ею как что-то нежелательное и ограниченно допустимое, только если уж очень нужны деньги в бюджете.
Сегодня Россия живет с презумпцией невиновности государства и госсектора и презумпцией вины и подозрительности сектора частного. Это не заявляется открыто. Открыто власть по-прежнему поддерживает, как теперь говорится, «многоукладную экономику».
Процесс огосударствления собственности носил разнообразный характер – от прямой национализации имущества (например, нефтяной компании «ЮКОС») до создания фонда консолидации банковского сектора при ЦБР в 2017 году и «спасения» частных банков. В конце нулевых был взят курс на создание «национальных чемпионов» и консолидацию предприятий в рамках нескольких госкорпораций, формально являющихся некоммерческими организациями (например, Ростеха).
Госкомпании получают деньги из бюджета в виде многочисленных субсидий и дотаций, докапитализации, выкупа государством акций и т. д. Траты федерального бюджета на экономику выросли с 8% от общих расходов в 2006 году до 14,7% в 2017-м. Каждый седьмой бюджетный рубль уже идет на поддержание прежде всего госкомпаний.
Госкомпании теперь получили преимущества даже при приватизации, хотя участие в ней любых компаний с долей госсобственности свыше 25% прямо запрещено законом о приватизации. Это не помешало «Роснефтегазу» приобрести акции «Интер РАО» в 2014‑м и «Роснефти» – «Башнефть» в 2016‑м.
В 2017 году в соответствие с преимущественно государственной экономикой страны был приведен и банковский сектор. Его «зачистка» с ликвидацией до 100 и более банков в год началась в 2014 году, но касалась преимущественно маленьких банков. В 2017 году она перекинулась на крупнейшие частные банки – «Открытие», Бинбанк, Промсвязьбанк и также ряд санируемых ими банков. В результате доля госсектора в банковских услугах резко возросла, а в топ‑10 крупнейших банков страны остался только один частный, остальные – с преобладающим госучастием или зависимые от госкомпаний. На «спасение» только двух банков – «Открытие» и Бинбанка – ЦБР выделил более 1 трлн руб.
Центробанк объявил, что это временно, а потом он обратно приватизирует их, но в это мало верится, глядя на историю с постоянным откладыванием продажи акций Сбербанка и ВТБ.
Госкомпании получают преимущества и в арбитражах. Типичный пример – в 2014 году с помощью судебного решения была возвращена в госсобственность «Башнефть». А в 2017‑м госкомпания «Роснефть» заставила бывшего владельца «Башнефти» (АФК «Система») заплатить 100 млрд руб. за якобы нанесенные «Башнефти» более 3 лет назад убытки.
Примеры можно продолжать, но и так ясно, что в российской экономике осталось совсем немного секторов, где можно говорить о преимущественно частной собственности: это ритейл, телекоммуникации, металлургия, некоторые отрасли, связанные с обслуживанием населения. «Сходив» в частные руки, обратно в лоно государства уже вернулись нефтяная промышленность, авиаперевозки, множество предприятий, работающих на гособоронзаказ, банки, многие страховые компании и НПФ.
Госрегуляторы становятся все жестче, запреты ширятся, как и количество чиновников в стране.
Вперед в прошлое!
От «большой» приватизации, даже той скромной, которая была намечена программой приватизации, произошел формальный отказ. Само это слово больше не раздается с высоких трибун. В декабре 2017‑го «Национальный план развития конкуренции на 2018–2020 годы» был утвержден указом президента. Он был подготовлен ФАС, больше года согласовывался в правительстве, вызвал сопротивление промышленников во главе с РСПП, его завернули из администрации президента. Но все-таки он прошел все препоны и принят. Правда, осталось от него всего ничего: все опасное для себя чиновники и крупный бизнес «вычистили».
По серьезному и главному направлению монополизации – со стороны государства – только смешные записи типа: обеспечить во всех отраслях (кроме естественных монополий и оборонно-промышленного комплекса) присутствие не менее 3 хозяйствующих субъектов, при этом не менее 1 из них, относимого к частному бизнесу. Странный идеал конкуренции. Новое слово в экономической науке. Тут даже не сказано, что эти субъекты должны быть неаффилированы. Т. е. банковская система страны из 2 огромных госбанков и одного маленького частного теперь должна устроить президента и ФАС.
Вместо приватизации госкомпаний обещано только «сокращение доли хозяйствующих субъектов, учрежденных или контролируемых государством (муниципалитетами), в общем числе таких субъектов на товарных рынках». Тут так и хочется придраться к каждому слову. Почему это относится к числу субъектов, а не к их рыночной доле? Почему только на товарных рынках? А, например, в банковской, страховой сфере, в услугах – нет? Понятно, что за этой записью стоит только вечная война ФАС с ФГУПами и ничего более. В общем, получился вполне бессмысленный документ благих пожеланий и самозаданий для ФАС.
Из всех авторитетных и приближенных к власти экспертов ясно говорят о необходимости приватизации только глава РСПП Александр Шохин и экс-министр Алексей Кудрин.
Еще в 2016 году Шохин предлагал президенту амбициозную программу возврата к 30% госсектора в течение десятилетия. Никого это не заинтересовало. В январе 2018‑го Шохин снова заявил, что длительное ожидание восходящего тренда на рынке для приватизации госкомпаний может негативно сказаться на их конкурентоспособности. «Главной целью приватизации ключевых государственных активов должно стать не пополнение бюджета, а привлечение стратегических инвесторов, желающих не только вкладывать деньги, но и готовых делиться инновационными решениями, помогать освоению новых ниш на мировом рынке. С учетом данных обстоятельств каждый лишний год отсрочки при решении вопроса о приватизации может отрицательно сказаться на перспективах наших экономических флагманов с госучастием в глобальной конкурентной борьбе», – убеждает Шохин.
На Санкт-Петербургском форуме в июне 2017‑го Алексей Кудрин запомнился своим предложением: «Это наше черное родимое пятно – то, что мы не сократили государственную экономику, а, наоборот, стали в чем-то возвращаться. Например, нефтяной сектор должен быть приватизирован в ближайшие семь-восемь лет… Государственный статус скорее вред приносит этим компаниям, чем положительный эффект. Нефтяные компании сами справятся».
Впрочем, мнение Шохина или Кудрина ни на что не влияет и лишь оттеняет прогосударственный менталитет российской власти. Если это нужно государству, то и приватизация может сразу стать востребованной. Вот министр финансов Антон Силуанов поставил задачу получить от нее 1 трлн рублей в 2016 году – и получил его. Перед этим в 2011–2013 годах понадобились деньги бюджету, и тогдашний министр финансов Алексей Кудрин «пробил» всплеск приватизации. Но, кроме министров финансов, других двигателей у приватизации в России нет. И других мотивов, кроме как заработать немного денег для бюджета, ни у кого нет.
Мы «погружаемся» обратно в преимущественно государственную социалистическую экономику, которая уже показала свою несостоятельность в начале 90‑х. А потом и второй раз – в последнее десятилетие, когда российская экономика потеряла потенциал роста и топчется на месте. Но менталитет приоритета государственного сильнее прагматизма экономической эффективности.
0
44.25
