Сбор грибов и ягод — промысел, позволяющий выживать российскому селу. Мы провели день с семьей профессиональных сборщиков
Раннее пасмурное утро, сонная дальняя деревенька Чернево зябко кутается в зеленую тишину окрестных непроходимых лесов-болот. Река Черная, болото Пустошь Ямно, болото Углищевский Мох, Гнилище — такие места тут, сказочные.
Во дворе, засаженном пестрыми бархатцами, нас встречает Лена. Она тоже кутается, в байковый халат. Вокруг — ватная влага неуверенного утра. Семи часов еще нет.
— Вы не пугайтесь только, дом еще в стадии строительства, — бросает Лена, приглашая нас войти в свою светлую избу. И добавляет: — Журналисты! Я думала, мужчины едут. Никак я не предполагала, что девчонок пришлют.
Сегодня мы вместе с Леной и ее семьей идем в лес. Собирательство — главный сезонный промысел деревни Чернево, да и всех окрестных живых деревень. Собственно, во многом благодаря этому они еще и живы.
На просторной кухне в такую рань уже царит суета: семья собирается в лес. Павел, Ленин муж, делает нам по-мужски уверенные бутерброды с толстым слоем масла. Лариса Алексеевна, Ленина мама, критически оценивает нашу обувку:
— Это ты в этом-то в лес пойдешь? Да нет, не сыро, но я даже в галошках в лес не бегаю. Сапоги, только сапоги! Змей боюсь.
— Ближе десяти километров идти — смысла нет, уже выхожено все. А в ту сторону, в Дубяги, там нет ничего. К Лавыньке? Или на Маяк?
— Я давеча ходила — а там медведь. Ближе к дороге держалась я, чтоб он не наскочил.
В канители сборов они, всей семьей, рассказывают нам немного про свою жизнь. Лена работает директором сельского клуба, зарплата 7100. Ну а поскольку она подрабатывает еще уборщицей, то выходит 9400. Паша раньше преподавал в школе: черчение, технологию, ОБЖ. Осуществлял функцию мужика в школе. Но потом школа получила автобус, чтобы собирать детей из удаленных деревень, — и Пашу пересадили на автобус, потому что больше некому было.
Зарплата у него побольше Лениной, 11 тысяч.
— На двоих как раз почти двадцать у нас выходит, — буднично констатирует Лена. — Ну и считай: квартплата, потом кредит еще мы брали на стройматериалы; небольшой кредит — но он есть. Интернет — а без него я не могу, он мне по работе нужен. Ну и вот как ты ни крутись, все равно к лету вылезаешь с хвостом долга. Тысяч десять каждый год выходит к лету.
У Лены с Пашей трое взрослых детей, внуки. Мамы, понятно, обе пенсионерки. Так что летнее собирательство — это спасение, существенная часть бюджета семьи.
Рассказывают: в 2008 году сгорел дом. «С тех пор из леса не вылезаем». В урожайное время и по два, и по три раза за день можно успеть собрать. В июне начинается земляника, потом — малина, черника. К осени — морошка, клюква на болотах подходит. Лисичка — эта вообще с июня идет и до заморозков, замечательный гриб. И дороже всего ценится у закупщиков.
— Я раньше тоже приемкой грибов занималась, — вспоминает Лена. — Ну как? Есть фирма, она приемщику выплачивает деньги, авансом — чтобы он мог со сборщиками расплатиться. Сборщики выходят из лесу, сдают — он сразу им деньги отдает. Так что приемщик человек честный должен быть, ему немалые деньги доверяют. Вот тогда мы чуть-чуть строиться начали. А потом, знаете, оставила я это дело. Ведь такая грязная игра между приемщиками начинается! Весь год вроде мирно живем, дружим — а из-за этой лисички все переругаемся. Ведь приемщик — что? Он заинтересован, чтобы как можно больше сдать. Значит, он своим сборщикам накинет всегда лишний рубль. Может, и чей-то чужой приблудится с ними. Мне вот, к примеру, платили по десять рублей с килограмма — так я из этих своих денег пятерку сборщикам отдавала, чтобы они только ко мне приходили, а не к другим. Ну и крики, ругань. Я и бросила это все.
Килограмм лисичек может стоить до 250 рублей, но это в редких случаях. Обычно цена топчется в районе ста рублей и меняется каждый день, непредсказуемо. Словно где-то в неведомом большом городе каждый день грибные брокеры ведут горячие торги на своей грибной бирже.
Хранить собранную лисичку в ожидании лучшей цены нельзя. Ее надо чистить и сдавать в тот же день, а иначе она вся заветрится и пропадет.
В один удачный год семья Лены и Паши, всем гуртом вгрызаясь в щедрое, обильное тело леса, заработала около 100 тысяч рублей.
— Но это без вычета накладных расходов, — Паша портит лесную сказку. — Отсюда надо отнять деньги на бензин, там немало выходит. И когда мы в лесу целый день, нам ведь особо варить-кашеварить некогда. Приходится в магазине покупать: колбасу, пельмени — все такое быстрое. Это тоже большие траты.
Да и такие удачные годы случаются нечасто. Этот, к примеру, считается не особенно удачным.
И вот мы едем в лес — далеко, километров за 15 от деревни, к реке Лавыньке, потому что ближе все грибы уже собраны. Лена и две мамы, Ольга Ивановна и Лариса Алексеевна, садятся в ее маленькую юркую «Оку» («2002 года она у меня. Ни на что бы ее не променяла!»). За ними поспешает суетливая Тютюля — собака микроскопической деревенской породы.
Мы с Павлом едем следом, на доисторической «восьмерке», пережившей Советский Союз. Едем далеко, по разбитой грунтовой дороге; едем по безлюдью, едем заброшенными колхозными полями, необъятными некошеными лугами, решительно ныряя в глубокие овраги, с натугой выкарабкиваясь из них… Павел, школьный учитель, аккуратными житейскими штришками рисует для нас социальную географию своего края:
— Вот село Брод. За ним — речка Плюсса, ну и потому село так назвали — Брод. Тут раньше у них был психоневрологический интернат, но закрыли его, оптимизация. Куда психов дели? А не знаю. Кого перевели, а кого, рассказывают, люди по домам разобрали. Ничего, живут, работают. А позади у нас осталось Скородно — живое еще село, три дома. Вот за полем Дуброво, мертвое. Красиво! А на пригорке крест — на этом месте в 30-е годы изба стояла, где людей расстреливали.
Наконец мы останавливаемся посреди лесной дороги. Вокруг — чаща. Березы, осины и еще, наверное, другие деревья, названия которых нам неведомы. Семейство выбирается из машин, достает корзины и пластиковые ведра.
В лесу все они делаются торжественными и сосредоточенными, расходятся в разные стороны, чтобы по отдельности вершить свое таинство. Изредка перекрикиваются, улавливая сквозь шепот листьев далекие, знакомые голоса своих. А мы боимся потеряться, поэтому постоянно ходим за кем-то хвостом.
— Вот этот кусок леса окружен с трех сторон тропами, а с четвертой проходит овраг, — инструктирует нас Лена. — Если не переходить тропы и овраг, то из этого леса вы никуда не денетесь, не заблудитесь.
— Лен, а вот вы можете заблудиться в лесу?
— Могу, конечно, блуждаю иногда. Здесь же на столько километров один лес да болота вокруг… Особенно когда пасмурно, легко заблудиться. И такой страх, такая тоска накрывает. Даже плакала я. Но потом смотришь — вот знакомое дерево. Вот опушка узнаваемая. Так и выйдешь.
Стремительно настругав полведра, Лена молчит, всматривается в лес, словно ждет подсказки, где еще он откроет ей золотую россыпь лисичек. В эти минуты она совсем не похожа на ту интеллигентную даму в тонких очках, директора сельского клуба. Она вся теперь часть леса, его дух, его инструмент. Может, и все ее мысли застывают, помалкивают. И не думается ей ни про что. Ни про то, что дома картошку надо копать; ни про «скорую», что отказалась ехать к ней из города, потому что дорогу размыло; ни про мошенника, который в прошлом месяце позвонил и обманом выманил десять тысяч, все деньги, какие в доме были… Все это далеко, все это, может быть, и не с ней. А здесь этот бесконечный, знакомый, понятный лес.
Через несколько часов хождений по лесу как-то неожиданно, словно по неслышному сигналу, все мы оказываемся в одном месте, на лесной дороге. Тащим ведра с грибами к машинам. Прикидываем, кто сколько набрал.
— Ну вы килограмма три. Паша килограммов пять. Мама и Ольга Ивановна — по четыре, наверное. Ну и я, может, семь, одно ведро уже в машину отнесла.
— Да-да! — отзывается Ольга Ивановна. — У Лены так! Она грибы чувствует. Иной раз вот так едем, а она: «Какой интересный лес… Ну-ка, давай остановимся». И точно.
— Всегда рекордсмен у нас Лена, — итожит Павел.
Мы набиваем наши багажники ведрами с грибами, едем обратно в деревню — «Ока» впереди, мы за ней. По лесной тропе Лена гоняет быстро. Вот уже где-то впереди мы видим, как груженая ее машинка огромным упрямым жуком жужжит и карабкается в горку.
Не доезжая нескольких километров до Чернева, мы вдруг неожиданно сворачиваем вслед за Леной, вскоре паркуемся.
— Давай девчонкам бор покажем! — кричит она Паше, выбираясь из машины. — Буквально минут на двадцать. Пусть посмотрят — совсем другой лес.
Вокруг нас — словно декорации из фантастического фильма. Лес невиданный, величавый, как дворец, наполненный светом. Высокие, ровные сосны стоят на почтительном расстоянии одна от другой. И все пространство между ними устлано голубовато-зеленым мхом, плотным и пышным, как перина. Где-то там, под этим толстым слоем мха, тоже сидят грибы, говорит нам Лена. Видеть их не получается, их надо чувствовать. И эти грибы, черные боровики, самое тонкое удовольствие, самая ценная добыча сборщика.
Сказавши это, она по обыкновению растворяется в этом прозрачном лесу и вновь появляется из воздуха ровно через 20 минут. В ее ведре — с десяток огромных, крепких боровиков. А у нас ничего, мы не можем видеть то, что видит она.
Сегодня грибы принимают по сто. Хмурый закупщик косит траву у своего забора. «Что будет дальше с нашей лисичкой?» — спрашиваем мы его.
— Да что с ней будет? Сначала в Литву она уедет, а потом немец ее сожрет и в туалет спустит.
Дома Павел жарит на большой сковороде щедрую деревенскую яичницу:
— Смотрите, какие желтки в деревенских яйцах. Яркие! Не то что у вас в городе.
На сковороде шкварчат оранжевые желтки — веселые, как лисички в бору.
0
22.00
