Спрашиваю, как чувствовал себя Василий на столь церемонном мероприятии.
— Нормально чувствовал. Я всегда веду себя так, как считаю нужным, и мне везде хорошо. Сделал свое лучшее селфи — с человеком, разносящим тарталетки. Да, у вас были чересчур серьезные гости, нервно пьющие шампанское, но на таких сборищах — это же бал-маскарад — надо относиться ко всему, к себе в первую очередь, со здоровой иронией.
Басту любят за то, что он настоящий. Отзывчивый, не сноб, не заносчивый. Не хочет казаться ни лучше, ни хуже, не подстраивается, не играет. Говоря о дружбе с семьей Ротару, вспоминает, как на вилле в Биаррице народная артистка СССР София Михайловна жарила ему котлеты. Так вот, в нем, в Басте, мухи и котлеты не живут отдельно. Все замешено в крепкий, перченый фарш — и ростовский район Нахаловка, и Биарриц, и неоконченное высшее, и жена из хорошей семьи, выпускница гимназии в Париже. И уличная шпана, герои его песен. И дочки Маша (ей шесть лет) и Василиса (ей три года), в присутствии которых стокилограммовый мужчина безвольно тает. Он один, как три богатыря — Баста, Ноггано и Nintendo, — и у каждого свой лирический герой. Даже самому извилистому продюсерскому мозгу не под силу придумать такую многоходовку, Вася — продукт народных промыслов. Сила его — в правде, а на нее сегодня особый спрос. Как среди друзей весьма состоятельного Вадима Аминова, зовущего Басту на день рождения обожаемой жены Стеллы, так и среди пацанов с Сахалина, которые с трудом нашли полторы тысячи на билет. Его тексты насквозь пронзают любую социальную стратификацию.
Для «Голоса» он себя тоже не адаптировал — боялся, конечно, что ему, тридцатипятилетнему мужику не из телевизора, будут указывать, что говорить, какие песни выбирать и кого вычеркивать. Рекомендация от продюсеров поступила одна — быть самим собой.
Вася летом пришел к Константину Эрнсту, по просьбе которого делал саундтрек к фильму «Высоцкий. Спасибо, что живой», с несколькими новыми идеями, а тот возьми и предложи: «Пойдешь в «Голос»?»
— Я и передачу-то не смотрел, — объясняет мне Баста в своей студии на «Газгольдере». — Знал только зарубежные аналоги вроде X Factor. Посмотрел несколько наших выпусков и решил, что можно соглашаться. Смотреть не стыдно.
Оправдались ли ожидания?
— Сверхожиданий не было, поэтому и оправдываться нечему. Интересно было посмотреть изнутри, что это такое. Понравилось. Уровень съемочного процесса высочайший, драматургия невыдуманная, ребята за это время стали как родные. Мы обросли таким мясом общения, что мне горько было кого-то вычеркивать.
В студию Басты на территории преображенного завода «Арма» постоянно кто-то врывается, и хозяин, не выдержав, просит не беспокоить — в тех исконно русских выражениях, которыми он творит искусство, не предназначенное для его малолетних дочерей. «Сосредоточиться не даете». Он то и дело делает затяжку из вайпера — единственная уступка вредным привычкам. Баста никогда не скрывал, что непростой период в его жизни был, но закончился лет в двадцать, и теперь он не курит и не пьет. Совсем. На нем часы Audemars Piguet (невинный подарок жены на день рождения), серебряный браслет Chrome Hearts весом семьсот пятьдесят граммов (снимается только на время выступлений), четки из Китая, белая рубашка Polo Ralph Lauren, черные джинсы, белые носки и черные ботинки. «Белое и черное обязательно должны чередоваться», — как маленькой, объясняет мне музыкант. Теперь я понимаю, почему так же считает мой шестнадцатилетний сын.
Мирная жизнь Басты проходит рядом с Курским вокзалом, он живет в пяти минутах ходьбы от «Армы». Стрижется и бреет бороду в барбер-шопе «на районе»:
— Там нет, как бы это выразиться, ненужной нежности. Я ненавидел раньше салоны красоты, которые вынуждают стесняться, что ты к ним зашел.
«Газгольдер» — Мекка русского рэпа, мощное творческое объединение, где помогают молодым музыкантам, как в свое время Васе Вакуленко, приехавшему в никуда из Ростова, помогли его основатели. График у Михалыча не забалуешь. Вчера с девяти утра до полуночи делали фильм «Газгольдер-2», позавчера были съемки «Голоса», два дня назад — концерт в родном Ростове-на-Дону. Домой приходит в два часа ночи, спит в берушах, потому что детям не объяснишь, что папе надо отдыхать. Таблетка от усталости, она же главный спорт, она же главный секс, только одна — музыка.
В Америке рэперы, странные люди в шубах, с золотыми цепями и на длинных машинах, герои обложек Vanity Fair и Vogue, — это всесильные двигатели торговли. Вокруг них складываются команды, способные выжать миллион из каждой строчки. Помню, как в Нью-Йорке я покупала зарядное устройство, которое рекламировал Джей-Зи. Продавец сказал, что, пока к этой зарядке не подсоединился большой человек из Бруклина, она никому не была нужна. Почему в России никто из рэперов не стал брендом, кроме разве что Тимати с его не слишком убедительной линией одежды? Баста пожимает плечами:
— У нас, кстати, тоже есть своя одежда. Мы пытаемся делать все очень качественно, майки шьем там же, где Симачев, и уверяю вас, они будут носиться много лет, но все равно это не бизнес, а так, бесплатное приложение. Бизнес в России вообще дело тревожное. В Америке Nike подписывал контракт с Канье Уэстом. У Канье такое завышенное восприятие себя, он считает себя Иисусом от музыки, и это работает. При этом его песни на восемьдесят процентов написаны гест-райтерами, у них это в порядке вещей, а я так не хочу. Я за интеллектуальную собственность.
Поэтому он постоянно пишет в свой айфон — со скоростью сто двадцать текстов в минуту. Робко высказываю Васе еще одно соображение: в Америке мальчики из плохих кварталов продают истории своего феноменального успеха. Им не стыдно отдыхать на Гавайях и любить красивых женщин в бриллиантах, в то время как в России популярен именно гетто-рэп, причем не важно, где эти гетто находятся — на окраинах Москвы или за тысячи километров от нее. А проявления богатства, как в случае с Тимати, отмечающим день рождения в Сен-Тропе, народом воспринимаются как шапито. Баста мыслит сложнее:
— Не согласен с вами. Я, кстати, был в Нью-Йорке там, где родился Джей-Зи, — это на пересечении веток метро J и Z. Путь рэпера от простого парня к музыканту везде сложен — и музыкант сохраняет верность корням, держится уличных идеалов. Но у нас принято считать, что успех — это не твое достижение. Это достижение среды, которая тебя таким сделала.
— Объясните тогда, почему у них все эти леопардовые шубы, а наши категорически не умеют одеваться?
— Просто они черные, прикольные, и на них все классно смотрится. Рэперы переносят с улицы не только ее содержание, но и внешние атрибуты: в России по улицам мужики не ходят в шубах и голде, поэтому я надеваю белые носки и черные кроссовки. Любой нормальный человек хочет вылезти из говна и жить хорошо. Рэп — это история миллионера из трущоб, и она одна на всех, и в Америке, и у нас.
Он водит монументальный Cadillac Escalade и юркий двухдверный Bentley — мечту детства. Перед пацанами не оправдывается:
— Это ведь своим трудом. Трудись — и все будет. Я никого не обманул, не обманул своего слушателя. Вот я сейчас могу встать и поехать на метро в любой район, хоть ночью. Я, конечно, расстроюсь, если потеряю свои богатства, но зато знаю, куда и зачем мне идти, не теряю связи со своими друзьями. Мне круто, что ко мне подходят люди и высказывают недовольство по поводу того, что до сих пор нет альбома, который я обещал, или что я слишком много начал писать попсовой музыки.
При этом его жена Лена за завтраком в Vogue cafe сказала мне, что после «Голоса» популярности стало слишком много, и по выходным в Саду имени Баумана ее приметный супруг вынужден надевать шапку-маску — иначе прогулка с детьми превратится в часовую автограф-сессию. А папа хочет быть просто папой. И Дедом Морозом для своих детей, поэтому в Новый год никогда не работает, хотя за возможность потанцевать под песню «Жора, где ты был?» люди готовы платить очень дорого. Но нет, мирная семья Вакуленко тридцать первого декабря едет на дачу: Вася, Лена, дети, Ленина мама журналист Татьяна Пинская, которая специально прилетает из Парижа, и бабушка восьмидесяти шести лет. Вася надевает тулуп, прицепляет бороду, берет мешок подарков, и начинается детский восторг.
— Он вообще папа-праздник, — хвастается мне Лена. — Вечером не укладывает девочек спать и не готовит по утрам кашу, но когда есть время, может тридцать минут беситься с ними так, что они месяц потом вспоминают. Или взять одну с собой в студию, и она придет измазанная, наевшаяся черт знает чего и очень счастливая. А другой купить косметичку Chanel с тремя помадами ярко-красного цвета, потому что мама якобы сказала, что разрешает только таким цветом красить губы, а папа якобы поверил. Дисциплины никакой, но я научилась смотреть на это философски.
Эти муж и жена — из разных миров, «она в изящном платье, я черт-те в чем» — вообще многому научились друг у друга. Папа Лены — Дмитрий Пинский, сооснователь большого виноторгового бизнеса DP-Trade, гедонист, балагур, тонко разбирающийся в каберне, посуде, искусстве и прочих специалитетах. Мама — журналист, пишет о моде и снимает кино про любимого Эрика Булатова. В неспокойные девяностые у них было как у многих: глава семьи делал бизнес, дочка ходила в школу с охраной. Потом Лену, не знающую ни слова по-французски, спешно отправили под Париж, в частный пансион. Ничего не оставалось, как, рыдая от тоски и страха, язык быстренько выучить. Мама уехала во Францию годом позже, потом родители развелись.
После школы Лена неожиданно для всех вернулась в Москву:
— Я решила, что мне нечего делать во Франции. Надо мной довлела мама, а мне хотелось самостоятельности. В 1997 году Москва была веселым таким местом. Я умоляла отца меня оставить. До сих пор ему благодарна — у него уже была другая семья, и, скажем прямо, ему было проще отослать меня назад, но он этого не сделал. Поставил только условие: в институт поступай сама.
Лена экстерном окончила школу, блестяще отучилась в Государственном институте управления. Работала в программе «Последний герой», потом у отца.
— Меня определили в винный бутик продавцом. Полгода была на подхвате, не отходила от директора, впитывала, читала книги.
Папа помогал — в России он один из сильнейших специалистов. С перепугу быстро все запомнила. Хотелось выслужиться перед отцом за то, что он в меня поверил.
Постепенно Лене доверили укомплектовывать частные погреба «Шато Марго», чем она и занималась до шестого месяца беременности Машей.
Про Басту-Ноггано ей рассказала подруга, издатель Tatler Анна Пчелкина: «Была на концерте такого парня!» А потом он пел в «Симачеве», но Лена опять все пропустила. Зато все, кто был, констатировали эффект разорвавшейся бомбы.
— После пафосных «Лета» и «Осени» «Симачев» стал первым местом, где люди наконец-то расслабились, — вспоминает Лена. — В грязных майках пляшут с кока-колой на столе. Не надо наряжаться и принимать красивую позу, нет мужиков, которые приходят с определенной целью. Не надо за бешеные деньги брать стол. На тебя всем плевать, все пьяные и веселые. Я тусовалась в «Симачеве» каждые четверг и пятницу. В моду вошло слово underground, и это был такой underground... Наверное, самое веселое время в моей жизни.
Ноггано обсуждали, он был героем нашего времени. Под него Лена вставала, завтракала, вела машину. Однажды пришла в «Симачев», а там — он. С так себе девушкой. Лена удивилась.
— Мне показалось: как же так, он должен быть с кем-то еще. В голову не пришло, что со мной. Дождавшись, пока девушка отойдет, я подошла сказать, какой он классный музыкант и как перевернул мое сознание.
А дальше все завертелось.
Вася жил рядом с Леной в съемной двухкомнатной квартире. В одной спал, в другой устроил студию, где на микрофон для звука были намотаны колготки. Там и записал первый альбом Ноггано. «Боже, это же просто невозможно, — впервые зайдя на чай, подумала Лена. — Одежду Вася оставлял там, где снял». И все равно с ним было здорово. Понадобились титанические усилия, чтобы навести мосты между миром искусства и миром буржуа: «Он никогда не пользовался возможностями моего отца, боже упаси».
Лена полностью поменяла круг общения. Обнаружилось, что вне золотой молодежи тоже есть жизнь, что можно идти вперед, развиваться, необязательно просто хорошо выйти замуж.
— Такое время было, все должны были хорошо выйти замуж.
И друзья крутили у виска: «Сумасшедшая, ты завела себе бритого, в татуировках парня из Ростова, вернись обратно!»
— Это сейчас он Вася Баста, которому рады везде, куда бы он ни пришел. А тогда... «Как он вообще может быть востребован со своими частушками?» — ржали друзья, и я перестала с ними общаться. А кто-то поверил и поддержал. Эти люди до сих пор со мной.
У Лены началась другая жизнь. Чуть менее raffinee, но интересная. Потому что Вася — не просто Вася, а творческое объединение «Газгольдер», и вокруг него всегда яркие люди.
— Мне очень близки художники парижской школы, которых коллекционирует отец. Было такое место на Монмартре, «Улей». Меценат выделил для бедных голодных художников помещение, чтобы они творили. Из «Улья» вышел Сутин, человек не от мира сего. Так же и здесь, на «Газгольдере», невероятная творческая энергия.
Замуж Лена хотела не очень сильно. До Василия она там уже была — и «по лбу от этого предприятия получила». Но Баста, несмотря на свою брутальность, оказался очень правильным парнем. Его папе с мамой Лена за это очень-очень благодарна:
— Он к женщинам относится очень трепетно, совсем не как рэп-звезда. В какой-то момент сказал: «Давай жениться». Я: «Зачем? Мы живем вместе, у нас все отлично». Он: «Нет, давай тогда венчаться». Я рассказала маме. А мама — главный Васин фанат — сразу в крик: «Ты что, все еще думаешь?! Беги быстрее!» Собрались оформить это дело в сентябре, но я раньше поняла, что беременна. Поэтому быстро склепали свадьбу, и это, наверное, была одна из самых веселых бюджетных вечеринок. Сто пятьдесят гостей, и все сказали, что так не плясали никогда. Папа дважды посылал водителя за шампанским. В шесть утра расползлись по домам.
Первый раз, в двадцать пять, у Лены было как у всех. Познакомилась, влюбилась, позвали, пошла.
— Разведясь через год, я очень переживала. Мои родители, конечно, не вместе, но для меня брак — святое. Я не то чтобы радужная идиотка, верящая в то, что мы умрем в один день, держась за руки, но думать о том, что мы всегда будем вместе, – это очень хорошо. Пусть на уровне намерений. Не факт, что так оно и случится, но без намерения жить невозможно. Понимаете?
Я понимаю.
Лена считает, что ей сильно помогло венчание. Она серьезно подошла к делу, разговаривала с батюшкой, много читала, с удивлением обнаружив, что в Библии есть ответы на все ее вопросы:
— С годами я поняла, как круто, когда нас сверху ведет сила. Она не дает нам разойтись ни при каких обстоятельствах. Поводов пойти в разные стороны у них, вроде бы, немало. Они действительно разные, Вася всегда смотрел реальности в глаза: «У нее «мерс», у меня студенческий проездной на метро. Она знает французский, имеет два высших, а у меня в каждом слове по три ошибки».
Это отражено в его любовной лирике: «Я на Лене, как Ленин на пленуме». Хотя всерьез думать, что Вася и его три сценические личности — это один и тот же человек, все равно что искать Довлатова в каждом его «Компромиссе». Лене эта песня очень нравится.
— На заре отношений мы поехали с друзьями во Францию кататься на лыжах. Скромный городишко, отель без звезд. Я пошла помыть голову, и у нас отключили воду. Вася сидит себе в наушниках и пишет мелодии на медиаклавиатуре. Выхожу разъяренная с намыленной головой и такая: «Реши вопросы!» Эта фраза у нас стала крылатой: «Ну что за сервис? Иди реши вопросы». Вася хохотал, я рвала и метала, в итоге получилось «Она сушит волосы феном, я сушу мозг жестко заваренным пуэром».
Вопросы, выходящие за рамки работы коммунальных служб французских отелей, Вася все же решает. И если не может включить воду, берет гостиницу позвезднее. Несколько раз, давным-давно, Ленин папа спрашивал: «Надо помочь?» Вася Вакуленко говорил: «Нет». А жене в кулуарах объяснял: «Или ты со мной, и мы живем как можем, по средствам, или тебе в другое место». Да, папиной дочке было сложно, но намечались перспективы:
— Вася очень работоспособный. У него не как у некоторых мужчин — «лежал восемь месяцев на диване и размышлял». Он брался за любую работу: учился монтировать клипы, диджеил, летел пятью самолетами за тридевять земель на концерт. Очень старался, чтобы у его девочек все было. И довольно быстро стал прилично зарабатывать.
Да, он не знает, по каким дням у Маши гимнастика, сколько стоит детский сад Василисы и какая няня поедет с ними в отпуск в Три Долины. Папа работает, семейными финансами распоряжается его главная девочка. Она же расплачивается карточкой:
— Помню, мы поехали в Париж, зашли в магазин, Вася выбрал себе кроссовки. Со стороны это выглядело так, будто бритый, в браслетах парень что-то хочет, а девушка платит. Моя подруга, наблюдавшая изумление в глазах продавцов, долго смеялась.
Деликатно спрашиваю у Васи, откуда в нем это почтение к женщине, совсем не уличное, не пацанское...
— Примеров достойного отношения к женщине сегодня немного, — завожу я лебединую песню требовательной москвички.
— А передо мной очень много примеров, — обрывает меня Вася. — Иногда ведь мы просто многого не видим. Или видим то, что хотим. За грубостью не замечаем главного. Я знаю кучу людей, порядочных и милых с виду, которые при жене приседали, а потом спали с кем угодно. И пострашнее вещи делали. Я за настоящность, за натурализм... А на отношения между мужчиной и женщиной смотрю как христианин. Верность жене — это однажды взятое на себя обязательство. Откажись от него — рассыпется все. Это своеобразная такая математика. Если я хочу, чтобы у меня росли хорошие дети, мне нужно показать им достойный уровень собственного поведения. Это делает меня ответственнее, мне, как я в шутку говорю, нужно держать спинку. С одной стороны, я неоднозначный такой папа, тревожный, шумный, придирчивый, кидающий носки. Анархия — это точно я.
— А с другой?
— Я умру за каждого из своей семьи за секунду, не задумываясь.
0
66.00
