Репортаж о том, как учитель истории из рязанского села Любовниково впервые оказался за границей и примерил на себя жизнь учителя истории из баварского городка Штарнберг
Артур просил не обобщать. В том смысле, что он не лицо нашего образования. Ну и не будем про образование. Обобщим еще шире. Мы мечтали найти типичного россиянина. А что такое типичный россиянин? Это, конечно, не Иван Петров с голубыми глазами. Типичный россиянин — это дружба народов. Артур Арутюнян оказался именно таким. Папа — армянин, мама — русская, а родился и вырос он в Туркмении.
Село в Рязанской области, в котором живет Артур, называется Любовниково. Артур переехал сюда вместе с женой в 1992 году из Ашхабада (то же самое, кстати, Любовниково, только по-персидски). С тех пор Артур служит в Любовниковской сельской школе учителем истории и обществознания, а еще ведет театральный кружок. Жену Артура зовут Катя, и она в той школе завуч.
По переписи в Любовникове около 500 жителей. В школу ходят 70 детей. Классы маленькие, от двух до десяти человек. 40% учащихся — азербайджанцы. «Азербайджанцы живут кланами, — объясняет Артур. — Когда-то сюда приехал глава клана, и за ним потянулись остальные». Так что порой Артур одновременно с историей преподает еще и русский язык. Артуру не нравятся односложные ответы. Артур подсказывает ученику точные слова, настаивает: «Учись говорить, формулируй!»
На уроке понимаешь, почему Артур ведет театральный кружок. Он пускает в дело мимику, жесты, раздает роли: «Элшат, ты сегодня Сталин. Юля, а ты Гитлер. Ваши военные планы на сорок второй год?»
Артур говорит: «Я пытаюсь перекидывать мостики между историей и современностью, привязывать историю к месту». Артур просит учеников запомнить расстрел польских офицеров в Катынском лесу, потому что это «отчасти объясняет отношение поляков к русским». О коллективизации Артур рассказывает на примере местного колхоза.
Или вот обществознание, 7-й класс.
— Саша, тебе с неба упал мешок денег, — фантазирует Артур. — Хватит сидеть на шее у родителей. Ты решил заняться бизнесом. Люди у нас бедные. Что здесь будут покупать как горячие пирожки?
— Пирожки! — кричат дети.
— Как ты будешь их готовить: купишь дорогое технологичное оборудование или наймешь задешево узбеков?
— Найму узбеков! — говорит Саша.
— То есть будешь работорговцем, — вздыхает Артур. — Типичный подход…
Вообще, Артур очень прямой. Поэтому не все, что он думает о нашем образовании, может быть опубликовано. Даже в «Новой газете».
Дом Артура — единственный многоквартирный дом в селе (два этажа, два подъезда). Артур живет в двухкомнатной квартире. Там всюду приметы Азии. Чай там заваривают только один раз и пьют его, только пока он кипяток. На плите стоит диковинная для нас мантышница — паровая кастрюля, в которой завуч Катя делает туркменские манты. И даже выключатели, по выражению Артура, расположены «по-армянски»: ближайший к туалету отвечает за ванную, и наоборот.
Артур выходит из квартиры за пять минут до урока. Его дом расположен в ста метрах от школы. Их соединяет аллея с березками. Вдоль школы течет река Ежачка. Зимой Артур катается по замерзшей реке на лыжах.
В классе у Артура установлен современный проектор. Во время урока он заходит в интернет, включает голосовой поиск «Гугл» и громко произносит поставленным голосом: «ПОНОМАРЕНКО НАЧАЛЬНИК ЦШПД». Или: «АРЕСТ КУЛАКА». На белой доске появляются фотографии. Безликий текст из учебника перестает быть мифом, обретает черты реальности. Вот круглолицый советский генерал. А вот лошадка и сани, в которые крестьянская семья под надзором энкавэдэшников грузит пожитки.
Каждый вечер Артур играет в волейбол. В спортзале школы собираются человек двадцать. Это жители Любовникова и соседних деревень. Почти все — бывшие ученики Артура. Сейчас у него занимаются их дети.
У самого Артура детей трое. Два сына — они теперь выросли и учатся электронной технике в Зеленограде — и пятиклассница Полина, которая любит варенье из японской айвы и рыжего кота по имени Василий Алибабаевич.
Вот как живет Артур Арутюнян, учитель истории из села Любовниково.
Монолог Артура накануне отъезда
— Я никогда не был за границей. Все то, что раньше представлялось загадочным, чужим, манящим, но абсолютно недоступным, вдруг становится для меня открытым, и уже послезавтра я там буду. Отсюда — бешеный интерес ко всему. К одному тому факту, что я еду в Германию. Последний раз я летал на самолете еще в Советском Союзе. Будет интересно абсолютно все, начиная с кресла в самолете…
Честно скажу, меньше всего меня интересует что-то из области методики, нормативных актов немецкого образования. Я хотел бы посмотреть, чему там вообще немцев учат. У меня, слава богу, нет преклонения перед Западом, и я не буду с восторгом в глазах лепетать: «О, проектор…»
Меня будет интересовать, как учитель ведет себя с учениками. Потому что вот здесь (приставляет палец к голове. — Н.Г.) сидит про их «загнивающий западный мир», что у них «система ценностей порушена». И вот как в этой системе ценностей: актуальна или неактуальна профессия учителя? Как ученики относятся к этому самому учителю? Это ментор за трибуной? Или это равный? Или это вообще фигура, которую не замечают? Хотелось бы посмотреть их учебники. Сравнить объем материала, иллюстративность.
Очень интересно посмотреть бытовые стороны. Как у них школа устроена. Столовка, учительская. Отношения между подчиненным и начальником. Интересно будет посмотреть, как этот учитель отдыхает.
Было бы интересно посмотреть толпу современных немцев на перемене. Как они по коридору носятся.
Все, что там есть в Германии, — абсолютно все интересно. Что на улицах, какие дома, какой транспорт. Про Южную Баварию я с детства знаю, что там очень красивая природа. Я бы с удовольствием пошлялся с рюкзаком по их горам, где живой камень. Но у них там, с их порядком, наверное, не положено просто так бродить.
Собственно, я про немцев-то ничего не знаю, поэтому сказать, что я целенаправленно к чему-то стремлюсь, нельзя. Но была бы возможность… Если во мне и есть патриотизм, то он выражается в том, чтобы встать перед Бранденбургскими воротами, перед Рейхстагом, и вот так вот — йес! Вот это вот хотелось бы. Во мне это сидит. Я же на уроках об этом рассказываю, а сам не видел. Причем я не хочу ничего немцам доказать, ничего с них спрашивать. Просто увидеть, где там наши всему миру показали.
Интересно посмотреть на немок, на немцев. На этих герров и их фрау. Как одеваются, как себя ведут друг с другом.
Как в школу пришел, всю жизнь — ответственность. А тут я впервые еду расслабленный. Была бы такая возможность, я бы и вещи не брал.
Мюнхен
Артур приезжает в Москву с полупустой спортивной сумкой. Учитель сразу предупреждает, что не испытывает никакого стеснения перед неизвестным и умеет, не зная других языков, разговаривать со всеми. Что и демонстрирует уже на паспортном контроле в аэропорту Мюнхена.
— Это пистолет какой системы, Вальтера? — спрашивает у пограничника Артур, работавший когда-то в погранслужбе. «Найн», — пограничник машет бритой головой.
Бавария встречает Артура Арутюняна русским снегопадом. В этот момент Мюнхен отличается от Любовникова только велосипедистами, которые возникают, как привидения, из сплошного снега и в грандиозной тишине везут его на своих спинах — в те районы, где его, наверное, не хватает.
Мы едем по городу на машине местного производителя БМВ. (Немцы, кстати, массово поддерживают эту отечественную марку — прямо как москвичи, питерцы и кавказцы.) У Фюрербау, бывшей резиденции Гитлера, учитель выскакивает из машины и просит записать видео для учеников.
— Ребятки, вот это то самое здание, где произошел Мюнхенский сговор. Самому не верится! — ошарашенный Артур оглядывает трехэтажный дом. Немец в сером пальтишке скучно сметает шваброй снег с крыльца. — Здесь Гитлер, Чемберлен, Даладье и Муссолини договорились о разделе Чехословакии. И я здесь! Это невероятно! Ребятки, это — было. История в реальности. А самое невероятное, что там сейчас учат театру и музыке!
Гимназия
Наутро Артур отправляется в школу. Его ждут в гимназии зажиточного городка Штарнберг, что в 30 километрах на юго-запад от Мюнхена, в сторону Альп. «Маунтин — по этой штрассе?» — спрашивает у водителя Артур, сплетая в одной фразе русский, английский и немецкий («В горы — по этой дороге?»).
Гимназия выстроена в интернациональном стиле. Стены, выходящие на двор, оборудованы солнечными батареями. В холле висит табло, которое показывает, сколько энергии гимназия сегодня сэкономила.
Это большая школа. В ней учатся 1300 детей. В кабинете директора — картины учеников. В коридорах школы — картины учеников. Везде картины учеников.
Директор гимназии Йозеф Парш имеет крупные черты лица, высокий лоб и вообще весьма основательный вид. Когда герр Парш говорит, он смотрит куда-то далеко-далеко, словно в его кабинете нет стен. Этим всем директор напоминает капитана дальнего плавания. (А, в конце концов, что есть школа, как не дальнее плавание.)
Артур спросил герра Парша, какие над ним стоят начальники.
— Только бог, — пошутил герр Парш и подарил Артуру многостраничный учебный план на этот год. В каждой земле свой план, пояснил директор. Ежегодно земли представляют и защищают проект своего учебного плана в Берлине.
Еще герр Парш рассказал, что в каждом муниципалитете есть управляющая организация, которая ведает хозяйством окрестных школ. Поэтому у директора не болит голова, где и на что достать технику, учебники и расходные материалы. Достаточно написать заявку в эту организацию.
Томас
Немецкого «двойника» Артура зовут Томас Майер-Бандомер. Он одного с Артуром возраста и тоже учитель истории (и еще немецкой литературы). В гимназии Штарнберга Томас преподает с 1994 года.
Урок истории в седьмом классе. 24 ученика, мальчиков — десять. Просторный светлый кабинет в три огромных окна, деревянные стулья. Томас рассказывает об основании Мюнхена Генрихом Львом и о его противостоянии с императором Фридрихом Барбароссой.
— Обрати внимание, — довольно шепчет Артур, — прямо как я: руки в карманах, ходит по классу, обыгрывает информацию. И одеты мы похоже. Те же джинсы, рубашка, свитер. Ну разве что ботинки у него на синей подошве. Да и дети мои ровно так же одеваются. У девчонок эти кофты бесформенные, прически те же самые.
Через 45 минут раздается негромкий мелодичный сигнал — вроде тех, что звучат у нас на вокзалах. Это звонок. Но дети не срываются из-за парт. Уроки здесь идут парами. Учеба в гимназии начинается в 7.40. Есть две перемены по 15–20 минут (в 9.10 и в 11.00) и один получасовой обеденный перерыв в 12.45. После обеда уроки (их еще четыре) идут подряд без перерыва.
— Ты успеваешь спрашивать всех учеников по пройденной теме? — интересуется Артур за обедом в школьной столовой (4 евро).
— Увы, — говорит Томас.
— А я успеваю.
— Как? — удивляется немец.
— У меня в классах по три-четыре человека, — отвечает Артур.
Монолог Артура после посещения гимназии
— Я сегодня успокоился. Я получил моральное удовлетворение. А мы ведь ничем не хуже. И у этого немецкого Томаса, притом что у него из окна не дует, — у него руки испачканы мелом. То есть он занят нормальным делом, тем, что делал учитель и сто, и двести лет назад. И мы это делаем так же и ни граммом хуже. По большому счету, мы уступаем им только в том, что они — реально делают. А у нас больше говорят.
Понравилась расслабленная, нормальная обстановка в классе. Надо ученику водички попить — он спокойно пьет. Надо ему — сидя ответит. Я единственное, что не разрешаю, — это жевать на уроке. Мне нужны мозги ученика, а когда он жует, мозги не работают. А как он отвечает — сидя, лежа… Да хоть на потолке, главное — выдай материал. Здесь тоже это чувствуется. И это хорошо.
Достоинство. И у детей, и у взрослых. Спокойные лица, не обремененные серой печатью проблем. У нас же — основная масса словно каким-то пеплом присыпана. Дома проблемы. Отцы в Москве — с нашей экономикой славной.
В столовой кормят до отвала! Правда, они и платят за это.
А их учебник! На хорошей глянцевой бумаге, с миниатюрами средневековыми. Одна тема — на одном развороте! У нас же — мелким шрифтом на десяти страницах…
Томас сегодня рассказывал про основание Мюнхена. Генрих Лев в одном месте разрушил мост, а в другом построил, все стали там ходить, и так возник город Мюнхен. Это вкусно, это интересно слушать! А мы бы стали объяснять про феодализм, про господствующее натуральное хозяйство… Сегодня вообще это не звучало! Я не говорю, что это идеал. Нельзя только сказки рассказывать. Но нельзя и долбить про социокультурные связи. Похороним любой интерес.
Что не понравилось. Два урока без перерыва — это садизм. Удивляюсь, как эти немцы, которые так пекутся о правах, допускают такое. Я не знаю, какие аргументы, но я видел — дети поплыли. Не успел объяснить — твои проблемы. У нас, если не отпускаешь детей на перемены, потом СЭС плешь проест. Нет, не правы они.
***
Ночью Артур говорит: «Я не могу позволить себе тратить время на сон! Я в Баварии!» Берет школьную «мыльницу», уходит и через два часа возвращается с фотографиями: домов, дворов, вывесок, людей, красных пожарных машин, зеленых полицейских машин — чтобы показать их детям в Любовникове.
Репетиция
На другой день Томас позвал Артура на репетицию своей джазовой группы. Группа Томаса называется Justyn Tyme и состоит из шести человек. Один из них инженер, второй — программист… Они играют вместе 25 лет. Томас солирует на саксофоне.
Репетиция проходит на верхнем этаже гимназии в просторной аудитории. В это время (а это, конечно, вечернее время) внизу, в холле, собирается другой коллектив — большой хор. Это взрослые люди, еще более взрослые, чем участники Justyn Tyme, разменявшие полтинник. Хористы достают партитуры, они будут петь что-то из Моцарта. Моцарт был веселый человек и универсальный композитор. Он жил, как джазмен, за два века до джаза и наверняка написал бы что-нибудь для саксофона, но недотянул до его изобретения 50 лет. Поэтому Моцарта поют пенсионеры в холле, а настоящее веселье вырывается из-за двери аудитории на верхнем этаже.
Артур сидит за спиной Томаса, который сейчас дует в сопрано-саксофон. Артур в восторге от барабанщика. Он и сам уже барабанит по стулу. Его лицо принимает выражения, которые очень трудно описать словами. «Я отключился», — говорит.
Когда репетиция заканчивается, Артур произносит: «Такие простые ребята, я прямо вижу на их месте своих деревенских мужиков! Если бы они умели играть!»
В гостях
Много лет семья Майер-Бандомер снимает уютный частный дом на окраине Штарнберга. Обычно здесь не сдают дома, но семье Майер-Бандомер повезло. Томас добирается до школы на велосипеде за пять минут.
Катрин, жена Томаса, — логопед. Их сын Луис — старшеклассник. Луис играет на гитаре и барабанах. После окончания школы он хочет поступить в музыкальный вуз, где учат современной музыке. Вот и сейчас слышно, как Луис играет блюз в подвале, в домашней студии.
— Ты ставишь Луису шестерки? — спрашивает Артур. (В Германии лучшая оценка — единица, а худшая — шестерка.)
— А он у меня не учится, — отвечает Томас. — У нас запрещено, чтобы учителя преподавали в классах, где учатся их дети.
— А у нас по-другому никак, — говорит Артур. — Но с моих сыновей был двойной спрос, никаких поблажек.
Говорят о жизни. Томас предпочитает отдыхать в горах или в Италии. Немецкий учитель может себе это позволить. Зарплаты в гимназии варьируются от полутора до шести тысяч евро в месяц, в зависимости от квалификации и стажа преподавателя. Но разнообразные налоги составляют едва ли не половину этой суммы. Учитель уровня Томаса (а Томас — высококлассный учитель) получает на руки около четырех тысяч евро. Такой уровень дохода позволяет Томасу не брать никаких кредитов.
— А я последний кредит взял под 22 процента, — говорит Артур героически безэмоционально. Томас и Катрин одновременно издают такой звук, делая резкий вдох сквозь зубы, словно схватились за горячую кастрюлю.
— В целом население Германии тоже сильно закредитовано, — ободряет нас Томас.
Зарплата Артура — 25 тысяч рублей. Последний отпуск, как и все другие с 1992 года, он провел на огороде за домом.
***
Артур пробыл в Германии три полных дня. С утра и до самого вечера он изучал быт гимназии. В свободное время учитель посетил несколько пивных.
— У них сосиски из мяса! Ну немцы, ну дают, — приговаривал Артур, уплетая какие-то вюрстхены, один из сотен их видов.
Когда выдалось несколько свободных часов кряду, Артур зашел в музей — Пинакотеку современности (Эрнст, Бекман, Кандинский и другие авангардисты).
Себе Артур никаких сувениров покупать не стал, только семье и ученикам. Зато получил в подарок от Томаса три диска его джаз-бенда. Прощаясь c Томасом, Артур позвал его в Любовниково.
— Мне было бы страшно интересно, — согласился Томас. — Я очень впечатлен вашими захватывающими рассказами о России.
— У нас, конечно, не такой уровень комфорта, — попросил перевести Артур. — Зато экзотики нашей деревенской Томас полной ложкой отгребет.
Монолог Артура в самолете
— Абсолютная нереальность происходящего. Жалко, что в горах не были. А так все остальное — выше всяких представлений, самых смелых ожиданий. Я жалею только о том, что я сейчас в самолете. Хотя… Ну дня два еще, не больше. Всегда хорошо быть дома, на своем месте. Здесь все замечательно, но это они сделали, это их заслуга. А что я сделал, что мы сделали, чтобы у нас так же было?
Хотелось бы, чтобы здесь как можно больше побывало наших. Наших — не из Москвы, нет. Те, кто в Москве, — это с другой планеты люди, это другая страна. Я говорю про наших — из рабочей, сермяжной России. Чтобы они посмотрели на то, что бывает, когда люди реально работают. Вот ты делаешь и вот ты имеешь — ровно столько, сколько ты делаешь. У нас же проблема: ты делаешь, но ты ничего не имеешь. Поэтому крылья опускаются.
Однако взлетаем! Летим домой. И все, что я думал, все, что я получил, я буду дома рассказывать.
Еще миг, и мы будем в воздухе… Мы над землей, ура!
Любовниково
В 7.47 Артур выходит из поезда в Сасове. В 8.30 у него начинается урок. Такси приезжает в Любовниково за десять минут до звонка. «Бей фашиста!» — в шутку кричит сосед во дворе. «Папа вернулся!» — пищит Полина на пороге квартиры. Папа вынимает из сумки пачку немецкого кофе и учебный план гимназии Штарнберга — для жены и директрисы. Вбежав на школьное крыльцо, учитель машинально выключает ненужную лампочку. Ни одно табло этого не показало, но Артур только что сэкономил 60 Вт/ч.
0
22.00
