ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Март 4, 2016

75 встреч за Путина

Иду в авиационный военный госпиталь, филиал Бурденко, где генерал в очередной раз поправляет здоровье. Тараканов встречает меня в обычной гражданской одежде у КПП. Непривычно видеть его без боевых орденов. И вдруг, вот незадача: оказывается, в больнице объявлен карантин, посетителей, пусть даже журналистов, не пускают.

«Я — генерал Тараканов, — раскатистым басом раздается на всю округу. — Пропустите мою гостью!» Под этот крик охранники тут же забегали, зашуршали списками имеющих свободный доступ, несмотря на эпидемию гриппа, наконец, нашли документ за подписью начмеда: к Тараканову пропускать всех.

На главном входе бегущая строка: «Уважаемые пациенты, руководство госпиталя приветствует вас и желает скорейшего выздоровления». Генерал кивает, все так, ему нельзя долго болеть. Болезнь — это слабость. А генералы слабыми не бывают.

В палате сразу же достает из шкафа ворох бумаг. Свою последнюю книгу. Вернее, лучше сказать, крайнюю. Пока еще в рукописи. Но ветеран надеется: допишет, успеет, а может быть, и не одну. Всего у него издано более тридцати документальных романов. Тут и воспоминания очевидца чернобыльской трагедии, и рассказ о том, как вытаскивали людей из-под завалов в 1988-м в Армении. И про коррупцию в армии при Сердюкове — «слава Богу, что пришел Шойгу и возродил честь военного мундира». И уже из мирной жизни: в 2000-м Тараканов являлся доверенным лицом будущего президента России, провел 75 встреч с избирателями в самых сложных тогда регионах «красного пояса». «Последняя книга тоже о Путине, — обещает Тараканов. — «Верховный главнокомандующий» — так она будет называться».

Я спрашиваю о самом главном жизненном опыте: что запомнилось, ради чего стоило отдать всего себя? Николай Дмитриевич начинает медленно. В двух словах описать невозможно, одна история тянет за собой другую, потом третью, и вот уже отдельные ветви складываются в могучее древо героической судьбы — повести о настоящем генерале. Главный герой говорит от первого лица.

«Пришла шифровка из Генштаба»

В 1986-м я был первым заместителем Начальника научного центра Министерства обороны СССР. Задача, которую поставили передо мной в Чернобыле: снизить уровень радиации вокруг, дезактивировать станцию и подготовиться к установке непроницаемого саркофага — его предстояло соорудить над четвертым энергоблоком.

Я ехал в Чернобыль, не будучи уверен, что вернусь. Помню, как в конце апреля срочно вызвали в Москву. Но что именно произошло, сразу не сказали. Какая-то неприятность на Украине. Только через несколько суток узнал о взрыве на АЭС. Чернобыль — черная быль. Точнее и не скажешь.

Первый месяц после ЧП мы, командный состав, отслеживали транспорт из Украины и Белоруссии. Вернее, движения-то почти не было, дороги перекрыли военные: колонны тормозили, и они не могли продвигаться дальше в Москву. Машины и грузы, товары и продукты, проверялись на радиацию.

Если честно, были и такие офицеры, которые, как только нас подняли по тревоге, тут же удрали в отпуска. Их приходилось искать — прежде всего, чтобы сообщить, что они уволены из рядов армии. Со многими мы даже дружили, а вот не прошли они испытание опасностью и смертью.

Всякое бывает. Но именно такие страшные трагедии, думаю, и высвечивают истинную человеческую сущность. Хочешь понять для себя, кто ты есть, — найди свой Чернобыль. Мы с женой тоже в мае собирались в отпуск, уже и путевки были куплены, но пришла шифровка из Генштаба...

По прибытии в район аварии меня встретили два майора и сразу повезли на место. Научный центр близ Припяти разместился на территории танковой дивизии. Офицеры, генералы, ученые, все жили в обычных казармах, не требуя никаких привилегий.

На следующий день академик Валерий Легасов с армейского вертолета визуально оценил обстановку. Члены правительственной комиссии тоже поднялись в воздух. И вдруг они заметили, что ночью от саркофага идет странное фиолетовое свечение. Подумали, началась цепная реакция...

Легасов, первый замдиректора курчатовского Института атомной энергии, взял бронетранспортер и лично отправился к четвертому блоку — хотел понять, что происходит. Он тогда схватил очень большую дозу. Себя не пожалел, зато все замеры делал лично, не мог ни на кого положиться. Слава Богу, свечение оказалось не таким опасным — это было преломление излучений радионуклидов, а темнота давала такой необычный оттенок. А Валеры не стало ровно через два года после чернобыльской катастрофы, 27 апреля 1988-го.

Государственная комиссия размышляла, как уменьшить поток радиации. Летчикам приказали сбрасывать мешки с песком прямо в пылающую пустоту четвертого энергоблока. Ноу-хау, по-моему, было пустой тратой времени. Две недели летчики этим занимались. Внутри горел графит, все кипело! А пилоты выполняли тяжелую и опасную работу. Хотя им даже на полвертолета не положили свинцового листа. Так они и крутились над этим адом, набирая рентгены.

Я предложил принципиально иное решение: захоронить ядерный мусор. Заказать в Киеве сотню кубовых контейнеров, потом поднять на крышу и в них собирать ядерные отходы. Собрали. Закрыли. Увезли. Похоронили. Но мне сообщили, что подобная операция слишком трудоемкая и вряд ли осуществима в имеющихся реалиях, что в Чернобыль вот-вот приедет Горбачев — надо готовиться к его визиту...

Позже все ядерное топливо закрыли непроницаемым саркофагом. Подходит 30-летняя годовщина, стальные плиты и металлоконструкции трескаются, пора менять. Недавно украинцы бросили клич, что нужна помощь. Им, кстати, уже перечислили (это открытые сведения) сотни миллионов долларов. Интересно, дошли ли деньги до назначенной цели?

«Советский солдат выносливее робота»

Первоначально в ГДР заказали роботов, которые должны были очищать зараженную зону. Но те, как только попали в Чернобыль, сразу вышли из строя. 16 сентября 1986 года правительственная комиссия подписала постановление: для снятия вручную ядерного топлива привлечь к уборке солдат-срочников и тех, кто в запасе. Получается, ни один робот не был в состоянии заменить человеческих рук. Жаль, что резервов у нашего организма не так уж много. В Чернобыле работали буквально на износ.

Этот подвиг можно сравнить с войной — 3500 добровольцев немедленно откликнулись на призыв партии и государства, прибыли в Чернобыль, чтобы завершить первоначальную зачистку территории станции. Это были «партизаны» (запасники) Советской Армии. Всего за пять лет через очаг катастрофы прошли более 500 000 человек, что сопоставимо с наполеоновской армией. Но на крыше большинство парней побывали всего один — редко два раза в жизни.

Только трое москвичей Чебан, Свиридов и Макаров поднимались туда трижды. Их даже представили к званию Героя Советского Союза, хотя никто его так и не получил.

Все трое уцелели — и то хорошо. Судьбы большинства, честно говоря, конкретно не отслеживал. Но знаю, что из бывших тогда на крыше лишь процентов пять умерли от болезней, напрямую связанных с облучением. Считаю это и своей заслугой. То, что сберегли молодых ребят для дальнейшей полноценной жизни.

Если бы делали без ума, то все рядовые были бы однозначно смертниками. Так же, как погибшие по глупости пожарные, которые сразу после взрыва, не подумав, тушили реактор практически голыми руками, не защищенные ничем, не контролируя уровень радиации. Одно дело — тушить свинарник, совсем другое — ядерный реактор. Верная смерть. Но это было в первый день неразберихи.

К моменту моего приезда в Чернобыль, по счастью, специалисты предприняли все, чтобы минимизировать вред здоровью. Людей берегли. Правительственная комиссия по ликвидации последствий заседала в помещении, полностью обитом свинцовыми листами. Я же потребовал от ее главы, зампреда Совета министров СССР Бориса Евдокимовича Щербины, чтобы эти листы сняли и дали как дополнительную защиту солдатам. Солдаты 25-й Чапаевской дивизии, как сейчас помню, нарезали их «рубашками» на грудь и спину, делали каски и плавки из свинца — как сами шутили «корзиночки для яиц». Молоденькие! Жить хочется, любить хочется… Еще поверх листов надевали рентгеновский фартук и две пары перчаток на руки, ну и трико под низ хэбэшное.

Вместе это весило 26 килограммов. И мы соответственно отбирали ребят посильнее, чтобы могли подняться на высоту в таком снаряжении. В группах по десять человек. Операторы выставили камеры на крышу, и на командном пункте можно было видеть на мониторе, что и где происходит. Солдат я тоже подводил к экрану, спрашивал: «Сынок, видишь, вон графит — он буквально впаян в кровлю, а ты берешь кувалду и его отбиваешь».

Ядерное топливо в твэлах — тепловыделяющих элементах на крыше — напоминало рассыпанные таблеточки аспирина. Я понимал, что солдатик, конечно же, хватит радиации, но если подучить и он все сделает правильно, то для жизни это не опасно. Другого выхода просто не существовало. Обойтись совсем без человеческих рук было невозможно.

300 000 кубометров зараженной земли солдаты вывезли в десять специально оборудованных могильников. Сняли с поверхности 300 тонн ядерного горючего, обломки взрыва, ядерный графит, окись урана. Дозу военного времени ребята получали за две-три минуты работы в зоне. Максимум за пять минут. В крыше станции саперы сделали отверстие, поставили пожарную лестницу, у подножия которой находился офицер с секундомером. После инструктажа на командном пункте группа из пяти человек выскакивала на крышу и убирала радиоактивные материалы. По монитору мы следили, чтобы никто не свалился, не дай Бог, еще и в разлом реактора.

Мне сказали, руководить нужно именно из КП. А он за 15 километров от станции — и как я оттуда буду приказывать? Кричать по рупору, что ли? Разумеется, поехал в самое пекло. На 50-метровой высоте в третьем блоке ЧАЭС оборудовали мой командный пункт. Просидел там более трех месяцев, затем — лучевая болезнь, на два года лекарства, госпитали...

«Носом шла кровь, начиналась лучевая болезнь»

За Чернобыль я получил орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» II степени. С позолотой, эмалью и инкрустацией. А вот Героем Советского Союза не стал из-за своей прямолинейности.

Первый раз меня подавали в списки сразу после событий: работу нашу по снятию ядерного топлива принимала та самая правительственная комиссия по ликвидации последствий аварии. И вот мы сидим все вместе, дружно обедаем, а мне генерал-полковник Пикалов и говорит: «Ну, Николай Дмитриевич, ты у нас настоящий национальный герой». И тут же добавляет, а крыша, дескать, не везде вычищена гладко, есть огрехи. То есть, с одной стороны, вроде как и похвалил, а с другой...

Крыша! Им «показалось», что мы не чисто убрали крышу! Во-первых, мы все собрали, а затем еще и гидромониторами под высоким давлением смыли остатки. Все, что смогли в той ситуации, сделали.

Надо было, наверное, стерпеть критику, но я настолько перенервничал, что накричал на старшего по званию. «Берите метлы и сметайте сами, если вас что-то не устраивает». И бросил в сердцах ложку. Обед не получился.

Да, я не мог молча снести незаслуженное оскорбление моих солдат. Все чувства были обострены — так начиналась лучевая болезнь. Из носа и десен постоянно сочилась кровь, кожа на щеках рвалась от прикосновения бритвы... Через неделю после того обеда я свалился. По всем данным, хватанул более 200 бэр облучения. Доза эта и теперь не отпускает.

Но, естественно, после скандала на правительственном обеде из списка Героев меня тихо убрали. Многие недоумевают: ну как же так, командовал операцией, а не имеешь звания. Я только развожу руками. Да, бывает и такое. Еще дважды меня представляли к высшей награде постфактум, но в итоге я ничего не получил. Объясняли в наградном комитете просто: у вас есть орден, зачем вам еще одна, пусть и золотая, медаль?

Конечно, я немного обижен. С другой стороны, не званиями живет человек. Я ведь туда ехал не за наградами. Да что я — ни один рядовой солдат не получил у нас звания Героя Советского Союза за Чернобыль. Эти чудо-богатыри, несколько минут находившиеся на крыше, рисковали всем. Они поступили как настоящие русские патриоты, взяли и спасли планету от гибели, разве такой подвиг можно оценить? Сейчас им уже за пятьдесят. Ровесники мне тогдашнему. Вы вот спрашиваете про главное в жизни... Уверен, для них главное — это Чернобыль. А что потом?

«Ждем приглашения в Кремль»

Сегодня тема чернобыльцев не самая популярная. Чиновникам проще считать, что ликвидаторов больше нет. Но в год 30-летия, я думаю, мы имеем право напомнить о себе. Вдумайтесь, идет уже к тому, что каждая страна будет отмечать «свой Чернобыль» самостоятельно. Украина, Белоруссия, Россия. Боролись со страшной бедой сообща, а теперь и носа друг к другу не кажем. Надо что-то менять. Нашим братьям-украинцам мы специально готовим письма-приглашения, белорусам тоже: не знаю, приедут ли... 

Думаю, если бы такая катастрофа произошла не в СССР, а где-то еще, либо в более поздние времена, последствия были бы необратимыми. Взорвался бы не только четвертый энергоблок, в пожаре сгорела бы вся АЭС. И только наши советские люди ценой своего здоровья, на голом энтузиазме, смогли «засыпать» этот ад.

В советские времена чернобыльцев носили на руках. Нам были благодарны за то, что мы спасли мир. После распада Союза привилегии разом закончились. Когда Путин пошел в президенты, мне предложили стать его доверенным лицом. Я дал согласие ради того, чтобы донести проблемы чернобыльцев. На первой же встрече Владимир Владимирович спросил прямо: «Дорогие мои доверенные лица, есть ли у вас какие-нибудь просьбы?» Я взял микрофон: «Меня привели сюда солдаты Чернобыля...» Путин навел порядок со льготами, но спустя пять лет чиновники придумали «монетизацию» — среди проигравших оказались и мы.

Говорят, сейчас тоже кризис — оттого по чуть-чуть и урезают социалку. Теперь те, кто подвергся воздействию радиации при аварии на Чернобыльской АЭС, будут платить не 50 процентов от стоимости электроэнергии, как раньше, а половину от норматива потребления. Это уже экономия, мягко говоря, не слишком заметная.

Неужели мы не заслуживаем к себе хотя бы толики уважения? Конечно, в юбилейном году мы соберемся, как обычно. Ждем, что пригласят в Кремль. В планах — провести международную научно-практическую конференцию. В Парке Победы на Поклонной горе правительство Москвы, МЧС и Минобороны России установили закладной камень памятника воинам-ликвидаторам. Концерты к памятной дате наверняка состоятся. А что дальше? Все эти значки юбилейные и аплодисменты, они уже надоели. Людей, реально жертвовавших собой, нужно наградить особо. Надеюсь, успею дождаться соответствующего президентского указа.