ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Дек. 4, 2015

Рогаткин: ...Курды, которые десятилетиями борются за независимость, в том числе против Анкары, восприняли русско-турецкое обострение словно карточного «джокера». Понятно было, что Россия возвращается в регион и намерена активно помогать Асаду в конфликте с ИГИЛ. Но при этом все эксперты уверяли, что Москва не захочет ссориться с Эрдоганом, поддерживая курдов, которые также воюют с исламистами. Теперь ситуация меняется. Рядом появились российские С-300 и С-400, и турецкая авиация, думают курды, будет реже «отрабатывать» их города. И очень надеются на поставки российского оружия, хотя бы автоматов. Они ведь воюют «калашами», собранными в 70-х. Был на позициях, видел «зушку» (зенитная установка. — «Культура»), пристроенную на старенький бронетранспортер. Много ли навоюешь такой? А воодушевление среди курдов сейчас запредельное. Узнают, что ты русский, начинают вверх пальцем показывать, мол, видели как путинские ракеты пролетали — те самые, которыми Каспийская флотилия долбила ИГИЛ. Куда ни приедешь — от госпиталя до школы, все в голос: «Путин приди, Путин спаси». 

культура: А что, турки серьезно досаждают курдам?
Рогаткин: Анкара бомбит их в хлам. Они идут вперед: бьют исламистов, освобождают территории, а в тылу турецкая авиация ровняет с землей их села с женами и детьми. Я был в одной из деревень после такого удара: десять трупов, в том числе дети... Разбросаны фломастеры, детские рисунки... Вот, показывает сопровождающий, дом женщины, у которой все сыновья погибли от рук исламистов, а сама она мертва в результате налета.

культура: Удалось пообщаться с пленными игиловцами?
Рогаткин: Да, особенно запомнился некий узбек, хорошо говоривший по-русски: его завербовали в Москве на каком-то строительном рынке. Уехал в Турцию, оттуда в Сирию, наконец, попал в Ирак, где ему сказали: «Тебе выпала невероятная честь взорваться с неверными». Усадили за руль грузовичка, обложенного тротилом, но что-то перемудрили, и детонация не совсем удалась. Узбеку оторвало пальцы, живот разворотило. Курдские врачи его выхаживают, обещая: как долечим, будем судить. Настоящий такой, матерый игиловец. Жаловался, что его заставили, опоили, но верить нельзя. Спрашиваю: «Понимаешь, что тебя могут повесить?» И тут его сносит: «На все воля Аллаха», он к этому, дескать, шел, всю жизнь готовился — фанатик. Что может такого остановить? Не обещание смертной казни, это точно.

культура: А каковы перспективы кампании, на твой взгляд?
Рогаткин: Исламистов разобьют, сомнений нет. Общался с другим пленным, отвечают примерно так: «Ситуация тяжелая, из Сирии от российских бомбардировок бегут отрядами, ходят слухи, что Россия собирается усиливать контингент, отрезаны пути снабжения, нет денег, за три месяца получил всего 50 долларов, патронов не хватает» и т.д. В ноябре отбит Синджар (Шингал), захвачена стратегически важная магистраль, соединявшая части ИГИЛ в Ираке и Сирии. То есть постепенно халифат сжимают. Если еще иракская федеральная армия поднажмет... Кстати, там работает, причем очень неплохо, французская авиация. Что символично, ее эффективность выросла именно после парижских терактов. Зато от американских налетов толка как не было, так и нет, лупят «в молоко».

культура: Допустим, покончили с ИГИЛ, но успокоится ли регион?
Рогаткин: Что касается Ирака, там у курдов весьма широкая автономия, свой МИД, собственная полиция, и по конституции иракская армия даже не имеет права заходить на их территорию. А вот что касается Сирии, вопрос. Я был в городе Эль-Камышли, который курды делят с правительственными войсками. У них что-то вроде негласного союза против ИГИЛ. Однако все портреты Хафеза Асада, отца нынешнего сирийского лидера, мне встречались с простреленными глазами. Вряд ли курдов устроит возвращение к довоенному положению, а вот автономия, подобная иракской, — это вариант. Кстати, Башар Асад им это уже пообещал.

Получается, до сих пор единственной дестабилизирующей силой, кроме собственно ИГИЛ, остается Анкара. С кем ни говоришь, все на Турцию кивают, оттуда идут караваны с оружием, обратно — караваны с нефтью. Показывали нам паспорта пленных исламистов, все со штампами о проходе через турецкую границу. Но вообще, конечно, Ближний Восток — это клубок чрезвычайно запутанный. Взять тех же туркоманов, которые обстреляли наших пилотов. Лишь половина народа воюет за халифат, а другая — за курдов. Но и у курдов достаточно людей завербовалось в ИГИЛ.

культура: Что их-то туда гонит?
Рогаткин: А нашу Варвару Караулову, студентку МГУ, что? Замыкание в голове должно быть. Все ведь видели ролики с жуткими расправами, нормальный человек к исламистам в услужение не пойдет... Но мы были в Дагестане, там из села Гимры 211 человек уехали в ИГИЛ, семьями. Директор школы об этом рассказывает, а потом оказывается, что у него самого сын туда сбежал. Полное помешательство... У одного мужика благоверная с тремя дочками уехала, он отправился следом, добрался, нашел, говорит, я правоверный мусульманин, даю жене развод, согласно шариату, а детей забираю себе. Что удивительно, его аргументы возымели действие.

культура: Мы увидим этот материал на втором канале?
Рогаткин: Да. Речь идет о фильме про наш внутренний ИГИЛ. Эта лента будет ответом либералам, которые не устают вопрошать: «А зачем мы полезли в Сирию?» А вот за этим. На нас напали, идет реальная оборонительная война. Только из регионов Северного Кавказа в ИГИЛ уехали две с половиной тысячи наших сограждан. А сколько бойцов наберется, если добавить Узбекистан, Таджикистан? И что будет, если они полностью захватят Ирак и Сирию, куда потом повернут?

культура: Твоей первой военной командировкой была Украина?
Рогаткин: Я и раньше делал сюжеты из неспокойных мест, но, конечно, настоящей «горячей точкой» для меня стал именно Донбасс, где только за первые полгода конфликта провел 146 дней.

культура: На стороне ополченцев?
Рогаткин: Был бы рад снимать с обеих сторон. Но сперва украинские власти нашу бригаду отправили домой прямо из аэропорта, потом сняли с поезда. Так что проникнуть на территорию Украины мы могли только через ДНР и ЛНР.

По мнению Киева, у нас слишком субъективный взгляд. Совершенно не согласен. Мы делали репортажи с майдана, еще когда все только начиналось, и многие тамошние ребята мне реально были симпатичны. Помню, один рассказывал, как мать его ботинки спрятала, а он убежал босиком на мороз, митинговать против коррупции. Очень искреннее желание постоять за справедливость. Но когда стадо кричит «москоляку на гиляку», мне это отвратительно, с этим нельзя смириться.

А вот во время военных действий пообщаться с бойцами ВСУ мне удалось лишь однажды. Мы тогда ходили с парламентерами к блокпосту, который почти месяц находился в окружении. Пытаясь его отбить, командование так называемой АТО отправляло солдатиков в буквальном смысле на убой. Единственную дорогу ополченцы заминировали, так украинские танкисты пытались проскочить на полном ходу. Вся местность была усеяна подбитой бронетехникой — 22 единицы.

культура: Многое остается за кадром?
Рогаткин: Стараемся показывать все. Гражданка не бывает без бандитов, мародеров. Мы давали в эфир суды Мозгового, помню, как одного насильника приговорили к смертной казни. И как у казаков порки были, тоже снимали. Но все равно мои личные симпатии всегда оставались на стороне Донбасса, там люди бились за правое дело.

культура: Сейчас это вопрос риторический: конфликт, будем надеяться, заморожен. Но каково будущее непризнанных республик?
Рогаткин: Думаю, Минские соглашения приведут к широкой автономии ДНР и ЛНР, такой же, как в Иракском Курдистане. Украина де-юре станет федеративной страной, и это лучшее на что может рассчитывать Киев. А какая проблема? В 1991-м от нас ушли 15 республик, мы же не устроили майдан и войну до победного конца. Русский народ оказался мудрее. Почему не могут смириться украинцы, грузины? И тем и другим вообще не привыкать, у них не было самостоятельности последние триста лет, откуда такая зашкаливающая национальная амбициозность? Они хотят в Европу, так «старушка» постоянно менялась: какие-то государства объединялись, какие-то распадались — там это процесс перманентный.

А то, что произошло на Украине, иначе как геноцидом собственного народа и не назовешь. Мы сейчас заканчиваем собирать материал по военным преступлениям — вскрылись чудовищные факты. О том, как добровольческие батальоны заходили в деревни, искали активистов — всех, кто участвовал в референдуме, не щадя бабушек, расстреливали в затылок. Когда летом 2014-го части ВСУ заходили в Дебальцево, раздавали людям сгущенку, когда отступали спустя полгода, убивали без разбора всех, кто не успевал схорониться.

Но самые жуткие кадры мы отсняли на базе «Айдара» около поселка Металлист. Здесь на территории луганского гольф-клуба, из искусственных водоемов, выкопанных для игры, мы доставали трупы замученных людей. Мне бы очень хотелось, чтобы виновные понесли наказание.

культура: Есть ощущение, что надпись «пресса» на каске реально спасает?
Рогаткин: Однозначно не скажу. Случалось, на передовой сразу предупреждали: ребята, снимайте эту дребедень, засекли переговоры, снайперы работают специально по журналистам. Типа им за нашего брата приплачивают. Но вообще, к свисту пуль быстро привыкаешь, а вот когда «градами» поле утюжат, каждый раз страшно, как впервые. Видишь вокруг разрывы, но мысленно успеваешь задаться вопросом: это комья земли летят или осколки? Пока Бог миловал...

культура: Есть от чего запить.
Рогаткин: У многих, наверное, складывается впечатление, что репортеры на войне постоянно поддают «для храбрости». Но там это невозможно, микрофон не удержишь, не говоря уже про камеру. Спишь где придется, встаешь чуть свет, постоянные переезды, марш-броски. И голова должна соображать на все сто. Не игрушки ведь.

культура: У военной журналистики есть своя специфика?
Рогаткин: Война — это кладезь для журналиста, там каждая чья-то личная история тянет на целый роман. Раньше в основном трудился в формате журналистских расследований, постоянно приходилось выслеживать, караулить, ждать часами у подъездов, информацию выпытывать по словечку, вести скрытую съемку. На войне все по-другому: ты включаешь камеру, и в кадре падает снаряд. И все, что вокруг происходит, совершенно натурально, никаких постановочных съемок, компьютерной графики. Здесь обострение всех человеческих эмоций, страдания, трагедии, чудесные спасения. И главное, вымучивать закадровый текст не надо — свидетели выстраиваются в очередь: все готовы поделиться переживаниями. С этой точки зрения работается на войне очень легко. За небольшим исключением — могут убить. Плюс психологически сложно, а порой и невыносимо, пропускать через себя человеческую боль. Но этот страх, повторюсь, с лихвой компенсируется собранным и отснятым материалом.

культура: Куда теперь: Мали, Йемен, Афганистан?..
Рогаткин: В отличие от военкоров, специально в зону конфликта не рвусь, просто спешу туда, где я нужнее в конкретный момент. Что поделать, если мир превратился в пороховую бочку. Йемен, Мали... Это пока совсем далеко от интересов российского телезрителя. Скорее всего, снова будут Ирак и Сирия. Страшновато, но ехать надо. Журналист должен быть там, где творится история.