Юрий Дудь всегда в конце своих интервью всем задает вопрос: «Что бы вы сказали Путину при встрече?» Он делает это с таким упорством, что мне иногда кажется, что это Путин попросил его об этом, чтобы понять, с кем встречаться, а с кем нет. (Познер в своей программе спрашивает про Бога, ну просто эта встреча для него важнее.)
Удивительно, что Дудю почти все дают витиеватый, продуманный ответ, хотя реальные люди, которым удается задать вопрос президенту по прямой линии, спрашивают обычно что-то вроде «Какие песни группы «Любэ» ему нравятся?», «Какой его любимый фильм?», «Почему собаки, а не кошки?».
Понятно, что чаще всего они просто волнуются, чтобы не перепутать вопросы, которые им написали, с тем, что они действительно хотят спросить. Хотя мне кажется, что с ними происходит что-то удивительное. Поясню на своем примере.
Однажды я говорил с президентом. Ну как с президентом? С президентом Медведевым. Вы почувствовали в этих словах пренебрежение к Медведеву? А ведь это уникальный российский руководитель! Единственный в истории президент России, который был президентом после Путина. Недолго, но был. В 2010 году меня пригласили на встречу с президентом Медведевым, которому решили показать строящийся стадион «Зенита».
А я с детства топлю за «Зенит». У всех есть свои недостатки.
На мой взгляд, в 2010 году стадион «Зенита» представлял из себя совсем не то, что нужно показывать президенту. Более того, туда его надо было привозить в последнюю очередь. Но надо было убедить его в том, что строительство идет по графику (к тому времени оно шло пятый год), просто надо еще денег, чтобы оно пошло еще быстрее.
Слово «строительство» не может точно описать, что творилось на площадке. Выглядело все так, будто на старый стадион упал метеорит из таджиков, которые теперь виновато мялись в центре получившейся огромной ямы с выражением то ли раскаяния, то ли голода.
Маршрут президента представлял собой замысловатый эллипс, соединявший три точки, на которых ему решили показывать объект. Если соединить эти три точки в правильном порядке, то можно было бы вызвать Сатану. Хотя губернатор Матвиенко уже была там.
Первая точка была на краю бездны, в которой стояла тысяча таджиков, или, как выразился бы Боярский, тысяча чертей, потому что Боярский всегда так говорит в непонятных ситуациях. Как только Медведева подвели к ней, раздался стук, таджики заработали. Видимо, был какой-то условный сигнал. Но мы его не слышали. Эти таджики напоминали задний фон в видеоигре, который загружен лишь частично, чтобы не забивать оперативную память. Честно говоря, до сих пор уверен: подойди я вплотную – увидел бы пиксели, из которых они состояли.
Затем его подвели ко второй точке, где на колонне висел график строительства. Все линии на графике стремились вертикально вверх, в солнечное майское небо. И это было единственным на всем стадионе, что точно стремилось вверх. Медведев посмотрел на них так, будто все понимает и принимает. Губернатор Матвиенко что-то долго говорила президенту, а потом, договаривая нули, подвела его к третьей точке.
На ней разместили большую группу преданных болельщиков, в которой был я. Группа стояла у недостроенной бетонной стены, прикрывая дыру. Это была странная компания. Бывшие футболисты, функционеры из клуба, фанаты с Виража, приодетые по такому случаю в костюмы, и представители творческой интеллигенции: Боярский, Розенбаум и почему-то я.
Президент встал у нашей группы, явно переваривая сумму, услышанную от Матвиенко. Мы поздоровались. И стали смотреть друг на друга. Прошла минута, началась другая, и Боярский уже хотел сказать: «Тысяча чертей!» – но тут президент стал потихоньку приходить в себя и вспомнил, как мальчишкой бывал на этом стадионе, болел за «Зенит». Этим, конечно, в нашей компании никого было не удивить. Все там бывали в детстве, и все болели за «Зенит». Некоторые даже играли. Тут Медведеву совсем полегчало, и он вспомнил, как добирался до стадиона. Ехал на метро. Потом на трамвае. «А там, – он показал рукой вдаль, – было трамвайное...» – и тут он сделал микропаузу. Чтобы вдохнуть, а может, проглотить слюну, не знаю. Но это был мой шанс. «Кольцо!!» – неожиданно для себя проорал я.
Таджики остановились. Возможно, от неожиданности, возможно, это была условленная команда. Замер и Медведев. Я довольно глупо улыбнулся, понимая, что больше мне сказать нечего. Президент после неловкой паузы сказал только «да». Попрощался, и его увели к машинам.
Почему я сказал это идиотское «кольцо»?
Ведь, скорее всего, я хотел сказать что-то другое, я хотел сказать: «Дмитрий Анатольевич! Ну ты что, не видишь, как тебя обманывают?! Какие трамваи – ты что, в трамвае сейчас? Ты в яме, Дима, ты вместе с нами в огромной яме, которую вырыла жадность этих тварей. Дима, приди в чувство, они просто хотят еще денег, они всегда будут хотеть еще денег. Ну, Дима, ты же главный! Уволь их всех, назначь им всем плетей, проведи через строй солдат, чтобы они наконец перестали пить кровь из страны!» Но вместо этого из меня вышло только «кольцо».
Я долго размышлял, почему, когда у нас есть возможность вступить в диалог с кем-то, к кому у нас есть вопросы, претензии, и мы можем высказаться, мы в этот самый момент просто улыбаемся, как придурки, и говорим что‑нибудь типа «кольцо!». И это потому, что мы все по негласной договоренности боимся вдруг сделать им неудобно, боимся их обидеть.
Но их надо обидеть, потому что обида пройдет – и останутся выводы. Останется польза для всех.
Потому что иначе это все напоминает театр. Представьте, вы сидите на спектакле, на сцене выступает народный артист, и вы замечаете, что у него расстегнута ширинка. Вы сидите и думаете: сказать или нет? А вдруг так и должно быть? А вдруг только я это вижу и, если скажу, все увидят, а не скажу – есть шанс, что кто-то не заметит? А вдруг если скажу, то меня из театра выведут? Что делать, как быть?
И сидите, думаете, думаете, и вдруг кто-то из зала кричит: «А у него ширинка расстегнута, видите?! Видите?! Пустите меня на сцену, я тоже хочу играть в этом спектакле, я покажу, как надо играть с застегнутой ширинкой». А его уводят, и кто-то из зала кричит этому человеку: «Да это у тебя ширинка расстегнута, тебе ее американцы расстегивают!» А все, что эти же самые зрители могут крикнуть актерам на сцене, так это робко подсказать реплику типа «кольцо», если актеры вдруг ее забудут, потому что все эти реплики мы уже знаем наизусть, потому что этот спектакль мы смотрим уже много лет подряд.
0
