ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Авг. 4, 2016

Тем не менее текст статьи оставляет ощущение некоторой декларативности и легковесности в постановке этой проблемы и обсуждении подходов к ее решению. Прежде всего, конечно, такому впечатлению способствуют серьезные ошибки автора в тех фрагментах статьи, где он обращается к природным аналогиям. Нельзя без удивления читать, что, «в отличие от человеческой цивилизации, живое на земле, и как отдельные виды, и как целое, является практически безотходным. Лишь изредка удается найти остатки древних животных и в исключительных случаях – кости динозавра или мамонта». А откуда же взялись широко распространенные по всей планете мощнейшие пласты мрамора, известняка, мела, диатомита, кремня и других органогенных осадочных пород, толщина которых измеряется порой километрами?! Как возникли залежи фосфатов, природной селитры, целого ряда металлических руд? Каково, наконец, происхождение тех запасов ископаемого топлива, на котором основана наша современная энергетика и которое мы добываем миллиардами тонн ежегодно – каменного угля, нефти, природного газа? Что это, как не остатки – или, если угодно, «отходы жизнедеятельности» – древних организмов и сформированных ими когда-то экосистем? Мы знаем целые природные сообщества (причем занимающие значительную площадь и вполне устойчивые), жизнедеятельность которых включает в себя постоянное захоронение и/или вынос образующихся в них веществ – например, торфяные болота. И даже тотальное отравление биосферы отбросами жизнедеятельности некоторых видов живых существ – тоже не новость в естественной истории Земли. Именно в качестве такого крайне опасного «побочного продукта» около 2 миллиардов лет назад в океане и атмосфере появился (точнее, стал накапливаться) свободный кислород – тот самый, которым сегодня дышим мы и огромное большинство ныне живущих организмов. В результате «кислородной катастрофы» древняя анаэробная биота Земли оказалась полностью разрушенной, а ее остатки – вытеснены в крайне ограниченные бескислородные «убежища».

Протез экосистемы

Меньше всего я хотел бы, чтобы сказанное было воспринято как аргумент против главной мысли статьи Ю. Магаршака. Действительно, данные экологии (и особенно палеоэкологии) показывают, что незамкнутость цикла оборота веществ, неограниченный вынос тех или иных химических соединений в окружающую среду свидетельствует о потенциальной неустойчивости экосистемы. И уж тем более было бы странно отмахиваться от возможности глобальной экологической катастрофы на основании того, что такие катастрофы в истории Земли уже были!

Гораздо важнее для нашей темы другое: рассматривая «нормальные», сбалансированные экосистемы, мы можем заметить, что утилизация отходов в них – всегда функция сообщества, а не какого-либо одного вида. Каждый вид, каждая популяция в естественных экосистемах ведут себя именно так, как до сих пор вело себя человечество: максимально эксплуатируют источники ресурсов, а отходы выбрасывают в окружающую среду, не заботясь об их обезвреживании и возвращении в круговорот. Однако в природных сообществах на любые отбросы всегда найдется потребитель, и то, что для одних организмов является отходами жизнедеятельности, для других – ценнейший, подчас жизненно важный ресурс. Именно многозвенные цепочки переноса вещества позволяют экосистемам замкнуть круговорот веществ в своих пределах. Таким образом, более или менее «безотходным» оказывается только сообщество в целом, в то время как каждый составляющий его вид не только производит отходы, но и «обращается» с ними предельно безответственно.

Для человечества этот путь закрыт. Мы не можем надеяться, что эволюция успеет создать какие-то виды организмов-деструкторов, разлагающих все, что мы выбрасываем, до безопасных соединений: объем производимых нами отходов растет слишком быстро, а их химическая природа меняется слишком часто, чтобы виды-деструкторы могли сформироваться путем естественной эволюции. Впрочем, и те отходы, на которые в природе безусловно найдутся потребители (например, пищевые отбросы или канализационные стоки), мы не можем сегодня просто выбрасывать в окружающую среду: огромная, недостижимая для других видов крупных млекопитающих плотность населения даже в относительно небольших населенных пунктах порождает поток отходов, заведомо превышающий «пропускную способность» любых естественных деструкторов. Достаточно посмотреть, что происходит с брошенными силосными ямами и навозохранилищами – а ведь наполняющая их субстанция в природе не только имеет своих потребителей, но и является важнейшим и необходимым звеном круговорота вещества!

Из этого следует, что безотходная цивилизация, строго говоря, не может быть «природоподобной» – проблему нейтрализации собственных отбросов человечеству придется решать в одиночку, опираясь не на сбалансированное сообщество живых существ разных видов, а на технологии. (Что, разумеется, не исключает, что во многих из этих технологий ключевую роль будут играть те или иные биологические агенты – прежде всего, конечно, культуры микроорганизмов, в том числе специально сконструированных для утилизации тех или иных отходов). Если понимать призыв Ю. Магаршака таким образом, то придется констатировать, что он ломится в открытую дверь. Разработки безотходных технологий, замкнутых производственных циклов, биодеградирующих материалов и так далее ведутся в мире уже не первое десятилетие. Разумеется, на сегодняшний день решены далеко не все проблемы, а некоторые из уже предложенных решений трудно считать удачными. Например, на сегодняшний день создано немало саморазрушающихся пластиков, однако их использование в качестве упаковочного материала по-прежнему весьма ограничено. Дело в том, что процесс саморазрушения проявляется прежде всего в снижении механической прочности – внешне никак не проявляющемся. В результате пакет из такого пластика может в непредсказуемый момент разорваться под весом лежащего в нем батона хлеба или книги, вывалив их под ноги. (Предполагалось, что такие пластики будут использоваться для одноразовых изделий – но и перспектива внезапно разваливающейся в руках бутылки с пивом или миски с дошираком тоже не слишком привлекает потребителей). Тем не менее, разработки такого рода ведутся едва ли не во всех отраслях хозяйства, они широко поддерживаются развитыми государствами и крупнейшими корпорациями и уже привели к появлению немалого числа технологий, успешно снижающих объемы и вредоносность производимых отходов и даже позволяющих нейтрализовать выброшенное или захороненное ранее. Можно не сомневаться, что в самом ближайшем будущем резко возрастет как число и разнообразие таких технологий, так и их эффективность. Но даже широкое внедрение того, что уже создано, позволило бы резко снизить остроту проблемы отходов.

Подсчитали – прослезились

Узким местом в решении этой проблемы сегодня оказывается отнюдь не технология, а совсем другие факторы. Прежде всего, конечно, экономические: вся система материального обмена между людьми с момента своего зарождения и до последнего времени развивалась в условиях, когда утилизация отходов происходила «сама собой» и не требовала никаких дополнительных затрат и/или усилий ни от производителя, ни от потребителя. Любые попытки встроить в эту систему отношений специальные усилия по утилизации отходов неизбежно обернутся ростом стоимости продукта – который в конечном счете ляжет на потребителя. Понятно, что подобные нововведения вряд ли могут возникать как инициатива производителя (который неизбежно тем самым снизил бы конкурентоспособность своей продукции). Введение же таких требований национальными государствами приведет, с одной стороны, к недовольству потребителей (являющихся одновременно избирателями), а с другой – к снижению инвестиционной привлекательности тех стран, которые первыми решатся на такие меры. И хотя практика переработки отходов в развитых странах воплотилась в не только крупный (так, в 2010 году в США в этой отрасли было занято около 460 тысяч работников, а общий фонд зарплаты составил около 26 миллиардов долларов), но и быстро растущий сектор экономики, для многих типов отходов приемлемых экономических схем утилизации нет до сих пор. Еще острее стоит эта проблема в «новых индустриальных» и развивающихся странах – даже несмотря на дешевизну рабочей силы, позволяющую избежать трудностей механизации ряда важнейших технологических операций.

Может показаться, что эту проблему можно решить, компенсируя затраты на переработку отходов прибылями от продажи произведенных из них дополнительных товаров. Однако практика показывает, что для подавляющего большинства видов отходов баланс затрат на переработку и прибыли от нее неизбежно будет отрицательным. Отходы действительно содержат множество ценных субстанций, но содержание каждого отдельного вида сырья в них слишком мало, а главное – нестабильно. Будучи свалены вместе, материалы отходов взаимодействуют, ухудшая качество друг друга как промышленного сырья и затрудняя сепарацию. Разделение материалов, требующих отдельной переработки, плохо поддается автоматизации, а иногда практически невозможно (например, разделение картона и пластика в ламинированных пакетах для соков и молочных продуктов). Эти и другие особенности отходов делают их в большинстве случаев неконкурентоспособными по отношению к традиционным источникам сырья (полезным ископаемым, древесине и так далее). Спектр разновидностей отходов, переработка которых экономически выгодна, может быть значительно расширен в случае раздельного сбора (такой порядок сбора отходов эквивалентен операции обогащения сырья в традиционных промышленных технологиях), но организация раздельного сбора сама по себе требует немалых усилий и затрат. Значительная же часть отходов не может окупать свою переработку ни при каких обстоятельствах; возвращение их в оборот возможно только за счет тех или иных форм дотаций.

Можно назвать еще целый ряд экономических проблем, препятствующих внедрению безотходных и ресурсосберегающих технологий, замкнутых циклов производства, глубокой переработки отходов и других элементов безотходной технологии. (К таким проблемам, например, относится традиционный порядок налогообложения, побуждающий производителя отдавать приоритет повышению эффективности инвестиций и трудозатрат перед повышением эффективности использования ресурсов). Проблемы эти трудны, прогресс в их решении дается нелегко, однако они, по крайней мере, осознаны сегодня не только учеными и экологическими активистами, но и политиками, предпринимателями, инженерами – что позволяет надеяться, что в будущем производство отходов на единицу полезной продукции будет существенно снижаться, а доля отходов, вовлекаемых во вторичную переработку, – расти. Однако у проблемы отходов есть и еще одна сторона, до сих пор практически не осознанная ни специалистами, ни обществом. Условно ее можно назвать гуманитарным (антропологическим, социокультурным) аспектом проблемы.

Помойная яма – граница миров

Хотя, как уже говорилось выше, эффект накопления выведенных из круговорота веществ и материалов для биосферы в целом не является совершенно новым, ни животные предки человека, ни сам он на протяжении почти всей своей истории с проблемой отходов не сталкивались – от этого их избавлял кочевой образ жизни. Проблема отходов возникла, когда человек, перейдя от присваивающего хозяйства к производящему, начал жить в постоянных поселениях. Большая часть образующихся в таком хозяйстве отходов возвращалась в оборот: пищевыми отбросами кормили свиней и кур, сломанная утварь и строительные отходы шли в печку, солома – на кровлю и на подстилку скоту, навоз вывозили на поля и так далее. В странах Дальнего Востока в качестве удобрения использовали даже человеческие нечистоты; в Европе же их отправляли в выгребные ямы, то есть в конечном счете в землю. А то, что нельзя было ни закопать, ни сжечь (убранные с поля камни, битый кирпич, черепки горшков и тому подобное) – то просто выносили за пределы обжитого, присвоенного человеком пространства: за околицу, на край поля, на лесную опушку.

Поскольку отбросы сваливались именно на границе (не тащить же, в самом деле, телегу с булыжником куда-то в чащу!), у таких свалок появился дополнительный культурный смысл. Они стали межевыми знаками, наглядным выражением мысленной границы, проводимой людьми между своим и чужим («чужим» не в смысле принадлежащем другому собственнику, а – ничьим, диким). Впрочем, «свое» пространство было зонировано по степени «свойскости»: дом был ядром по отношению к двору, свой двор и огород – по отношению к территории деревни в целом («до околицы»). Дальше шли пашни и выгоны и так – до черты совсем уж чуждой стихии: леса, реки. Причем границы разных зон отмечали разные виды отходов. До сих пор, например, во многих местах сохранился обычай посыпать печной золой проход от калитки до деревенской улицы. Сегодня его чаще всего объясняют заботой о том, «чтобы не скользко было» – но скользко бывает и на дворе, и на улице. Однако золой посыпают (причем не только зимой, но и летом) именно эту короткую тропку – границу между территориями семьи и общины. Другие границы отмечены другими знаками (теми же камнями), но у всех у них есть нечто общее: их всегда приносят из более обжитого, более «своего» пространства – в менее «свое». Хозяйка может, не задумываясь, выкинуть во двор то, что намела с пола в избе, или выплеснуть прямо с крыльца ведро с помоями. Но страшно возмутится, если ее соседка попробует подкинуть ей на участок свой мусор: это будет означать прямое посягательство на ее индивидуальную территорию. Тут, впрочем, люди не изобрели ничего нового. Многие животные активно применяют отходы для маркировки территориальных границ: от собак с их известной манерой метить мочой вертикальные предметы, до бегемотов, энергичным вращением хвоста разбрызгивающих полужидкий навоз по границам своих наземных индивидуальных пастбищ.

За тысячелетия существования аграрной цивилизации такой способ обращения с отходами превратился в мощнейший культурный стереотип – вопроизводящийся из поколения в поколение тем вернее, что сами его носители, как правило, не осознают своих действий и не задумываются, почему они поступают так, а не иначе. Этот стереотип никуда не делся и с утверждением современного типа потребления, ориентированного на недолговечные (часто – одноразовые) предметы и приспособления, бренные останки которых не находят никакого применения в домашнем хозяйстве. Особенно это актуально для тех стран и регионов, где такой тип потребления не сложился в результате бо­лее-ме­нее длительной эволюции общества и его потребительской культуры, а был как бы импортирован в готовом виде из более развитых частей мира. В ряде стран Северной Африки, например, и сегодня можно увидеть поселки, улицы которых чисто выметены, зато по периметру их окружают настоящие валы из мусора.

К числу таких стран относится, увы, и Россия. Любой незастроенный овраг, перелесок среди городских кварталов, долина ручья или малой речки превратились в свалку бытовых отходов, в любом заметном водоеме – реке, озере, городском пруду – непременно валяются старые покрышки, бутылки и обязательная газовая плита или холодильник. (Причем, если в водоеме купаются, то наибольшая концентрация отбросов наблюдается именно вокруг самых популярных мест захода в воду.) Если жилая застройка граничит с лесом, можно не сомневаться – полоса вдоль опушки представляет собой свалку. Да что там овраги, речки, опушки! Выйдите в Москве, Тарусе, Козельске, Нижнем Новгороде или любом другом российском городе на общепризнанную смотровую площадку, с которой открывается самый популярный вид города, и гляньте вниз по склону – и вы увидите опять-таки свалку.

Обычно подобную практику обращения с отходами объясняют бескультурьем, невоспитанностью и общим падением нравов. Однако это объяснение можно принять разве что для поведения подростков и разного родах асоциальных типов (алкоголиков и тому подобное). Многие добропорядочные граждане искренне переживают за такое состояние своих любимых мест. Однако идея забрать опустевшую после пикника упаковку и использованную одноразовую посуду с собой в город и выкинуть там в мусорный бак даже не приходит им в голову, а будучи предложена со стороны – кажется дикой и нелепой. Хотя она не представляет никаких технических трудностей, не требует сколько-нибудь существенных затрат труда или ресурсов. Но такое действие – возвращение отходов из «дикого» пространства в освоенное – прямо противоречит мощнейшей культурной норме. И потому психологически невыносимо, каковы бы ни были рациональные аргументы в его пользу.

«Пора вернуть эту землю себе!»

Можно ли эту норму изменить? В большинстве развитых стран это стало возможным благодаря тому, что в западной культуре наряду с индивидуальным пространством всегда существовало и пространство общины – не совсем свое, но в то же время не ничье и не дикое. Успеха в обращении с бытовыми отходами удалось достичь, распространив этот образ «нашей земли» на очень большие территории (мегаполиса или даже всей страны), а дикое и чуждое пространство загнав в виртуальность: в реальном мире современного европейца оно представлено лишь своими «вратами», воплощенными в разверстых зевах мусоропроводов и контейнеров. В полном соответствии с культурными стереотипами человек перемещает мусор через эту границу миров – и тот исчезает навсегда, бесследно и безопасно.

Нельзя сказать, что такое обращение с мусором утвердилось быстро и бесконфликтно или хотя бы что ныне оно восторжествовало уже окончательно (особенно в условиях массового наплыва в благополучные страны представителей иных культур). Но все же в современной Европе или Северной Америке как-то не попадаются ни вышеупомянутые мусорные валы вокруг селений, ни реки, в которых не видно воды, так как вся поверхность реки покрыта сплошным толстым слоем плавающего мусора (как это можно видеть в Китае и ряде других «новых индустриальных» стран). И свалок в городских лесах или при въезде в каждую деревню вы там тоже не увидите.

К сожалению, этот опыт нельзя просто импортировать, как партию «Кока-колы» или даже завод по ее производству. Ощущение «нашей земли», делающее возможным (в числе прочего) ответственное отношение к собственным отходам, опирается на традиционные здесь механизмы соседской солидарности и самоорганизации, на формальные и неформальные институты коммунальной и муниципальной демократии. В современной России (по причинам, обсуждение которых выходит далеко за рамки этих заметок) эта база отсутствует начисто, и сегодняшняя ситуация в стране вряд ли благоприятствует их формированию. Не будем касаться политического климата – вспомним лишь о принятой в сегодняшней России практике «благоустройства» дворов, парков и скверов, торговых точек и других общественных территорий. В ходе такого «благоустройства» городские власти, как правило, не считают нужным даже поинтересоваться мнением самих жителей, а если те все-таки пытаются его высказать, эти выступления игнорируются либо подавляются силой. Надо ли говорить, что подобная практика, мягко говоря, не способствует формированию восприятия пространства за пределами квартиры как «нашего»?

В отличие от технической и даже экономической стороны проблемы в ее гуманитарном аспекте пока не просматривается никаких решений. Это и понятно, поскольку он до сих пор не осознан ни одной из вовлеченных в проблему сторон. Однако сегодня именно гуманитарный аспект становится лимитирующим для всей проблемы – той самой короткой клепкой, высота которой задает предельный уровень воды в «бочке Либиха».