«Белорус белорусу белорус», — если коротко, то смысл этого мема, появившегося то ли прошлой осенью, то ли этой весной где-то в социальных сетях, и есть главный итог прошедшего после выборов года. 9 августа белорусы проголосовали против Лукашенко. 9 августа белорусы вышли на улицы. 9 августа белорусов начали убивать.
Нет, белорусы и раньше голосовали против Лукашенко: он не выигрывал в первом туре ни в 2006, ни в 2010 году. Белорусы выходили на улицы в знак протеста с 1996 года, но после разгона акций и арестов все на некоторое время утихало. Белорусов убивали и раньше, но не демонстративно, не на глазах у сотен свидетелей. В 2020 году все вышли из прежних берегов — и люди, и каратели. И если прежде в протестах действовала формула «оппозиция против власти», то теперь — народ против власти. Общество против диктатуры. Белорусы против Лукашенко. Добро против зла, как и положено в мире.
Мир этот наконец узнал, что белорусы — это не те, про которых сочиняют анекдоты с ключевой фразой «а можа, так і трэба?». Это народ, который готов отстаивать свои права и жертвовать собственной призрачной свободой ради свободы настоящей.
Мир понял, что Лукашенко — это не только карикатурный персонаж, над которым в приличном обществе принято похохатывать, а химически чистый диктатор,
который угрожает не только соотечественникам, но и безопасности всего мира. Репрессии внутри страны еще можно было бы считать чем-то, что никогда не коснется прагматичных людей, которые не поедут в Беларусь ни за какие коврижки. А вот захват самолета Ryanair, для посадки которого в воздух подняли истребитель, и массовая переброска иракских и афганских мигрантов через литовскую и польскую границы — это уже доказательство опасности белорусского режима для всей Европы.
Раньше некоторые европейские политики любили порассуждать о том, что режим Лукашенко — не диктатура: «Ребята, у вас все-таки простой авторитаризм, а до диктатуры — как пешком до Шанхая. Ну подумайте сами: границы открыты, свободный выезд из страны, имеется парочка независимых медиа, работают неправительственные организации, которые официально зарегистрированы, — какая же это диктатура?» Теперь, спустя год после выборов, наземные границы закрыты. Теоретически из Беларуси можно улететь, но после захвата самолета все рейсы в Европу отменены, а добираться до Вильнюса и Киева через Дубай или Стамбул могут позволить себе очень немногие. Так что свободного выезда больше нет. Независимых медиа — тоже. Доступ к сайтам заблокирован, контент признан экстремистским, а журналисты портала Tut.by, газеты «Наша ніва», телеканала «Белсат», «Пресс-клуба» сидят в тюрьмах. Что до неправительственных организаций, то их за последние две недели по представлению министерства юстиции в Беларуси ликвидировали около сотни — и правозащитные, и волонтерские. Так что теперь больше никто не назовет белорусский режим «просто авторитарным». Даже политические гурманы, со вкусом перекатывающие во рту всевозможные термины, больше никакого гастрономического удовольствия не испытывают, говоря о Беларуси: ни одно слово, кроме чугунного, кондового, тяжеловесного «диктатура», применить невозможно.
В конце июля пресс-служба следственного комитета сообщила, что с августа прошлого года возбуждено 4691 уголовное дело, связанное с экстремизмом. Проявлениями экстремизма СК считает «незаконные массовые мероприятия, беспорядки, протестные акции, посягательство на государственный суверенитет и общественную безопасность, умышленное уничтожение и повреждение имущества, насилие и угрозы в отношении должностных лиц и членов их семей».
Если протестные акции — это экстремизм, то число белорусских экстремистов уже исчисляется миллионами. Достаточно подсчитать всех выходивших на акции. Вопрос количества политзаключенных остается открытым. Уж если уголовных дел почти пять тысяч, то и политзэков должно быть никак не меньше. Но по спискам правозащитного центра «Вясна» их 610. Потому что у правозащитных организаций действуют свои критерии: к примеру, в делах по статьям «Сопротивление сотруднику милиции» или «Насилие в отношении сотрудника органов внутренних дел» правозащитники ждут суда, прежде чем принять решение о признании человека политзаключенным. Так, например, брестская активистка «Европейской Беларуси» Полина Шарендо-Панасюк, сорвавшая балаклаву с одного из силовиков, ворвавшихся в ее квартиру в начале января, до приговора не была признана политзаключенной.
По этому поводу было множество споров между правозащитниками «Вясны» и родными арестантов. «Как можно ждать приговора лукашенковского суда, неужели он может быть критерием для вас?» — говорили родственники. «У нас есть определенные стандарты», — отвечали правозащитники. Теперь спорить, в сущности, некому: руководители «Вясны» Алесь Беляцкий и Валентин Стефанович с июля за решеткой.
Казалось бы, итоги года протестов после выборов печальны и даже трагичны. Больше десяти убитых во время акций протеста, сотни обвинительных приговоров, тысячи репрессированных, десятки тысяч отсидевших в ставшей знаменитой тюрьме на Окрестина административные сроки и подвергшихся пыткам. Кандидат в президенты Виктор Бабарико, который мог победить в первом же туре, приговорен к 14 годам лишения свободы и этапирован в колонию в Новополоцке. Еще одного кандидата, имевшего все шансы уничтожить Лукашенко голосами, — Сергея Тихановского — сейчас в закрытом режиме судят в гомельском СИЗО. Начался суд над Марией Колесниковой — тоже, разумеется, в закрытом режиме. Сын Бабарико Эдуард и подруга семьи Светлана Купреева второй год сидят в СИЗО КГБ — просто так. И нет больше маршей в сотни тысяч человек. Стоило ли выходить, чтобы страна превратилась в СССР образца тридцать седьмого?
Да, стоило.
Белорусская революция состоялась по горизонтали. Солидарность людей оказалась такой, что больше никто не чувствует себя одиноким.
Дворовые телеграм-чаты стали своеобразными органами самоуправления и кассами взаимопомощи. Собрать деньги на штраф соседу — легко, за пару часов. Договориться о том, кто покормит кошку и выведет погулять собаку в случае ареста, — пожалуйста. Вместе посадить цветы во дворе, собрать передачу арестованному, провести свой маленький дворовой праздник, организовать вечер написания писем политзаключенным, принести заболевшему соседу продукты и лекарства — запросто.
Взаимопомощь в Беларуси зашкаливает. К примеру, чат врачей организовал для чата пенсионеров — тех самых «гуляющих бабушек» — электронную поликлинику. Работает просто: участник чата вызывает бота Розу и жмет кнопку Doctor. И попадает на онлайн-консультацию. Консультируют в свободное время врачи-активисты — те самые, которые осенью выходили на акции с плакатами «Ноль промилле» в поддержку коллеги Артема Сорокина, оказавшегося в тюрьме за то, что рассказал правду о смерти Романа Бондаренко. А за компьютерной грамотностью «гуляющих бабушек» и соблюдением правил безопасности в чате зорко следят волонтеры-айтишники.
Теперь каждый знает, что, если его арестуют, семье помогут. Люди научились стоять в сцепке не только на акциях, но и в повседневной жизни. Падать не страшно. Идти в тюрьму уже не так страшно. Жить не страшно вообще. Все потому, что теперь «белорус белорусу белорус». Это очень правильная формула. И ради того, чтобы она появилась, несомненно, стоило все это пережить.
Конечно, чертовски больно осознавать, что все могло измениться еще в прошлом августе. Полмиллиона на улицах Минска 16 августа — такого никогда прежде не было. Силовики отступили, и город был наш. Возможно, если бы люди не разошлись, а оставались на улицах, все было бы по-другому. Революции не делаются по воскресеньям. Единожды собравшись, нужно было стоять до конца. Только не говорите, что после драки кулаками не машут. Еще как машут, потому что драка еще не окончена. Она продолжается, пусть и в иной фазе. Как пишут мудрые «гуляющие бабушки» в своем чате, партизаны в оккупированном Минске вовсе не выходили на площадь с красными флагами, но сопротивление не прекращалось ни на день. У партизанских отрядов в оккупации свои методы.
И еще один тихий, неброский, но важный итог года. Россияне наконец перестали называть Лукашенко Батькой. Вспомнили, вероятно, что Батька — это все-таки Махно, а не всякие там самозванцы.