Наверное, это самый неоднозначный и обсуждаемый мирный договор в истории. В разное время в зависимости от политической ориентации отечественных властей его оценки варьировались от триумфа ленинской стратегии и ключевого шага в строительстве социалистического строя до государственной измены и платы за германские субсидии большевикам. Попытаемся абстрагироваться от политических пристрастий и в дни столетия подписания договора в Брест-Литовске задуматься, а была ли в тот момент у Советской власти какая-нибудь альтернатива принятию этого действительно «грабительского» мира.
Еще до подписания договора В. И. Ленин называл этот мир «грабительским», «бандитским» и «похабным». Тем не менее призывал и даже требовал его принять. Естественно, возникает вопрос: «А почему, собственно?», и отвечает на него каждый по-своему. Тем более что источники позволяют достаточно широкие трактовки.
Нам известна точка зрения самого вождя революции, но не все уверены в его искренности. Это скорее полемические заметки, ведь почти все свои статьи Ленин писал «на злобу дня», зачастую утрируя ситуацию, чтобы четче аргументировать свою позицию. Проанализировать произошедшее с высоты прожитых лет он попросту не успел. Один из главных участников событий Лев Троцкий тоже оставил подробные комментарии, однако и они достаточно тенденциозны, поскольку в момент их написания опальный политик больше думал о доказательстве своей роли в истории, нежели о правдивом изложении фактов. Есть объективные документы, но и они прошли через сито сталинской эпохи, которая сильно откорректировала архивный фонд. И, наконец, существует официально сформированная в советское время версия, которая как бы все подробно объясняет, но сужает картину до схемы, к тому же часто игнорирует неудобные факты.
Ни одно событие нельзя воспринимать оторванным от исторического контекста, а если говорить о Брестском мире, то чрезвычайно важны два обстоятельства, его обрамляющих. Во‑первых, Россия была активным участником мировой войны, которой уже три с лишним года была подчинена вся жизнь страны. 1917‑й практически разрушил структуру армейской власти, но людей в шинелях по-прежнему было около десяти миллионов, причем лишь пятая их часть находилась собственно на фронте, остальные были расквартированы в тылу. Временное правительство не смогло сохранить боеспособность войск, особенно ситуация усугубилась после ареста главковерха Лавра Корнилова и его сподвижников, из-за чего назначивший себя главнокомандующим Александр Керенский окончательно потерял возможность влиять на армию. Однако Россия по-прежнему оставалась воюющей страной. Пусть и формально, поскольку в реальности боевые действия практически не велись и многие части даже самостоятельно заключили с противником перемирие. Второй важный момент: Ленин с самого начала говорил о мире (Брестском) с немцами как о временной мере, и действительно, он просуществовал лишь полгода. Осенью 1918‑го договор был денонсирован и Германией, и Советской Россией. То есть его нужно рассматривать именно как временный тактический ход, а не как стратегическую линию.
Цена популизма
На протяжении всего 1917 года большевики активно разваливали армию, сделав антивоенные лозунги своим главным оружием в политической борьбе с конкурентами, большинство которых выступали в той или иной степени за продолжение войны до победного конца. Не будем рассуждать, насколько финиш ее тогда был близок, и уж тем более в какой степени подобное поведение Ленина и его сторонников было патриотичным, в конце концов, они не скрывали, что отдают приоритет классовым, а не национальным интересам. При этом очевидно, что именно антивоенные лозунги и обещание немедленной остановки мирового конфликта позволили небольшой группе радикальных революционеров перетянуть на свою сторону «людей с ружьем» – солдат и матросов, которые и стали главным фактором их победы в Петрограде. Полуфантастические рассказы о грядущем коммунизме и теории Маркса были малопонятны крестьянину в шинели, а вот обещание немедленного мира вкупе с простыми материальными благами («землю–крестьянам», «фабрики–рабочим») оказалось очень даже близко людям, осатаневшим от окопных вшей и перманентной близости смерти. И уже никакие призывы к патриотизму не могли вернуть их на передовую.
Ленин почувствовал и использовал это. Однако, взяв власть, большевики оказались заложниками своих обещаний – теперь их нужно было выполнять. Причем делать это необходимо было немедленно, пока те же «люди с ружьем», весьма легко поддающиеся на пропаганду, не призовут большевиков к ответу. И вполне логично, что наряду с первыми шагами по установлению контроля над территорией страны СНК стал готовить переговоры о мире. Даже раньше, чем была создана ВЧК – необходимая силовая структура для поддержания власти.
Перемирие или мир
Мог ли Ленин и его сподвижники поступить иначе? Конечно, нет. В условиях, когда первостепенным для них делом было удержание власти, они не имели возможности отвлекаться на внешние дела вроде войны. Да и армия, которую они старательно разрушали, сражаться под их началом была не готова. Другое дело, что можно было попытаться на какое-то время продлить статус «необъявленного перемирия», который сам собой установился на Восточном фронте.
Собственно, так все первоначально и было. Главнокомандующему генералу Николаю Духонину было предложено вступить в переговоры с сепаратным противником, а когда он отказался это сделать, его сместили, заменив на прапорщика Николая Крыленко. Это произошло 8 ноября по старому стилю. А на следующий день председатель Совнаркома Ленин направил во все полки фронтовых армий телеграмму следующего содержания: «Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем». То есть большевики сначала пытались установить мир на «низовом уровне».
Как известно, Советское правительство обратилось ко всем воюющим странам – союзникам и противникам с предложением всеобщего мира «без аннексий и контрибуций». Это могло устроить Германию и ее союзников, пребывающих в затруднительном положении, но не Антанту, к которой в 1917‑м присоединились Соединенные Штаты. Собственно, наши бывшие союзники даже отвечать на предложение Советов не стали, поскольку не относились всерьез к новой власти. Видимо, напрасно.
2 декабря делегация во главе с сыном симферопольского миллионера и профессиональным революционером с пятнадцатилетним стажем Адольфом Иоффе прибыла в ставку германского Восточного фронта в Брест-Литовске. Это была прелюдия – вопрос пока стоял лишь о подписании перемирия, что и было сделано. Наша сторона предложила срок шесть месяцев, немцы согласились на две недели, а по их истечении продлили перемирие еще на месяц. На большее они были не готовы.
Собственно, в этом и состоял главный вопрос. Немецкое командование было заинтересовано в немедленном и полном выводе России из войны, дабы иметь возможность перебросить войска на Западный фронт. Советское же правительство хотело максимально затянуть переговоры. Мотивов было много, и все они весомые. Во‑первых, внутренние. Весьма значительное количество людей в России выступало против сепаратного мира с врагом, с которым воевали три с половиной года. Особенно в офицерской среде. Многие видели в этом предательство союзников и национальных интересов России, ведь тягостное положение противников ни для кого не было тайной. Кроме того, большевики свергли Временное правительство, ссылаясь на его недееспособность (что отчасти было правдой), но в одном из первых декретов II съезда Советов, состоявшегося в ночь захвата Зимнего, они подтвердили созыв Учредительного собрания, намеченного на начало 1918 года. Именно оно должно было решить дальнейшую судьбу России и выбрать новую власть. То есть большевики тогда многими воспринимались как еще одна промежуточная власть, заменившая несколько предыдущих временных кабинетов. Исходя из этого, узурпация власти не давала Ленину и компании полномочий на внешнеполитические решения, тем более столь важные, как сепаратный выход из войны. Временное перемирие возможно, но окончательный мир мог вызвать резкий взрыв и сплотить против большевиков все патриотические, т. е. склонные продолжать войну, силы – от монархистов и кадетов до эсеров. А их объединение с офицерством и оставшимися боеспособными частями, да еще при поддержке стран-союзников, могло привести к краху новой власти.
Были и внешние причины. Большинство теоретиков революционного движения вслед за Карлом Марксом были уверены, что революция в одной стране невозможна, рано или поздно она будет подавлена мировым капиталом. Исходя из этого, главной целью большевики видели не столько сохранение власти в России, сколько перенос революции в другие страны, прежде всего в Германию. Там и положение было тяжелое, и коллеги-революционеры из НСДПГ (Гуго Гаазе, Карл Каутский) имели серьезные позиции. Мир с императором был прямым предательством немецких товарищей, ибо облегчал положение властей Германии и позволял им использовать освободившиеся войска против своего пролетариата.
Украинский вопрос
Собственно, все эти вопросы и стояли перед большевиками в декабре. Решить стратегически ничего толком не успели, посему делегации Иоффе было поручено затягивать переговоры: предлагать перенести их в нейтральную страну, ссылаться на недостаток полномочий и т. д. Состав нашей делегации был весьма разношерстным, а степень накала страстей лучше всего демонстрирует самоубийство военного эксперта генерала Владимира Скалона прямо во время совещания русской делегации накануне начала переговоров с немцами. Услышав о реальных планах советского правительства, он попросил разрешения выйти за картами и, оставшись в одиночестве, выстрелил в себя из револьвера. На столе 45-летний генерал оставил записку жене и дочери: «Могилёв. Анне Львовне Скалон. Прощай, дорогая, ненаглядная Анюта, не суди меня, прости, я больше жить не могу, благословляю тебя и Надюшу. Твой до гроба Володя».
Практически сразу российская делегация столкнулась с тем, что немцы решили использовать против Советской власти… ее же декреты, а именно: принятую 2 ноября Декларацию прав народов России. А там черным по белому зафиксировано «право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Руководствуясь этим, германское правительство заявило, что страны Прибалтики, Польша, Финляндия и Украина имеют полное право не подчиняться Советской власти, а могут создать свои органы госуправления. Понятно, что в сложившихся условиях признаны могли быть только правительства, устраивающие немцев.
Понятно, что самой важной в этом списке была Украина, тем более что ситуация там сложилась весьма напряженная. С одной стороны, в Киеве существовала относительно реальная власть – Украинская центральная рада. Возглавлял ее профессор Михаил Грушевский, его заместителями стали литераторы Владимир Винниченко и Сергей Ефремов. Рада была сформирована еще весной 1917 года и пережила все временные правительства, находясь с ними в сложных отношениях – в Петрограде о собственном украинском правительстве и слышать не хотели. Еще летом 17‑го лидеры Рады вышли к командованию русской армии с предложением создать национальные части из украинцев, мотивируя это возможностью установления лучшего контакта с солдатскими массами. Главковерх Корнилов готов был на любые меры, посему такие отряды были созданы, кстати, как и латышские, польские и некоторые другие. Так Украинская рада получила свои вооруженные формирования из гайдамаков, сечевых стрельцов и вольного казачества, что серьезно скажется в будущем.
После октябрьского переворота Рада заявила о независимости Украины. Ее делегация отправилась в Ставку для решения вопроса о продолжении войны. Ситуация изменилась после того, как был смещен генерал Духонин, и совсем обострилась, когда матросы из окружения Крыленко 3 декабря буквально растерзали безоружного генерала. Представители союзников при Ставке, большинство генералов и многие офицеры после этого уехали на юг, а Киев фактически стал новым военным центром русской армии. При этом Рада заявила о сохранении верности договорам со странами Антанты и отказе от переговоров с Германией. Атаман Войска Донского Алексей Каледин заключил с Радой союз.
Большевики начали открытую интервенцию, мотивируя это необходимостью прохода через Украину в сторону Дона. Отвечавший за военное направление в Раде Симон Петлюра в телеграмме запретил движение красным отрядам Владимира Антонова-Овсеенко, но заявление было проигнорировано. В середине декабря войска Рады пресекли большевистское восстание в Киеве. Фактически с этого времени началась открытая конфронтация между украинскими Советами и несколько более националистически ориентированной Радой. Причем, поскольку в киевском Совете большевики не получили преимущества, они создали альтернативный Всеукраинский совет в Харькове. Он открылся 24 декабря.
Через две недели, 29 января (в это время состоялся переход на новое исчисление и первые две календарные недели 1918 года вылетели), в Киеве большевики подняли восстание, которое за несколько дней было подавлено верными Раде войсками. Но Красная гвардия под руководством Михаила Муравьева уже шла на Киев, чтобы помочь восставшим рабочим. Интересно, что Киевский гарнизон (еще царской армии), который был самым боеспособным в городе подразделением, сохранял нейтралитет.
Муравьев взял город 9 февраля, после чего начался страшный террор. До пяти тысяч офицеров и юнкеров было расстреляно без суда, причем в большинстве это были люди, не участвовавшие в январских событиях. Остатки украинских войск и правительство бежали в Житомир.
Почему эти события важны, и какое отношение они имеют к переговорам в Бресте? Да потому, что именно 9 февраля Рада подписала сепаратный мир с делегацией Германии и Австро-Венгрии. Отдельно от России. Причем немецкие войска стали теперь гарантом независимости Украины и чуть позже вошли в Киев без единого выстрела как абсолютно легитимные, приглашенные законным правительством силы. Немцы получили запасы продовольствия, угля и всего необходимого, правда, пока только на словах.
Весь второй этап переговоров в Бресте шел под аккомпанемент украинских событий. 22 января на фоне наступления Красной гвардии на Киев Рада решила «с этого дня вести уже начатые им (т. е. Советским правительством) переговоры о мире с центральными державами совершенно самостоятельно и довести их до конца, невзирая ни на какие препоны со стороны каких-либо других частей бывшей Российской империи, и установить мир…» и сразу отправила делегацию в Брест. В составе советской делегации, теперь возглавляемой Львом Троцким, тоже присутствовали «законные» представители украинского народа из харьковского правительства. По сути, немцы теперь могли выбирать, с кем им выгоднее иметь дело, и они выбрали Раду. Позиции советской делегации стали совсем слабыми, и Троцкий это отлично понимал.
«Ни мира, ни войны»
Подписав сепаратный от России мир с Украиной, немцы в принципе выполнили большинство своих задач. Они уже фактически получили мир на Востоке, поскольку значительная и самая боеспособная часть российской армии находилась именно на территории Украины и Петрограду теперь не подчинялась. А после киевского погрома Муравьева, молва о котором быстро облетела всю страну, даже мысли об объединении с большевиками у оказавшихся на юге офицеров не было. Вторым важным фактором стал разгон Учредительного собрания (19 января), который сделал Советскую власть узурпатором и поставил вопрос о ее легитимности. С другой стороны, большевики были реальностью, они контролировали довольно серьезную территорию и имели в своем подчинении потенциально значительные, пусть и не организованные, вооруженные силы. Ситуация могла затянуться, но большевики сами ее ускорили: в Берлине перехватили воззвание к братским немецким рабочим в шинелях с призывом «убить императора и генералов и побрататься с советскими войсками».
Возмущенный император предъявил ультиматум, причем делегации Троцкого давались лишь одни сутки на его принятие. От Советов требовалось оставить всю Прибалтику и отойти на линию Нарва – Плескау (Псков) – Дюнабург (Даугавпилс). Ленин настаивал на принятии любых условий, хотя у него было немало противников как в партии, так и в СНК. Тогда Троцкий занял знаменитую позицию: «Ни мира, ни войны: мир не подписываем, войну прекращаем, а армию демобилизуем». На заседании делегации он прокомментировал свое решение так: «Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и их правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий… В то же время мы заявляем, что условия, предложенные нам правительствами Германии и Австро-Венгрии, в корне противоречат интересам всех народов».
Эта позиция лишь на первый взгляд кажется странной. На деле она весьма логичная. Во‑первых, не было очевидно, что немцы имеют ресурсы для серьезного наступления. Занятую территорию нужно контролировать, а войска кайзеру нужны были на Западе. Второе: главной проблемой при подписании мира с немцами были остатки русской армии, которые могли как-то вмешаться в события. А это десятки тысяч людей не только с винтовками, но и с пулеметами, пушками, гаубицами и т. д. Теперь, после официального роспуска армии, они оказывались окончательно дезорганизованы, однако задача их разоружения становится проблемой… противника. При продвижении немцев на 200–300 км вперед все фронтовые и тыловые русские части оказываются на оккупированной территории, и быстро отступить им невозможно. В итоге так и получилось.
Кстати, Ленин отлично понимал, что Троцкий взял на себя удар, как бы самовольно приняв неоднозначное решение. И Ленин оценил это, иначе трудно понять, почему именно Троцкий уже через несколько недель был назначен наркомом армии и флота и именно ему было поручено «архиважное» дело создания Красной армии. Брестский мир не рассорил Ленина и Троцкого, а, наоборот, сблизил. Это уже позже, в сталинские годы, из Льва Давыдовича пытались сделать виновника всех бед.
По возвращении делегации из Бреста развернулась так называемая внутрипартийная борьба, когда Ленин пытался склонить «левых коммунистов» и прочих противников мира к необходимости его принятия. Она подробно описана, хотя значение всех этих событий сильно преувеличено. По сути, это была буря в стакане воды, демонстрирующая, что ментально большинство лидеров Советской власти оставались революционерами-догматиками, а до государственного мышления им было еще далеко. Отсюда их обиды, демонстративные уходы, сложение полномочий и прочие «детские» шалости. Но как только немцы приблизились к оговоренной ими демаркационной линии и выяснилось, что попытки (не слишком серьезные) формирования Красной армии провалились, СНК принял условия немцев. Произошло это аккурат 23 февраля. Делегация во главе с Григорием Сокольниковым выехала в Брест, и 3 марта мир был подписан.
Потери и уроки
Существует хрестоматийный статистический подсчет, кочующий из учебника в учебник и демонстрирующий тяжесть условий Брестского мира. Согласно ему, от России была отторгнута территория площадью 780 тыс. кв. км с населением 56 миллионов человек (до трети населения Российской империи), на которой до революции находилось 27% обрабатываемой сельскохозяйственной земли, 26% всей железнодорожной сети, 33% текстильной промышленности, выплавлялось 73% железа и стали, добывалось 89% каменного угля и изготовлялось 90% сахара. Здесь располагались 918 текстильных фабрик, 574 пивоваренных завода, 133 табачные фабрики, 1685 винокуренных заводов, 244 химических предприятия, 615 целлюлозных фабрик, 1073 машиностроительных завода и проживало 40% промышленных рабочих. Цифры красивые, но не совсем корректные. Большая часть «отторгнутого» – это территория Польши, Прибалтики, Западной Белоруссии и Украины, которая была потеряна не по Брестскому миру, а в соответствии с Декларацией прав народов России от 2 (15) ноября 1917 года. Реальных шансов удержать польские и прибалтийские земли у большевиков не было. А Украину СНК потерял не в момент подписания Радой сепаратного мира в Бресте, а гораздо раньше, когда попытался силовым образом вмешаться в ее внутренние проблемы. Именно топорные методы большевиков привели к тому, что Советская власть стала для украинцев и оказавшихся на ее территории русских гораздо более страшным врагом, нежели немцы и австрияки. Хотя выбранный чуть позже гетманом Павел Скоропадский был генералом русской армии и героем Брусиловского прорыва, а Петлюра и Винниченко были социал-демократами, сподвижниками большевиков и даже жили перед войной оба в России. Они вовсе не были «махровыми националистами», но Советская власть сама отправила их в стан врагов. И в этом, наверное, тоже один из важнейших уроков Брестского мира.
В целом же от большевиков в той ситуации мало что зависело. Они понимали, что вопросом жизни и смерти (вполне реальной) для них является удержание власти и организация армии для неизбежной и скорой гражданской войны. Ради этого они готовы были на всё. Что ж, Советская власть устояла, а значит, политику Ленина–Троцкого можно признать тактически удачной. А через два десятилетия и большая часть «потерянных» земель вернулась в лоно России – Прибалтика и западные области Украины и Белоруссии. После этого Брестский мир окончательно ушел в прошлое, впрочем, преподав всему миру важный урок. И как ни парадоксально, но наиболее пострадавшей от него стороной оказалась… Германия. Когда в 1918 году правительство императора Вильгельма капитулировало и был подписан Версальский мир, то именно жесткость и ультимативность предъявленных в Бресте требований стали мотивацией для не менее жестких требований союзников к побежденным. Правда, Россия в этом уже не участвовала.
0
44.25
